Искушение чародея(сборник) - Кир Булычев

– С поправкой на то, что мы можем только догадываться об их системе ценностей.

   – Федор Мелентьевич, но ведь правила задают не они. А у ГЦ могут быть другие представления о победивших и побежденных. Хотя в целом ваша версия лично мне очень…

   – Перестаньте, Домрачеев, – отмахнулась Эмма. – Это все домыслы и фантазии. Я общалась с представителями ГЦ, кое-что о них знаю. Все, что описывает уважаемый Федор Мелентьевич, – варварство. Пережитки прошлого. ГЦ не стал бы устраивать нам такое соревнование.

   Академик Окунь широким жестом указал на комнату. Вдоль стен были сложены отинвентаризированные Эммой микроскопы, кастрюли, кресла, стальной плуг и даже ножницы.

   – Возможно, – тихо сказал он, – мы сами это устроили. Я устроил. Они просто посмотрели на то, с чем именно мы явились, и решили пойти нам навстречу. Может, даже именно с учетом этого подобрали нам «поединщиков».

   Эмма решительно возражала – и тогда, и позже. Она считала, что версия о потлаче «слишком земная», что ГЦ «не столь наивны», что, наконец, глупо устраивать соревнование между представителями двух настолько разных цивилизаций.

   Академик был сбит с толку и, кажется, даже огорчен пылом, с которым Эмма доказывала его неправоту. Миша ходил мрачный и демонстративно в споры больше не вмешивался.

   Впрочем, Павлыш отметил, что выбор подарков – по некоему случайному совпадению – соответствовал теории о потлаче.

   Ровно до сегодняшнего дня.

   «Ладно, – подумал он, закрепляя парусину, – может, все обойдется. Может, ависы не воспримут этот подарок как оскорбление. И не угробят себя, пользуясь им».

   Он привстал и обменялся взглядом с Мишей. Тот уже собрал свой агрегат и теперь стоял окруженный со всех стороны галдящими ависами. Сейчас братья по разуму действительно выглядели словно куриный выводок… или даже нет, скорее как слетевшиеся к туше стервятники. Они орали хриплыми, яростными голосами, Трепотун даже пару раз тяпнул Хранителя смыслов за крыло.

   Только Отец по-прежнему сидел на коряге и делал вид, что слушает академика. При этом, однако, то принимался чистить перья, то топтался на месте, как будто устраиваясь поудобней. Академик героически пытался не замечать того, что творилось вокруг; он кое-как завершил свою лекцию и предложил задавать вопросы. Обычно следующие полчаса-час уходили на разъяснения, ависы были чрезвычайно любопытны и спрашивали порой о каких-то вовсе невероятных вещах.

   Сейчас же Отец лишь кратко поблагодарил академика за лекцию, после чего развернулся к Эмме и уставился на нее с едва сдерживаемым нетерпением.

   Эмма глянула на Славу и Домрачеева, застывших рядом с подарками.

   – Сегодня, – сказала, – мы принесли вам не совсем обычные предметы. Каждый взрослый авис уже обладает даром полета. Но эти устройства позволяют подниматься намного выше и держаться в воздухе дольше обычного. Мы называем их «дельтапланы»…

   Она замолчала.

   В воцарившейся тишине было слышно, как сдерживают дыхание ависы. Горла у них раздулись, хохолки распушились, и взгляд сделался стеклянным, как у чучел в старинных зоомузеях.

   Мысль эта показалась Павлышу необычайно важной, но почему – он так и не успел сообразить.

   Вдруг, разом, ависы издали дикий вопль. Распахнув крылья и ритмично припадая к земле, они двинулись на Эмму. Домрачеев переглянулся с Борисом и Славой, прихватил гаечный ключ и шагнул, чтобы встать между девушкой и птицами.

   Он не успел. Никто из них не успел.

   Ависы уже обступили Эмму плотным кольцом – и, заорав, выпрямились. Они запрокинули головы, обнажили горло, и смотрели, кося желтыми глазами; смотрели на Эмму, не отводили взгляда.

   Это продолжалось с минуту, и Павлыш, к счастью, перехватил Домрачеева прежде, чем тот вмешался. А Борис поглядел на академика, с невозмутимым видом строчившего что-то в блокноте, на Светлану, которая заслонила собой детей, – и просто кивнул.

   – Сей соревнодар… – Отец запнулся, видимо, ему было неудобно говорить с вывернутой шеей. – Превозмог чаянья… превозмог… он… мы… повержены ниц и благодарим. Благодарим!

   – Благодарим! – выкрикнули по-птичьи ависы, а переводчики дружно проскрежетали то же на русском. – Благодарим!

   Воцарилась тишина. Слышно было, как где-то вдалеке тенькает одинокая птица – вполне себе неразумная и счастливая.

   – Неужели весь этот бедлам прекратится, – пробормотал Миша. – Неужели мы наконец вернемся домой?

   Отец услышал его и зачирикал переливисто, протяжно. Павлыш уже знал, что такие трели у ависов означают смех.

   – Вы предвосхитили наш следующий дар, – сказал Отец. – Мы готовили его для вас с самого начала, все эти дни, но вы – предвосхитили. Ритуал завершен, однако мы – в качестве признания и благодарности – все-таки вручим его вам.

   – Это… очень приятно, – медленно произнесла Эмма. Ависы по-прежнему стояли вокруг нее, вывернув шеи. – И мы с благодарностью его примем, что бы это ни было.

   – Дом, – заявил Отец – и остальные птицы согласно подхватили: – Дом! Дом! Дом!

   – Вон там. – Он указал крылом на исполинские деревья. – Мы вырастили для вас домодрево и смиренно просим поселиться в нем.

   – О, – сказала Эмма. – Но у нас уже есть…

   Потом она осеклась, видимо, заметив что-то такое во взгляде Отца, и кивнула:

   – Да, конечно, для нас это великая честь.

   – Ну, по крайней мере, это ненадолго, – шепнул Павлышу Домрачеев. – Думаю, максимум до вечера – а потом в криованны и на родную матушку Землю!

   Павлыш скептически промолчал.

Часть третья

   Толковище

Катерина. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы, и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то…

 А. Н. Островский. Гроза

 //-- 6 --//

   На лекцию в этот раз Павлыш не пошел: у него вот-вот должны были родить хлебемоты. Пышка последние пару дней лежала на боку и совершенно по-человечьи вздыхала, а Крендель стал смирным, отказался наконец от своих*censored*ганских привычек и даже не пытался залезть к Павлышу в гамак.

   За полчаса до полудня Пышка вдруг хохотнула, зажмурившись и прижав к голове длинные уши с пушистыми кисточками. Потом в выложенную сухим мхом воронку, рядом с которой устроилась Пышка, посыпались «хлебцы». Только на сей раз это не были неоплодотворенные яйца, они оказались крупнее и темнее, и буквально через минуты три, как только Крендель потерся о каждое шершавым лбом, из них стали выбираться хлебемотики – совсем крошечные, не крупнее сверчка.

   – Пятнадцать, – сказал Пышке Павлыш. – Да ты у нас, старушка, мать-героиня.

   Пышка кашлянула со значением, потом закрыла глаза и захрапела.

   Над храпом Павлыш бился последние несколько дней, но без соответствующих приборов – да что там, без хорошей лаборатории! – разобраться в том, какой ген за него отвечает, не мог. Это ависы как-то ухитрялись запросто перестроить своих кормовых животных так, чтобы те не просто производили «хлебцы» с другим вкусом, но и издавали звуки, похожие на человеческие. Павлышу оставалось только яростно, по-черному завидовать… ну и жалеть о том, что в домодреве нет ни одной двери.

   Настоящий космолетчик, говорил он себе, должен спать в любых условиях, даже когда наглая тварь Крендель забирается к тебе в гамак.

   Наглая тварь в такие моменты просыпалась, глядела на Павлыша невинным взглядом и хмыкала басом.

   – Теперь, Крендель, ты отец и должен подавать пример подрастающему поколению, – сказал Павлыш. – Так что про гамак забудь, раз и навсегда.

   Он привычно пригнулся, выбираясь наружу, встал на ветке и как следует потянулся – чтоб аж хрустнуло в позвоночнике. Павлыш поглядел вниз, туда, где на поляне между домодревами с некоторых пор собирались нечаянные поселенцы, – но сейчас там было пусто.

   – Странно. Неужели Урванцы подбили всех на…

   И тут он вспомнил и чертыхнулся. Потом подбежал к стволу и по ребрам, спиралью охватывавшим все домодрево, стал карабкаться вверх.

   Ависы вырастили свой последний подарок для людей буквально за неделю, и дерево было значительно ниже остальных; впрочем, Павлыш был им за это только благодарен. Не то чтобы он боялся высоты, просто… всему же есть пределы, верно?

   Вскарабкавшись на смотровую площадку – узкую, охваченную по периметру естественным ограждением из веток, – он запрокинул голову – и почти сразу заметил две скользящие по небу точки.

   Дельтапланы шли ровно и плавно, и Павлыш, вдрызг разругавшийся вчера с Домрачеевым, облегченно вздохнул. По крайней мере, Отец разобрался с управлением и не сплоховал. Если всем им повезет, полет закончится нормально. Если нет… ну что ж, Эмма подстрахует. Все-таки чемпион по дельтапланеризму… хотя Павлыш и не был уверен, что это поможет, если вдруг…