Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок

Je me manque deux batteries pour

balayer toute cette canaille la.[495]

Мемуары Бурьенна.[496] Слова Бонапарта

Париж в огне. Король низложен с трона.Швейцарцы перерезаны.[497] НародИзверился в вождях, казнит и жжет.И Лафайет[498] объявлен вне закона.

Марат[499] в бреду и страшен, как Горгона.Невидим Робеспьер.[500] Жиронда[501] ждет.В садах у Тюильри водоворотВзметенных толп и львиный зев Дантона.[502]

А офицер, незнаемый никем,Глядит с презреньем – холоден и нем —На буйных толп бессмысленную толочь,И, слушая их исступленный вой,Досадует, что нету под рукойДвух батарей “рассеять эту сволочь”.

21 ноября 1917 На дне преисподней

Памяти А. Блока и Н. Гумилева

С каждым днем все диче и все глушеМертвенная цепенеет ночь.Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.

Темен жребий русского поэта:Неисповедимый рок ведетПушкина под дуло пистолета,Достоевского на эшафот.

Может быть, такой же жребий выну,Горькая детоубийца – Русь!И на дне твоих подвалов сгину,Иль в кровавой луже поскользнусь,Но твоей Голгофы не покинуОт твоих могил не отрекусь.

Доконает голод или злоба,Но судьбы не изберу иной:Умирать, так умирать с тобой,И с тобой, как Лазарь,[503] встать из гроба!

12 января 1922

Владислав Ходасевич

(1886–1939)

Владислав Фелицианович Ходасевич – поэт, критик, мемуарист, переводчик. Первые его стихи появились в московском альманахе “Гриф” (1905), а первая книга “Молодость”, которую сам поэт впоследствии считал ученической, вышла в 1908 г. На раннем этапе творчества был близок к московским символистам. Затем в его поэзии стала преобладать последовательная традиционность и безмятежность, восходящая к лирике пушкинской поры.

В дальнейшем стихи Ходасевича претерпели резкие изменения. В самой значительной его книге доэмигрантского периода “Путем зерна” (1920) вместо расхожих штампов появляется уверенная отточенность слова, банальные поэтические ситуации заменяются чрезвычайно резким соединением повседневной жизни с запредельным духовным опытом. Книга Ходасевича “Тяжелая лира” (1922), где новый стиль поэта был доведен едва ли не до канона, увидела свет, когда ее автор уже находился в эмиграции.

* * *

Вокруг меня кольцо сжимается,Неслышно подползает сон…О, как печально улыбается,Скрываясь в занавесях, он!Как заунывно заливаетсяВ трубе промерзлой – ветра вой!Вокруг меня кольцо сжимается,Вокруг чела Тоска сплетаетсяМоей короной роковой.

18 ноября 1906 В моей стране

Посв<ящается> Муни [504]

Мои поля сыпучий пепел кроет.В моей стране печален страдный день.Сухую пыль соха со скрипом роет,И ноги жжет затянутый ремень.

В моей стране – ни зим, ни лет, ни весен,Ни дней, ни зорь, ни голубых ночей.Там круглый год владычествует осень,Там – серый свет бессолнечных лучей.

Там сеятель бессмысленно, упорно,Скуля как пес, влачась как вьючный скот,В родную землю втаптывает зерна —Отцовских нив безжизненный приплод.

А в шалаше – что делать? Выть да охать,Точить клинок нехитрого ножаДа тешить женщин яростную похоть,Царапаясь, кусаясь и визжа.

А женщины, в игре постыдно-блудной,Открытой всем, все силы истощив,Беременеют тягостно и нудноИ каждый год родят, не доносив.

В моей стране уродливые детиРождаются, на смерть обречены.От их отцов несу вам песни эти.Я к вам пришел из мертвенной страны.

9 июня 1907 Лидино[505] * * *

“Вот в этом палаццо жила Дездемона…”Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.

Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.

Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..

5 мая 1914 На ходу

Метель, метель… В перчатке – как чужаяЗастывшая рука.Не странно ль жить, почти что осязая,Как ты близка?

И все-таки бреду домой с покупкой,И все-таки живу.Как прочно все! Нет, он совсем не хрупкий,Сон наяву!

Еще томят земные расстоянья,Еще болит рука,Но все ясней, уверенней сознанье,Что ты близка.

7 февраля 1916 Путем зерна

Проходит сеятель по ровным бороздам.Отец его и дед по тем же шли путям.

Сверкает золотом в его руке зерно,Но в землю черную оно упасть должно.

И там, где червь слепой прокладывает ход,Оно в заветный срок умрет и прорастет.

Так и душа моя идет путем зерна:Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.

И ты, моя страна, и ты, ее народ,Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —

Затем, что мудрость нам единая дана:Всему живущему идти путем зерна.

23 декабря 1917 * * *

Горит звезда, дрожит эфир,Таится ночь в пролеты арок.Как не любить весь этот мир,Невероятный Твой подарок?

Ты дал мне пять неверных чувств,Ты дал мне время и пространство,Играет в мареве искусствМоей души непостоянство.

И я творю из ничегоТвои моря, пустыни, горы,Всю славу солнца Твоего,Так ослепляющего взоры.

И разрушаю вдруг шутяВсю эту пышную нелепость,Как рушит малое дитяИз карт построенную крепость.

4 декабря 1921 * * *

Играю в карты, пью вино,С людьми живу – и лба не хмурю.Ведь знаю: сердце все равноЛетит в излюбленную бурю.

Лети, кораблик мой, лети,Кренясь и не ища спасенья.Его и нет на том пути,Куда уносит вдохновенье.

Уж не вернуться нам назад,Хотя в ненастье нашей ночи,Быть может, с берега глядятОдни нам ведомые очи.

А нет – беды не много в том!Забыты мы – и то не плохо.Ведь мы и гибнем и поемНе для девического вздоха.

4–6 февраля 1922 Перед зеркалом

Nel mezzo del cammin di nostra vita.[506]

Я, я, я. Что за дикое слово!Неужели вон тот – это я?Разве мама любила такого,Желто-серого, полуседогоИ всезнающего, как змея?

Разве мальчик, в Останкине летомТанцевавший на дачных балах, —Это я, тот, кто каждым ответомЖелторотым внушает поэтамОтвращение, злобу и страх?

Разве тот, кто в полночные спорыВсю мальчишечью вкладывал прыть, —Это я, тот же самый, которыйНа трагические разговорыНаучился молчать и шутить?

Впрочем – так и всегда на срединеРокового земного пути:От ничтожной причины – к причине,А глядишь – заплутался в пустыне,И своих же следов не найти.

Да, меня не пантера прыжкамиНа парижский чердак загнала.И Виргилия нет за плечами, —Только есть одиночество – в рамеГоворящего правду стекла.

18–23 июля 1924 Париж * * *

В последний раз зову Тебя: явисьНа пиршество ночного вдохновенья.В последний раз: восхить меня в ту высь,Откуда открывается паденье.

В последний раз! Нет в жизни ничегоСвятее и ужаснее прощанья.Оно есть агнец сердца моего,Влекомый на закланье.

В нем прошлое возлюблено опятьС уже нечеловеческою силой.Так пред расстрелом сын объемлет матьНад общей их могилой.

13 февраля 1934 Париж

Марина Цветаева