Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок

Михаил Кузмин

(1872–1936)

Михаил Алексеевич Кузмин – поэт, переводчик, композитор. После гимназии три года учился у Н. А. Римского-Корсакова в Петербургской консерватории. В начале своей литературной деятельности примыкал к символистам, но в стихах был мало похож на них: вместо духовных поисков и мистических настроений в его поэзии проступала явная приземленность, любовь к бытовым деталям. Кузмин требовал от стихов ясности, логики и прозрачности (отсюда выдвинутое им понятие “кларизм”) и тем дал методическую основу новому поэтическому течению – акмеизму, однако сам в число акмеистов официально не вошел.

Стихи у Кузмина отличались живой интонацией, многообразием ритмов и рифм. Его перу принадлежат также прозаические произведения, критические статьи, либретто балетов. Кроме того, Кузмин известен как автор многочисленных переводов (Апулей, Боккаччо, Шекспир и др.)

* * *

Где слог найду, чтоб описать прогулку,Шабли во льду, поджаренную булкуИ вишен спелых сладостный агат?Далек закат, и в море слышен гулкоПлеск тел, чей жар прохладе влаги рад.

Твой нежный взор, лукавый и манящий, —Как милый вздор комедии звенящейИль Мариво[491] капризное перо.Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящийМне кружит ум, как “Свадьба Фигаро”.

Дух мелочей, прелестных и воздушных,Любви ночей, то нежащих, то душных,Веселой легкости бездумного житья!Ах, верен я, далек чудес послушных,Твоим цветам, веселая земля!

1906 * * *

О, быть покинутым – какое счастье!Какой безмерный в прошлом виден свет —Так после лета – зимнее ненастье:Все помнишь солнце, хоть его уж нет.

Сухой цветок, любовных писем связка,Улыбка глаз, счастливых встречи две, —Пускай теперь в пути темно и вязко,Но ты весной бродил по мураве.

Ах, есть другой урок для сладострастья,Иной есть путь – пустынен и широк.О, быть покинутым – такое счастье!Быть нелюбимым – вот горчайший рок.

Сентябрь 1907 Из “Александрийских песен” Мудрость 4

Сладко умеретьна поле битвыпри свисте стрел и копий,когда звучит трубаи солнце светит,в полдень,умирая для славы отчизныи слыша вокруг:“Прощай, герой!”Сладко умеретьмаститым старцемв том же доме,на той же кровати,где родились и умерли деды,окруженным детьми,ставшими уже мужами,и слыша вокруг:“Прощай, отец!”Но еще слаще,еще мудрее,истративши все именье,продавши последнюю мельницудля той,которую завтра забыл бы,вернувшисьпосле веселой прогулкив уже проданный дом,поужинатьи, прочитав рассказ Апулеяв сто первый раз,в теплой душистой ванне,не слыша никаких прощаний,открыть себе жилы;и чтоб в длинное окно у потолкапахло левкоями,светила заря,и вдалеке были слышны флейты.

1904?–1905 * * *

Окна неясны очертанья…Тепло и нега… сумрак… тишь…Во сне ль сбываются мечтанья?Ты рядом, близко, здесь лежишь.

Рукою обнимая тело,Я чувствую: не сон, не сон…Сомнений горечь отлетела,Мне снова ясен небосклон.

О долгие часы лобзаний,Объятий сладостных и нег!Каких нам больше указаний?О время, укроти свой бег!

Пусть счастья голубая птицаНе улетит во время сна,Пусть этот сумрак вечно длитсяВ разрезе смутного окна.

Март – май 1911 * * *

Смирись, о сердце, не ропщи:Покорный камень не пытает,Куда летит он из пращи,И вешний снег бездумно тает.Стрела не спросит, почемуЕе отравой напоили;И немы сердцу моемуМои ль желания, твои ли.Какую камень цель найдет?Врагу иль другу смерть даруя,Иль праздным на поле падет —Всё с равной радостью беру я.То – воля мудрого стрелка,Плавильщика снегов упорных,А рана? рана – не жалкаДля этих глаз, ему покорных.

Февраль – май 1911 * * *

Ветер с моря тучи гонит,В засиявшей синевеОблак рвется, облак тонет,Отражаяся в Неве.

Словно вздыбив белых коней,Заскакали трубачи.Взмылясь бешеной погоней,Треплют гривы космачи.

Пусть несутся в буйных клочьяхПо эмали голубой,О весенних полномочьяхЗвонкою трубя трубой.

Февраль—май 1911 * * *

Какая-то лень недели кроет,Замедляют заботы легкий миг, —Но сердце молится, сердце строит:Оно у нас плотник, не гробовщик.Веселый плотник сколотит терем.Светлый тес – не холодный гранит.Пускай нам кажется, что мы не верим:Оно за нас верит и нас хранит.

Оно все торопится, бьется под спудом,А мы – будто мертвые: без мыслей, без снов…Но вдруг проснемся пред собственным чудом:Ведь мы всё спали, а терем готов.Но что это, Боже? Не бьется ль тише?Со страхом к сердцу прижалась рука…Плотник, ведь ты не достроил крыши,Не посадил на нее конька!

1916

Максимилиан Волошин

(1877–1932)

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин – поэт, переводчик, критик, живописец, археолог. В 1900 г. был исключен из Московского университета за участие в студенческих волнениях. Именно тогда начались его странствия по Азии и Европе. Долго жил в Париже. Как поэт он начал печататься в символистском журнале “Весы”. В период революции и Гражданской войны стремился занять позицию “над схваткой”, призывая “быть человеком, а не гражданином”.

В изощренной по форме, созерцательной поэзии Волошина переплелись влияния русских символистов и французских поэтов-парнасцев. Для его лирики характерны историко-философские мотивы. Умозрительная символика в творчестве поэта сочеталась с умением художника дать изображения в их реальной осязаемости. Это чувствуется прежде всего в красочном описании природы восточного Крыма, где в окрестностях Коктебеля он жил безвыездно с 1917 года.

Из цикла “Париж” 4

Осень… осень… Весь Париж,Очертанья сизых крышСкрылись в дымчатой вуали,Расплылись в жемчужной дали.

В поредевшей мгле садовСтелет огненная осеньПерламутровую просиньМежду бронзовых листов.

Вечер… Тучи… Алый светРазлился в лиловой дали:Красный в сером – это цветНадрывающей печали.

Ночью грустно. От огнейИглы тянутся лучами.От садов и от аллейПахнет мокрыми листами.

(1902) * * *

Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.Вдаль по земле таинственной и строгойЛучатся тысячи тропинок и дорог.О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!

Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,Пройти по всей земле горящими ступнями,Всё воспринять и снова воплотить.

1904 * * *

Мы заблудились в этом свете.Мы в подземельях темных. МыОдни к другому, точно дети,Прижались робко в безднах тьмы.

По мертвым рекам всплески весел;Орфей родную тень зовет.И кто-то нас друг к другу бросил,И кто-то снова оторвет…

Бессильна скорбь. Беззвучны крики.Рука горит еще в руке.И влажный камень вдалекеЛепечет имя Эвридики.

Весна 1905 Париж * * *

Как Млечный Путь, любовь твояВо мне мерцает влагой звездной,В зеркальных снах над водной безднойАлмазность пытки затая.

Ты слезный свет во тьме железной,Ты горький звездный сок. А я —Я помутневшие краяЗари слепой и бесполезной.

И жаль мне ночи… Оттого ль,Что вечных звезд родная больНам новой смертью сердце скрепит?

Как синий лед мой день… Смотри!И меркнет звезд алмазный трепетВ безбольном холоде зари.

Март 1907 Из цикла “Киммерийские сумерки” IV

Старинным золотом и желчью напиталВечерний свет холмы. Зарделись красны, бурыКлоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.В огне кустарники и воды как металл.

А груды валунов и глыбы голых скалВ размытых впадинах загадочны и хмуры.В крылатых сумерках – намеки и фигуры…Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,

Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?[492]Кто этих мест жилец: чудовище? титан?

Здесь душно в тесноте… А там – простор, свобода,Там дышит тяжело усталый ОкеанИ веет запахом гниющих трав и йода.

VII

Над зыбкой рябью вод встает из глубиныПустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,Обрывы черные, потоки красных щебней —Пределы скорбные незнаемой страны.

Я вижу грустные, торжественные сны —Заливы гулкие земли глухой и древней,Где в поздних сумерках грустнее и напевнейЗвучат пустынные гекзаметры волны.

И парус в темноте, скользя по бездорожью,Трепещет древнею, таинственною дрожьюВетров тоскующих и дышащих зыбей.

Путем назначенным дерзанья и возмездьяСтремит мою ладью глухая дрожь морей,И в небе теплятся лампады Семизвездья.[493]

1907 * * *

Пурпурный лист на дне бассейнаСквозит в воде, и день погас…Я полюбил благоговейноТекучий мрак печальных глаз.

Твоя душа таит печалиПурпурных снов и горьких лет.Ты отошла в глухие дали, —Мне не идти тебе вослед.

Не преступлю и не нарушу,Не разомкну условный круг.К земным огням слепую душуНе изведу для новых мук.

Мне не дано понять, измеритьТвоей тоски, но не предам —И буду ждать, и буду веритьТобой не сказанным словам.

(26 января 1910) * * *

Судьба замедлила суровоНа росстани лесных дорог…Я ждал и отойти не мог,Я шел и возвращался снова…Смирясь, я все ж не принималЗабвенья холод неминучийИ вместе с пылью пепел жгучийЛюбви сгоревшей собирал…И с болью помнил профиль бледный,Улыбку древних змийных губ, —Так сохраняет горный дубДо новых почек лист свой медный.

(Февраль 1910) * * *

Обманите меня… но совсем, навсегда…Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…Чтоб поверить обману свободно, без дум,Чтоб за кем-то идти, в темноте, наобум…И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,Кто ведет лабиринтом неведомых зал,Чье дыханье порою горит на щеке,Кто сжимает мне руку так крепко в руке…А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман…Обманите и сами поверьте в обман.

(1911) * * *

Любовь твоя жаждет так много,Рыдая, прося, упрекая…Люби его молча и строго,Люби его, медленно тая.

Свети ему пламенем белым —Бездымно, безгрустно, безвольно.Люби его радостно телом,А сердцем люби его больно.

Пусть призрак, творимый любовью,Лица не заслонит иного, —Люби его с плотью и кровью —Простого, живого, земного…

Храня его знак суеверно,Не бойся врага в иноверце…Люби его метко и верно —Люби его в самое сердце.

(8 июля 1914) Взятие Тюильри[494] (10 августа 1792 г.)

Je me manque deux batteries pour