Проклятие палача - Виктор Вальд

А наутро в монастырь вернулась матушка настоятельница. Воспитанница константинопольских ученых монастырей она сразу же разразилась бранью. Еще бы! Во дворе святой обители стояли два языческих идола, посвященные распутным богиням древней Греции и Рима! Тут же ничего не понявших селян отправили в Арту.

Король Душан долго смеялся над простонародной глупостью. Смеялся до тех пор, пока при пытках не всплыли имена герцога наксосского и его дочерей. Король задумался. Потом велел все подробно записать, а селян выдрать кнутом и отправить с запретом покидать свое селение более чем на тысячу шагов.

Исполосованные спины селян так же плохо заживают, как и у их старосты. Они много моложе, но и им Юлиан Корнелиус не может помочь. Ведь с ним нет его лекарского сундука с мазями и важными медицинскими записями.

И зачем только в ту первую ночь после тушения пожара Юлиан Корнелиус гордо распинался о своей ученой степени лекаря. И кому? Этой хмурой селянке. За ее кислое вино и костлявое тело, от которого за десять шагов разило овчиной. А это все вино, что со студенческих лет заменяет Юлиану Корнелиусу кровь. Кто тогда знал, что это хмурое создание понимает, как и ее отец, франкский язык, а значит и немного венецианский. Да, да! Она еще оказалась и дочерью старосты, вдовствующей уже более года. И если не кривить душой, нужно быть немножко ей благодарным. Ведь это она приняла в отсутствии отца чужака в селение, да еще и выходила его.

Жизнь-то женщина спасла и раны, как знала, закрыла. А вот лицо… Трудно будет Юлиану Корнелиусу с такими шрамами пристать к богатенькой невесте. Даже в Венеции, в городе, в котором более половины мужчин всегда в море, а вторая половина готовится к отплытию.

– А-а-а, это ты, – вместо приветствия простонал староста. – Мясо подвесь к потолочной балке.

И все. Старик отвернулся от своего, можно сказать, зятя и продолжил чинить лошадиную упряжку.

– Так я пойду? – после очень долгого ожидания спросил Юлиан Корнелиус.

– Жди, – строго велел староста.

Сколько ждать? Чего ждать? Зачем ждать?

Что случилось с весельчаком и балагуром, зачинателем всех студенческих пьянок и половины налетов на курятники горожан Салерно Юлианом Корнелиусом? Как его ошпарила жизнь. Как ударила его о твердую землю. Как умыла холодным дождем реальности.

И все это из-за проклятого герцога наксосского. Урода оскопленного, который толкнул блистательного Юлиана Корнелиуса в отхожее место, и еще ногой притопил в испражнениях. Ничего, еще придет время. Еще будет случай. Еще увидит Юлиан Корнелиус унижение и уничтожение ненавистного герцога. Еще…

– Едут! – закричал ворвавшийся в дом мальчонка и исчез скорее, чем затих его крик.

– Эхе-хе, – закряхтел староста, и бережно уложив в корзину упряжь, поманил рукой: – Пойдем. Пойдем! И мясо прихвати.

На окраине селения у дороги стояли, сбившись в плотную толпу, все старики и старухи селения. Вокруг них стайками кружились мальчишки. Мужчины стояли в стороне, опираясь на дубовые палицы. Женщины и их дочери еще в полдень поднялись в горы.

Но в этом предостережении не было большой необходимости. Это Юлиан Корнелиус понял сразу, как увидел вышедших из леса воинов.

Впереди идущие лучники едва передвигали ноги. Всадники валились из седел. И те и другие были в повязках, уже успевших стать серыми полосами на которых отвратно смотрелись ржавые пятна крови. Многие были без оружия и шлемов.

Юлиан Корнелиус сделал шаг за спину старосты, когда к ним приблизился первый всадник.

– Помнишь меня? – устало спросил всадник.

– Ты был в нашем селении. Да, припоминаю. Мне не забыть того, кто был с тобой и его (ругательство на местном языке) дочерей. Ты – властелич Стешко.

– Верно староста. Только… Вернее то, что осталось от властелича… Три стрелы вытащили у меня из груди и плеча. А голова до сих пор гудит от турецкого меча. Побил наше войско бей[118] Орхан на проклятой Марице[119]. Едва ноги унесли. Из моего отряда только половина ушла. А из них в пути умерло от ран еще половина. Но краль Душан велел на море мне возвращаться. Портовые сборы теперь очень важны. Помню твое гостеприимство… (Стешко чуть улыбнулся, увидев как крепко сжали мужчины свои палицы.) Сейчас спешу. А это кто у тебя за спиной? Неужели… Ба-а-а! Да это же наш славный лекарь Юлиан Корнелиус. Хотя… Сильно тебе лицо порвали, но… Как мне и тебя не узнать. Я тебя по приказу нашего великого краля несколько дней искал по околицам Арты. А ты вот где! Пойдешь со мной в Перевезь? Там меня подлечишь, и людей моих. А потом сам тебя к кралю Душану отвезу. Может, опять на меня владыка наш ласково глянет. Сам пойдешь, или привязать к коню?

– Сам, – с готовностью ответил Юлиан Корнелиус.

Лекарь с презрением посмотрел на кашляющего старика, с ненавистью на черные домишки селения и с равнодушием на спешащую к нему дочь старосты.

«Тяжело ей будет. А еще этот малыш к весне прибавится».

Не оглянувшись на крики женщины, Юлиан Корнелиус поплелся за крупом коня властелича Стешко.

Весь путь к морю, о чем бы ни думал, всякий раз лекарь возвращался к печальной мысли о том, что он никогда не увидит своего первенца. Мальчика или девочку – не важно. Важно, что первенца. Хотя… Настолько ли это важно…

«Неприятный денек. Ох, неприятный, – и после продолжительной пустоты в голове опять: – Неприятный денек. Ох, неприятный».

Мало того, что воины властелича Стешко избили его, так еще и холодный дождь истязал худющее тело Юлиана Корнелиуса.

Утром умер еще один серб, из тех, кого турки не дорубили на поле битвы под Димотикой. Умер он не от ран, а… Бог его знает, от чего он умер. Видно пришло его время и призвал его… Да конечно же, сатана! В самое жаркое место пекла, на вечные мучения. Этого так желалось Юлиану Корнелиусу. Ведь из-за этого сербского грешника так жестоко избили его. Как-будто лекарь сам Господь бог и одним желанием может вылечить всякого. Ну, не получилось. Не те снадобья и не те мази. А где взять другие? Корабли не желают приставать к Перевези. К их капитанам уже донесся слух о жестоких сборах местного правителя Стешко. Так что ни купить лекарств, ни спросить кого сведающего.

А из того, пожухлого и прогнившего от дождей сена, что собрал в осенних лугах Юлиан Корнелиус и быть не может прока. Тем более что травы здесь какие-то странные и незнакомые.

Умер, да и умер. Каждый рожденный смертен. Так за что так сильно избивать? Ведь старался лекарь. Какие дикие люди эти сербы. Никто бы и не посмел тронуть пальцем доктора медицины в просвещенной Венеции. Там понимают и ценят старания лекаря. А эти проклятые дикари… Был бы у Юлиана Корнелиуса яд, честное слово, рука бы не дрогнула.