Путь Короля. Том 1 - Гарри Гаррисон

— Это орудие стреляет камнями, — объяснил Эркенберт.

— То, что сломало мой таран?

Архидиакон довольно усмехнулся.

— Нет-нет. Там была огромная машина. Она метала большие камни. Но чтобы управлять ею, нужно было набирать очень много людей. И стреляла она только один раз. А эта машина мечет маленькие булыжники. Такую машину после римлян еще никто не делал. И только я, Эркенберт, смиренный раб Господень, вычитал ее описание у Вегеция. И построил это орудие. Зовется оно онагр, иначе — «дикий осел».

Раб водрузил десятифунтовую глыбу в сумку пращи и подал Эркенберту знак.

Архидиакон снова протянул шнур Ивару.

— Дерни и сорви засов, — сказал он.

Ивар повторил прежнее движение. Брус совершил невидимый для глаза рывок и с оглушительным хлопком застыл стоймя у перекладины, ударившись о прикрученный к ней тюфяк. Громоздкая машина запрыгала на земле, словно кузнечик, а праща уже описала куда более стремительную дугу, чем при выстреле из самодельного устройства Шефа. Черной молнией прорезав пространство двора, не поднимаясь и не снижаясь, камень вонзился в цель, подняв в воздух вороха соломы. Чучела больше не было. Беспомощно болтались рваные концы веревок. Рабы радостно загалдели.

Ивар медленно повернул голову к Эркенберту.

— Это совсем не то, — промолвил он. — Те камни сыпались на мою армию как град. Каждая градина — смерть. Они высоко летели! — Он подбросил вверх булыжник. — А не так! — И он швырнул другой булыжник в скачущего рядом воробья. — Ты мне сделал плохую машину.

— Как она может быть плохой?! — вскричал Эркенберт. — Первое — величайшее из всех осадных орудий! А второе предназначено для полевого сражения!

— Тогда эти недоноски из Армии Пути придумали что-то новенькое. Об этом не говорит… не говорит твоя книга.

Эркенберт только вздернул плечами. Неужели ему теперь придется считаться с тем, что плетет этот разбойник? Он своих-то букв не знает, не говоря о латыни.

— А она стреляет быстро? — Ивар мрачно воззрился на рабов, вращающих рычаги. — Ты знаешь, что те штуки, которые я видел своими глазами, кидали следующий камень, пока первый еще был в воздухе. А эта, твоя, такая медленная.

— Зато такое ядро может сокрушить все на пути!

Ивар поднял лицо и долгим задумчивым взглядом изучал рассеянные по двору остатки мишени. Внезапно он закрутился на месте и выпалил несколько слов по-норвежски. В то же мгновение Хамаль с дюжиной своих подручных ринулись вперед, отпихнули от машины рабов и принялись разворачивать громоздкое, готовое к выстрелу устройство в другую сторону…

— Нет! — взвыл Эркенберт, кидаясь к викингам. Но железная рука Ивара преградила ему дорогу, обвилась вокруг его горла. Короткое сжатие — и Эркенберт поник, не в силах выговорить ни слова.

Тем временем люди Ивара еще на фут подтолкнули орудие в сторону, а затем, повинуясь приказу, начали оттаскивать его назад. Без труда захватив в охапку беспомощного архидиакона, Ивар другой своей рукой дернул шнур в третий раз.

Гигантские врата Минстера, защищенные огромными деревянными балками, что были наложены на них в несколько слоев крест-накрест и вставлены в могучие металлические скрепы, исчезли в то же мгновение; медленно реяли и опадали сотни мелких обломков. Изнутри же теперь катился во двор многоголосый стон ужаса. Монахи выскакивали наружу и тут же, не чуя под собой ног, уносились обратно.

Спустя несколько мгновений все разглядывали зловещую, необъяснимых размеров пробоину.

— Вот видишь, — просипел Эркенберт, — это и есть настоящее орудие. Вот какая у него сила удара!

Ивар уставился на него, брезгливо щуря глаза.

— Ничего ты не знаешь, монах. Это — не настоящее орудие. Для настоящего у тебя мозгов маловато. Но бьет оно неплохо. Ты теперь мне сделаешь очень много таких штук…

А в другом соборе, чье величие было неизмеримо выше храмов Уинчестера или Йорка, в стране, отделенной от Англии и небольшой полоской моря, и обширными владениями франкских государей, никто не осмелился бы нарушить царственной тишины… Священный престол пережил немало бед и напастей. Многие понтифики стали мучениками, некоторые бежали, спасая свои жизни. Всего тридцать лет назад сарацинские пираты оказались у ворот самого Рима, ворвались в священную базилику Св. Петра, тогда еще не обнесенную стеной, и подвергли ее безжалостному разорению.

Этому больше не бывать. Он, признанный Церковью равным святым апостолам, наследник св. Петра, хранящий ключи от Царствия Небесного, преисполнен решимости утвердить свою власть. Добродетель — это великая сила. Смирение, целомудрие, нестяжание. Но добродетель нуждается в защите, которую может дать ей только сильная власть. И долг свой по отношению ко всем смиренным и целомудренным он должен видеть в том, чтобы снискать себе эту силу. На этом пути он низложил уже многих сильных мира сего. Он — Николай I, понтифик Римский, слуга Господень.

Сухая рука старика, наделенного острым, соколиным ликом, задумчиво взъерошила шерсть на спине любимой кошки. Секретари и помощники старались ни единым шорохом не нарушать тишину. Какой же олух этот архиепископ… этот архиепископ из английского города с таким странным названием — Эборакум, что ли? — впрочем, у него такое варварское произношение, что точно не разберешь… Он со всей любезностью выпроводил его, препоручив кардинальским заботам. Кардиналы окажут ему достойный прием, помогут не скучать в Риме. Однако какую же чушь он тут нагородил! Какая-то новая религия, угроза авторитету Церкви, северные варвары проявляют интерес к образованию… У страха глаза велики.

Но, быть может, не случайны тогда другие события, происходящие, по его сообщению, в той же Англии? Разграбляют церкви. Отчуждается земля. Растет добровольное отступничество. Есть такое слово — dispossession. Подрыв основ. И если слухи об этом рассеются по миру, найдется немало охотников последовать такому примеру. Даже в землях Империи. И даже здесь, в Италии.

С Другой же стороны, и он, и Церковь сейчас отягощены иными заботами. Есть более неотложные дела, чем водворение мира между английскими и северными варварами, что режут друг другу глотки из-за земли, которую он никогда не увидит… В корне же этих забот — раздел Империи, великой Империи, основанной королем франков Карлом Великим, коронованным Императором в этом самом Соборе в рождественский день 800 года… Как же давно это было… Ибо уже тому двадцать лет, как Империя Карла перестала быть единым целым, а враги ее поднимают головы. Внуки Карла вступили друг с другом в кровавую распрю и не остановились, пока дело не кончилось заключением мира и позорным разделом. Одному досталась Германия, второму — Франция, третьему же — длинный безымянный участок земли от Италии до Рейна. А уж когда умер этот третий, его доля поделена была еще раз натрое, так что сам Император — старший сын старшего сына — владел ныне лишь девятой частью земель, над которыми когда-то властвовал его дед. Но что за дело до этого Императору — Людовику II, который не в состоянии даже держать в узде сарацинов?! Или брату его Лотарю, хлопочущему — впрочем, тщетно — перед ним, Николаем, о разводе со своею бесплодной супругой и о разрешении вступить в брак со здоровой любовницею?

Итак, Лотарь, Людовик, Карл… Сарацины и норвежцы. Земля, власть, подрыв могущества… Рука понтифика ходит взад-вперед по кошачьей холке, мысль его то и дело вращается вокруг тех же имен… Нет, что-то определенно подсказывает ему, что, растащив эту деревенскую свару, о которой этому олуху непременно понадобилось донести лично, бросив дела своей епархии, он отыщет ключик к одновременному решению всех этих головоломок.

Из груди понтифика вырвался старческий клекот, похожий на трель сверчка. Первый писец немедленно обмакнул перо в чернильницу.

— Верным нашим слугам Карлу Лысому, королю Франкскому… Людовику Немецкому… Людовику, императору Священной Римской Империи… Лотарю, королю Лотарингскому… Ты сможешь перечислить их титулы, Теофаний. Пусть все эти христианские короли получат одно и то же наше послание: «Знайте, возлюбленные мои, что мы, Николай, радея о пущем процветании и твердости устоев христианского мира, зная, как дорожите вы нашей милостью, повелеваем вам найти согласие со своими братьями и прочими родичами, христианскими государями Империи, дабы…

Теперь Папа уже знал, как должны развиваться действия. Он добьется союза. Он предотвратит гражданскую войну, не даст разнести по кусочкам великую Империю. И сделает это во имя спасения Церкви, истребления ее врагов и — в том случае, если архиепископ все же сказал правду, — соперников.

— …а также желаем, — проговорил Папа своим скрипучим голосом, — чтобы в ознаменование службы в воинстве Святой Матери Церкви каждый человек, принявший участие в этом достославном и священном походе, носил бы поверх одежды своей и доспехов изображение Креста»… Теперь закончи послания, Теофаний. Я подпишу их, скреплю своей печатью. Завтра. Не забудь подобрать надежных посыльных!