Город Брежнев - Шамиль Идиатуллин

– Ну спасибо, Артур, – сказала Танька. – Дальше я сама, наверное.

– Щас. Сказал, что провожу, так провожу нормально. И это, Таньк, слушай. Про твой вопрос – я, в общем, не знаю даже…

– Артур, да забудь. Глупость, сама понимаю, философские вопросы в автобусе решать. Я на самом деле хотела тебе сказать, что у моего дядьки, он в Красноуфимске живет, ну неважно, в общем, книжка есть, старая такая, по спортивному и боевому самбо. Если хочешь, могу попросить привезти на время – он к нам в гости на Новый год приедет, ты на каникулах почитал бы. Надо?

– О! – сказал я. – Вообще надо, ты что.

Я завалил Таньку вопросами так, что она отвечала до самого дома. Впрочем, Танька жила совсем рядом с остановкой – обогнуть парикмахерскую, во двор мимо детской площадки в арку, и ее подъезд второй. На детской площадке сидела небольшая толпа пацанов, человек пять – точнее я не разобрал из-за нашей беседы и общей тьмы. Площадку освещали лишь не очень близкие окна низких этажей, так что толпу я видел как слабо шевелящуюся на черном фоне черную гидру, поверх которой наклеены мутные светлые блины, которые синхронно поворачивались к нам, пока мы проходили мимо. Молча, хотя до того трепались и поплевывали.

– В общем, бросок через бедро у меня так и не получился, но книжку запомнила, – сказала Танька.

– Между нога и нога быть не должен расстоянья, – брякнул я.

Танька посмотрела на меня с недоумением, я смущенно хихикнул и быстренько рассказал про Петра Иваныча, даже показал на ходу, сразу после арки. Танька расхихикалась в ответ, но бросануть меня в ответ не захотела – а когда решилась вроде, тут же передумала. Убежала вперед, остановилась у подъезда и сказала:

– Дяде Вите напишу, чтобы книжку прихватил, если не посеял еще, конечно. Все, Артур, мы пришли. Спасибо тебе большое.

– Да ладно. Может, до квартиры? – спросил я неуверенно, потому что очень смутно представлял себе правила приличия в таких случаях. Может, до квартиры только законную чувиху провожают, ну или еще какие-то тонкости есть.

– Да ладно, – повторила Танька мои слова и хмыкнула. – Спасибо. Пока.

Она открыла дверь в подъезд и замерла, не входя. За дверью было черным-черно.

– О как, – сказал я, протиснулся мимо нее, послушал, понюхал и спросил: – Часто лампочку выбивают?

– Ох. Ну, бывает, – призналась Танька, куснула верхнюю губу и нерешительно сказала: – Я сейчас крикну, папа выйдет.

– Ага, еще к автомату на остановку сбегай позвонить. Давай руку. Пошли.

Главное было не брякнуться самому – и с этой задачей я справился, хотя разок налетел бедром на край перил и разок – голенью на край ступени. Но даже не матернулся, так, посчитал по-японски до десяти и обратно. Впрочем, света не было только на первых двух этажах. На третьем, Танькином, лампочка горела, так что последнюю дистанцию мы прошли нормальным шагом. Правда, я Танькину руку, холодную и тонкую, не выпускал – в основном потому, что она не отнимала. Так и дошли до самой ее двери за ручку, как детсадовцы. А может, наоборот.

До меня вдруг дошло, что я в первый раз в жизни провожаю девчонку. И опять не знаю, что там на финальной стадии принято: хват за руку или прощальный поцелуй, братский либо пылкий. Ни фига, я целоваться не полезу. Разве что Танька сама предложит.

Не предложила.

Танька качнула мою руку своей, осторожно освободила пальцы и сказала очень тихо – видимо, звукопроницаемость их входной двери была примерно как у нашей:

– Спасибо тебе огромное. Извини, что без дискотеки остался.

– Да ладно, эти дискотеки, – пробормотал я, также стараясь быть тихим. – Фигня это все. Зато в театр на халяву сходил. Таньк, ты, это самое. Ты классно играешь.

Танька очень серьезно смотрела на меня, глаза в глаза, как окулист, которая проверяла мне глазное дно.

Я подумал и повторил:

– Очень классно. Я это… Заревновал даже.

Мне стало неловко, зато Танька наконец улыбнулась – не губами, глазами. Сказала:

– Ты хороший.

Я пожал плечом. Танька неожиданно добавила:

– Блин, Вафин, девки наши меня за тебя убьют. Все, пока.

Слабо толкнула в грудь и нажала на кнопку звонка, не отводя от меня взгляда.

Я неловко кивнул и пошел вниз.

Спустился на этаж, послушал, убедился, что Таньку впустили – спокойно, приветливо, без ругани и охов по поводу позднего возвращения, кивнул, спустился еще на полэтажа, оперся на стеночку и немножко подумал, почему это девки должны убить Таньку, тем более за меня, ничего умного не придумал, но развеселился, и вот таким веселым дошарился до подъездной двери и вышел на улицу.

Танька смотрела в окно. Я вообще обрадовался, как дурак, отсалютовал ей и пошел через арку.

И только тут вспомнил про толпень, рассевшуюся на детской площадке.

Можно было, конечно, развернуться и обойти дом с другой стороны – тем более что автобусы уже, скорее всего, не ходят, так что есть смысл сразу срезать в сторону сорок пятого комплекса и идти вдоль овощного-хозяйственного-продовольственного магазинов. Да стыдно стало: пятнадцать минут назад прикидывал, как готов жизнь за Родину отдать, но ни от кого не зависеть, а теперь сочиняю маршруты бегства. Стыдиться, в принципе, было нечего – пацанов больше, они на своей территории, я им левый и чужой, хоть насмерть забивай, жалко не будет, они даже лица моего не увидят.

Я вздохнул и пошел дальше.

Недалеко ушел, конечно.

– Э, пацан, стоять.

Я остановился и принялся настраиваться – размеренно дышать, разминать пальцы и плечи, стараясь не поднимать глаз от земли, чтобы они быстрее привыкли к темноте.

– Какой комплекс?

– Да сорок третий, по ходу, – сказал я, прислушиваясь.

Все вроде по-прежнему сидели, видимо, на качелях, бортиках песочницы и прочем детском инвентаре. И сами они, похоже, были детьми, – во всяком случае, вопросы мне задавал пацан младше меня, лет двенадцати максимум.

– Ты из сорок третьего? Гонишь.

Второй голос, тоже несолидный. Точно сопляки. Не факт, что это хорошо: молодые краев не знают, к тому же их в любом случае больше. Как говорится в известной народной басне, пачка зайцев может пиздить льва. Но не унижаться же из-за этого.

– Это ты из сорок третьего и гонишь, – поправил я, прикидывая, что вот этот, скорее всего, первый на меня и дернется, соответственно, надо встречать слепой двойкой в корпус, хоть раз, да попаду, а дальше смещаться к площадке и херачить их, пока не опомнились.

– Че сказал? – возмутился второй. – Слышь, крест, сюда иди!

Он, похоже, не собирался бросаться. Придется, значит, самому.

– Малой, ты кого сейчас крестом назвал? – спросил я негромко. – Ты за свои слова отвечаешь?

– Отвечают только пидарасы, – сказал кто-то третий, совсем щень, и я понял, что зря трачу время.

Надо было либо сразу идти домой, либо сразу пробивать головы. Передо мной сидел молодняк, который вообще ничего не знал и не умел, но был глуп, груб и небит. И именно мне придется этот недостаток исправлять.

– Так иди, пидарас, ответь, – сказал я и шагнул вперед.

– Бля, он охуел, сука, – сказал кто-то, и я приготовился.

– Паца, стой-стой-стой! – заголосил кто-то совсем тоненько. – Это свой, по ходу!

Я на такие приколы больше не велся, поэтому отшагнул чуть в сторону и приготовился снова. Но никто на меня не бросился. На детской площадке шептались, шуршали и матерились, очень долго. Я подумал и сделал шаг прочь, потом еще. А потом шуршание прекратилось и тоненький голос чуть ли не пропел:

– Паца, это же Артур, я же рассказывал!

И из темноты на меня, сияя и спотыкаясь, выскочил салажонок Ренатик из «Юного литейщика», из шестого отряда и сорок третьего комплекса.

7. А если найду?

– Я в сорок третьем, оказывается, вообще герой у салажни, прикинь. Ренатик про меня всем трындел и трындел с лета, в семнадцатый бегал меня искать, чуть дюлей не словил. Я говорю: а что ж через завод-то не поискал, балда? А он такой – я фамилию не запомнил. Посадил меня такой, как Ленина среди ходоков, все порывался домой за лимонадом или пивом сбегать, клоун.

Я засмеялся, Саня тоже хохотнул, но как-то невнимательно. Он вообще вел себя нетипично: помалкивал, озирался и будто задумывался о чем-то своем в самый неподходящий момент. Сперва-то, когда он подкатил ко мне на перемене с вопросом про вчерашнее, я решил, что кто-то видел, как мы с Танькой ушли, и постарался утопить в подробностях необычность вчерашнего похода и нетипичность мыслей, из-за которых я, между прочим, полночи спать не мог.

– Пиво – это да, – сказал Саня рассеянно, куснул губу и с явным трудом спросил: – Слышь, Артур. А Серый вчера на концерте был вообще?

– Который? Наш, в смысле, Комиссаров? Да хрен его… Говорю ж, я сперва за кулисами и на сцене, оттуда не видно, а в зал и не спускался, сразу умотал.

– Ну да, ну да. И не звонил?

– Да не, блин, с чего бы? Он мне сроду…

Саня покивал и ругнулся.

До меня наконец дошло, что он интересовался не тем, куда я ушел, а тем, кто и откуда не пришел. Я тоже огляделся зачем-то и вполголоса спросил: