Вне закона - Дональд Уэйстлейк

— Что ж, полагаю, первый раз он самый страшный, — сказал доктор Ньютон на следующий день, когда он доложил, что тело для занятий анатомического класса доставлено в колледж.

Харрис согласно кивнул и положил в карман монеты, которые дал ему доктор, выдавил из себя жалкую улыбку в ответ на похлопывания по спине и поздравления с хорошо выполненной работой.

Впрочем, доктор ошибся. Первый раз не стал самым страшным. Нет, конечно, он боялся ночного кладбища, а первое прикосновение к мертвой плоти закончилось тем, что Харрис бросился к кустам, где его и вырвало, и поначалу он поверил, что хуже не бывает. Да только в дальнейшем на собственном опыте убедился, что на смену одним ужасам тут же приходят другие. Первое тело было всего лишь глыбой плоти. Выкапывание его из могилы, доставку в колледж он воспринял как неприятное поручение, выполнить которое хотелось как можно быстрее. И он был бы просто счастлив, если бы и с остальными телами ему удалось управиться так же легко, как с первым. Но по количеству тел ему установили твердое задание, и чтобы выполнить его, пришлось общаться с жителями Огасты. Только из их разговоров он мог узнать, кто болен и скорее всего не выкарабкается.

Он присоединился к баптистской церкви Спрингфилда, ходил на службы, узнавал, как зовут прихожан, проводил с ними время, если возникала такая возможность. Огаста — небольшой городок, и хватило нескольких месяцев, чтобы Харрис перезнакомился едва ли не со всеми жителями. Говорил всем, что он уборщик в медицинском колледже. Это соответствовало действительности, и ни у кого не возникало и мысли, что в круг его обязанностей входит не только мытье полов и уборка мусора. Рабы, которые работали на плантациях, удивились бы, узнав, какой свободой пользуются те, кто оказался в городе и в хорошем месте. В городе устраивали танцы и пикники, вечеринки и свадьбы. Ему очень нравилась светская жизнь в Огасте, и он даже начинал забывать, что новые друзья воспримут его лисой в курятнике, если узнают, почему он вертится среди них.

Фанни, старшая дочь миз Тейлор, подшучивала над ним из-за того, что он проявлял столь живой интерес к происходящему в городе.

— Я ответственно заявляю, мистер Харрис, — смеясь, говорила она, — вы хуже двух кумушек-старушек, вместе взятых. Вам ужасно хочется все знать.

— Мне интересно, — признал он.

Девушка покачала головой.

— Кто болен? Кто готовится рожать? Кто умирает? Сплетни! Я бы предпочла поговорить о книгах!

Фанни, с ее персиковыми щечками и светло-каштановыми кудряшками, исполнилось двенадцать лет. Она и ее младшая сестра Нанни в скором времени собирались уехать в частную школу в Южной Каролине, поэтому ее совершенно не интересовали проблемы жителей скучной провинциальной Огасты.

Мать Фанни отчитала ее за подшучивание.

— Не следует высмеивать нашего жильца за то, что он интересуется жизнью города. Или ты не думаешь, что здесь ему может быть одиноко? Без семьи. Ведь жена осталась в Чарлстоне. Наш христианский долг — относиться к нему по-доброму.

— Ой, мама, долг!

— Фанни, помни, пожалуйста, леди всегда должна быть доброй.

Но подшучивания Фанни его не обижали. Лучше прослыть любопытной «старушкой», лишь бы никто не заподозрил, чем он в действительности занимается. Но в дальнейшем мисс Фанни относилась к нему очень уважительно. Ей хотелось стать леди, чему способствовали красота матери и белая кожа отца. Иногда он задавался вопросом: а что с ней стало?

Снова кладбище, на этот раз под холодным дождем в февральскую ночь. Теперь ему не требовался фонарь, чтобы найти нужную могилу. Кладбище он уже знал как свои пять пальцев. И на этот раз решил обойтись без света. Не из-за страха, что его заметят. Просто не хотел видеть лица трупа. Чини Янгблад, молодая женщина с нежным голосом, ослепительно красивая, умерла в ночь с субботы на воскресенье. Рожала она впервые, и когда что-то пошло не так, повитуха принялась пить и ничего не делала, кроме как плакала и причитала, что ее вины нет. Наконец позвали миз Тейлор, а уж она послала своего сынишку Джимми за доктором Ньютоном. Он приехал быстро, но к тому времени молодая женщина потеряла много крови и так ослабла, что спасти ее не представлялось возможным.

— Мне нужно вскрывать ей живот, Альтея, — сказал доктор Ньютон. — Она этого не переживет. А ребенок, думаю, уже мертв. Зачем причинять ей лишнюю боль, если никакого проку от этого не будет?

Следующим утром, на заре, уходя в колледж, в дверях он столкнулся с Альтеей Тейлор. Ее глаза покраснели от слез, волосы растрепались.

— Все кончено, — сказала она и прошла в дом.

Похороны состоялись во второй половине того же дня. Чини Янгблад в лучшем платье лежала в простом ящике из сосновых досок. Ребенок так и остался нерожденным. Харрис стоял у засыпанной цветами могилы среди тех, кто пришел проводить ее в последний путь. Вместе со всеми пел псалмы и молился. А когда священник сказал: «Покойся с миром», — откликнулся: «Аминь». Но он-то знал, какая судьба уготована Чини…

Три четверти часа прошло в молчании. Лишь мерно двигалась лопата в его руках. Он не пел. Не мог и молиться. Старался не смотреть на тени, которые словно сгущались под ветками азалий. Наконец добрался до дерева, без колебаний разбил крышку, наклонился, чтобы через дыру вытащить тело из гроба. Чини Янгблад не обернули в саван, но ночь выдалась слишком темной, лица он разглядеть не мог, чему только порадовался.

— Знай, Чини, я очень об этом сожалею, — прошептал Харрис, готовя мешок. — Ты, наверное, будешь вечно клясть себя за то, что позволила мужчине прикоснуться к тебе, а я здесь для того, чтобы снова отдать тебя в мужские руки. Я лишь надеюсь, что ты поможешь этим дуракам докторам узнать что-то важное о рождении ребенка, Чини. Поэтому, научившись чему-то на тебе, они смогут спасти ту, что будет рожать следом.

Он встал в изголовье, ухватил труп за плечи, потянул на себя и наполовину вытащил из гроба. Сунул руки ей под мышки, потянул еще, чтобы положить тело сначала на землю, а потом в мешок. На землю положил, но почувствовал — что-то мешает. Чини зацепилась за гроб. Пуповиной.

Он застыл в темноте, прислушиваясь. Ни звука. Зажег фонарь, наклонился, опустил в дыру в крышке гроба. Там лежал ребенок — с закрытыми глазами, сжатыми кулачками, — соединенный с матерью пуповиной.

Его рука дрожала, когда он поставил фонарь на край могилы и потянулся к ребенку. После стольких смертей вернуть хоть одного человека к жизни… Он достал нож, но когда разрезал пуповину, она была холодной и жесткой, как стебель тыквы зимой.

Доктор Ньютон сидел в своем кабинете перед камином, в халате и шлепанцах. До рассвета оставался добрый час, но он не жаловался на то, что его разбудил дрожащий как осиновый лист человек, который постучал к нему в дверь глубокой ночью, а когда доктор появился на пороге, протянул ему маленький сверток.

Теперь этот человек сидел в кресле у камина, все также дрожа, не в силах произнести ни слова.

Доктор Ньютон вздохнул, налил еще стакан виски, протянул ночному гостю.

— Ты не мог его спасти, Грандисон, — повторил он. — Ребенок был мертв.

Воскреситель покачал головой.

— Я ходил на похороны, доктор. Был там. Видел. Чини умерла, пытаясь дать жизнь этому ребенку, но не смогла. Она по-прежнему была беременна, когда ее опустили в землю.

— И ты думаешь, ребенок родился в гробу и умер ночью?

Он глотнул виски, содрогнулся.

— Да.

— Нет. — Доктор Ньютон помолчал, тщательно подбирая слова. — Однажды я видел, как повесили человека. Я тогда учился в медицинской школе, и тело передали нам для занятий. Когда мы раздели беднягу в секционном зале, оказалось, что он обделался. Профессор объяснил нам, что все мышцы тела расслабляются, когда оно умирает. Вот кишечник и опорожнился. И я думаю, что мышцы, которые управляют родами, тоже расслабились, внутри накопились газы, выделяющиеся при разложении, вот они и вытолкнули младенца из родового канала.

— И он умер.

— Нет. Он и не жил. Ни разу не вдохнул. Он умер вместе с матерью, а не потом, в закрытом гробу. Но попытка спасти его делает тебе честь.

— Я подумал, что ребенка похоронили живым. — Доктор покачал головой, а Грандисон добавил: — Но людей иногда хоронили живыми, не так ли?

Ньютон помедлил с ответом, вновь тщательно подбирая слова.

— Такое случалось, — наконец отозвался он. — Я этого никогда не видел, можешь поверить. Но один мой коллега, парижский профессор медицины, рассказывал историю об ученом из Средних веков, которого хотели приобщить к лику святых. Когда отцы церкви вырыли его из земли, дабы убедиться, что тело не разложилось — разложение автоматически указывает на то, что человек не святой, — они увидели, что бедняга лежит на спине, с деревянными занозами под ногтями, перекошенным в агонии лицом. — Он вздохнул. — Так вот, святым его не признали на том основании, что он не торопился на встречу с Создателем.