Дремучие двери. Том I - Юлия Иванова

Но это потом, а сейчас, много лет назад, она будет так же красива, и так же искать кого-то напряжённым взглядом в толпе гостей, будто ожидая, что вот-вот появится он Аркадий Синегин, приехавший из далёкой своей Австралии на свадьбу дочери-Золушки.

Бабуля подарит Яне старинную фамильную нитку розового жемчуга, и, в довершение сходства с Золушкиной историей, свекровь, шокированная её скромными белыми «лодочками», порекомендует надеть свои — серебряные, остроносые, на высоченных каблуках какой-то там суперфирмы, в которые придётся напихать ваты, чтоб не сваливались. Все кинодамы будут глазеть на эти туфли, и Яна будет бояться, что кто-либо попросит примерить их, как всегда случалось в их редакции, и тогда с этой ватой позору не оберёшься. Но никто, слава Богу, не попросит.

Игры, игры наши… Безобидно-мирные и кровавые, пустые и результативные, заполняющие мир бегающими, летающими, говорящими, развлекающими, убивающими и прочими игрушками, тешащие плоть и бередящие душу, индивидуальные, групповые и международные, спортивные, научные, дипломатические. И обязательные призы — начиная с бутылки пива и кончая крупными — место наверху, место в энциклопедии, полземли, полцарства и неизбежное банкротство в конце. Ибо в саване карманов нет. Из этого игорного дома мы выходим голыми. Да и тело превращается в прах. Часы бьют полночь, карета становится катафалком, лакеи — могильными крысами, а бальный наряд — саваном.

ПРЕДДВЕРИЕ

— Я тебе открою ещё одну тайну, — прошипел АГ. — Ибо, повторяю, на Суде всё равно тайное станет явным. Я выкрал страницу Истории из экзистенциального времени, то есть из вечности, и показал Иосифу.

— Чушь, этого не может быть! — всплеснул белыми ручками AX, — Ведь в экзистенциальном времени, как в написанной книге, всё уже произошло, состоялось, там нет ни прошлого, ни будущего, ни пространства, — всё вечно. Только у нас в вечности эту книгу написала сама жизнь, а Господь, Который вечно пребывает, Который и есть Жизнь, просто заранее знает, чем всё кончится, эта самая история человечества. Знает, что всё произойдёт соответственно Замысла и кончится хорошо, иначе Бог не был бы Благим, а думать так — кощунство…

— Хорошо кончится, да не для всех, — хихикнул АГ. — Для Творца всё известно, а для людей, которые в историческом времени, продолжается спектакль, где у актёров — свобода действия. Избежать участи «из праха в прах» — или… Лучше «или», — снова хихикнул АГ. — Ну конечно же, я не мог ни выкрасть, ни вырвать страницу истории из Книги Творца — я просто сделал ксерокс. Ксернул и показал Иосифу…

— Ладно, сын тьмы, раз уж начал — договаривай. Какую страницу?

— Хорошо, тогда, по порядку. — Ты всего достиг, Иосиф, шептал я ему, — Ты в зените славы, построил великую страну, спас и подлечил разрозненное стадо, воздвиг стены и воспитал надежную охрану… Ты — царь великой империи посреди Вампирии, которая боится тебя и жаждет проглотить… Идея любящей и дружной семьи народов в доме отца земного во имя спасения в Доме Отца Небесного — прекрасная идея… Я бы даже сказал — Русская идея, о которой многие грезили и которая так и не была осуществлена. Коммунизм в одной отдельно взятой стране, спасение в одной стране… Мы же оба прекрасно знаем, что это невозможно, это самое коллективное спасение, разве что в лоне Истинной Церкви. И не «коллективное», а «соборное», то есть для избранников, «рождённых свыше»… Не рабы и не наёмники, а сыны.

— Только не тебе судить, кто сын, а кто нет, — перебил АХ, — избранничество — это особое состояние души. Это — неукоренённость во всём, что временно, это ощущение Предназначения своего, «мира Горнего», это — «Мои овцы знают Мой голос»… это — запись в Книге Жизни, это…

— Да знаю, знаю, — поморщился АГ, — проходили. И Иосиф проходил. Но и про первородный грех, и про Иуду проходили, и про овцеволков, которые перерождались буквально на глазах, и про бытовое разложение «кристально чистых»…

Свидетельница М.Сванидзе:

«…Я сказала, что думала. Сказала, что я не верила в то, что наше государство правовое, что у нас есть справедливость, что можно где-то найти правый суд /кроме ЦК, конечно, где всегда всё правильно оценивалось/, а теперь я счастлива, что нет этого гнезда разложения морали нравов и быта. Авель несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив — он смрадил всё вокруг себя — ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал всё это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек… Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными /аппарат, секретарши, друзья и знакомые из театрального мира/… Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков — стоило ему поставить интересную девочку или женщину и всё можно было около его носа разделывать».

А вас не тянет всевластная тина?Чиновность в мозгах паутину не свила?Скажите — цела? Скажите — едина?Готова ли к бою партийная сила?…И когда, это солнце разжиревшим боровомВзойдёт над грядущим без нищих и калек, —Я уже сгнию, умерший под забором,Рядом с десятком моих коллег.И чудится мне, что на красном погостеТоварищей мучит тревоги отрава.По пеплам идёт, сочится по кости,Выходит на свет по цветам и по травам.А травы с цветами шуршат в беспокойстве:Скажите — вы здесь? Скажите — не сдали?Идут ли вперёд? Не стоят ли? — Скажите.Достроит коммуну из света и стали республики вашей сегодняшний житель?

Прочёл я ему эти стихи «лучшего, талантливейшего», так рано от нас ушедшего и нашептал, что всё равно они переродятся, вампиры эти потенциальные, что всё равно ему с ними не сладить одному — ни дети, ни друзья-соратники ему не помощники. Вон, даже жена… Уговаривал примириться с Вампирией, стать главой обычной буржуазной республики, или монархии конституционной — что больше нравится. Не быть белой вороной, играть по их правилам, и сразу помощь пойдёт, блага всякие, торговля, капиталы… А там уж можно будет «разделять и властвовать», стаю на стаю натравливать — это в порядке вещей. Или, вместе объединившись — на Гитлера — как угодно. Но по правилам. А то заладил: «Вампиры, вампиры…» Вон и Ильич надолго НЭП планировал…

Упёрся — отойди от меня, сатана… Ах так, думаю, ну ладно. Пророчество ему прочёл ветхозаветное:

«Все укрепления твои подобны смоковнице со спелыми плодами; если тряхнуть их, то они упадут прямо в рот желающего есть.

Вот, и народ твой — как женщины у тебя: врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрёт запоры твои.

Начерпай воды на время осады; укрепляй крепости твои; пойди в грязь, топчи глину, исправь печь для обжигания кирпичей.

Там пожрёт тебя огонь, посечёт тебя меч, поест тебя как гусеница, хотя бы ты умножился как гусеница, умножился как саранча.

Купцов у тебя стало более, нежели звёзд на небе; но эта саранча рассеется и улетит.

Князья твои — как саранча, и военачальники твои — как рои мошек, которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдет солнце, то разлетаются, — и не узнаешь места, где они были». /Наум. 3, 12–17/

Не поверил Иосиф. — Когда это будет, бес? — Когда время твоё земное кончится, отвечаю, — а срок твой лишь Творец знает… Тут они все и переродятся, твоя охрана, партия твоя первой, хоть ты и сказал, что она «не перерождается и никогда не переродится, ибо не из такого материала склеена…» «Из такого, Иосиф, — шептал я ему, — Из греха и праха…» Опять не верит. Ну тут я ему и показал Страницу Истории, только даты стёр, чтоб уж совсем правила не преступать. Всё ему показал в сонном видении — и города вымирающие, и заводы стоящие с шахтами, и шахтёров с табличками на шее: «Я хочу есть», и «новых русских» бритоголовых на иномарках, и виллы их с бассейнами и охраной, и героев с орденами и медалями, роющихся в помойках, и детей-наркоманов, и «спортсменок-комсомолок» на панели и в турецких борделях, и мешочников с тряпками колониальными, ларьки со жвачкой и пойлом, казино, стриптизные ночные клубы, «Московский комсомолец» с телефонами секс услуг на все содомские вкусы, голых сисястых баб на обложках журналов, поля, бурьяном заросшие, будто Мамай прошёл… И как в Беловежье великую Антивампирию «на троих» раздавили, а потом и все прочие самостийные вампиры общесоюзную народную собственность на части стали рвать… И как Верховный Совет проголосовал почти единогласно за отделение головы от тела и стоя аплодировали, а потом их же прямо из танков посреди Москвы на позор и потеху всему миру…