Философия свободы. Европа - Исайя Берлин

Маркс твердо намеревался создать Интернационал на солидной теоретической базе или вообще не создавать его. Осуществить свое намерение ему удалось, он создал организацию с ясной и жесткой доктриной. Эта доктрина не просто притягивала к себе людей. Изложенная языком и восторженным, и сдержанным (Маркс великолепно владел такой риторикой), она могла пробуждать веру, мобилизуя иррациональное начало так же хорошо, как и рациональное. Марксу целиком принадлежит заслуга создания первой всемирной партии левых; он умел высказать многое в простых, зачастую даже слишком простых, словах и потому предложил конкретные формулировки, то есть настоящее руководство к действию. Эти формулировки стали эффективными лозунгами нового движения, поскольку были понятны всем, независимо от интеллектуального уровня. Более того, Маркс ввел в свое движение профсоюзных деятелей и защитил их от презрения интеллектуалов и теоретиков. Таким образом профсоюзам была дана отличная возможность не только заниматься своими прямыми обязанностями, то есть защищать права рабочих, но и продолжать деятельность после каждого нового выпада со стороны правительства, чего организация, состоящая из одних только идеологов, делать не могла бы. Центральный руководящий орган профсоюзов Маркс создал в незаинтересованной, но все же либеральной Англии, в Лондоне, где, как мы уже говорили, по прихоти судьбы произошли два важнейших события, повлиявших на историю России: основание Интернационала в 1864 г. и зарождение большевизма в 1903-м.

Маркс был настоящим борцом, и его собственный задор сообщил всей организации (и его преемникам и последователям) мощный революционный импульс, который марксисты никогда полностью не теряли. Маркс направлял деятельность движения на организованную классовую борьбу. Отсюда сравнительное благоволение к Бланки, который по своей доктрине был от него далек, — ведь Бланки, по крайней мере, боролся, боролся бесстрашно и безжалостно. Поначалу Маркс не одобрял Парижскую коммуну, к основанию которой практически не имел отношения, но в конце концов, уже после поражения, принял ее. Коммуна настаивала на свободной федерации, децентрализации и свободных выборах центральной группы; последнее требование интеллектуальные акробаты представили позже как зародыш пролетарской диктатуры. Однако якобинцы не были связаны с делом пролетариата; бланкисты едва ли играли какую-то роль в Интернационале; никто из них не был марксистом. Коммунары не добились практически ничего в области социального законодательства. Маркс обвинял их в недостаточной жесткости и решимости, которая помешала им вынудить Версаль к компромиссу. Однако в Парижской коммуне было и здравое зерно: это была революционная организация, коллективистская, антибуржуазная, там провозглашали принципы равенства, не боялись кровопролития; и в конце концов Маркс ее принял.

Больше никто ее так не воспринимал. В Европе она просто внушала страх. Даже радикалы — Блан, Мадзини, Милль — не одобряли ее террористических акций. Маркс же не одобрял ее тактики, но полагал, что, подобно рабочим, сражавшимся на баррикадах в 1848 г., коммунары были мучениками, жертвами антикапиталистической войны; поэтому он прочно утвердил ее как первый, хотя и краткий, триумф юной, растущей и грозной армии нового рабочего класса, которой будет принадлежать весь мир. Среди коммунаров было множество антимарксистских еретиков, однако после своего падения Коммуна (вернее, то, что от нее осталось) оказалась включенной в марксистский мир. Это придало Интернационалу, с одной стороны, дурную славу банды террористов, а с другой — возвело его в ранг исторической силы едва ли не общеевропейского масштаба, с которой правительства вынуждены считаться. И это было не случайно. Сила личности Маркса и его дар стратега создали миф и иллюзию, которые сыграли решающую роль в формировании будущего.

Итак, принципы сложились, движение смогло утвердить своих святых и мучеников, но самая серьезная опасность исходила не извне, а из внутренних ересей и внутренней слабости. Началась война, Бакунин грозил распустить свою партию, Маркс желал скорее похоронить ее, надеясь на скорейшее воскрешение. «Священный огонь» хранили немецкие марксисты. Те, кто под руководством Карла Либкнехта встретились в Готе, не представляли собой всемирное движение, но были обеспечены реальными директивами, стратегией и тактикой. У них была и своя Библия, которой ни Прудон, ни Бакунин, ни Бланки, ни левые чартисты не оставили своим последователям. Вот почему в конце концов они поглотили лассальянцев, имевших организацию, но весьма слабо подкованных теоретически, это оказалось важнее, чем предполагали прагматики. Действительно, лассальянцы с Беккером во главе создали устойчивую традицию и сильно повлияли на своих марксистских партнеров; отсюда терпимость марксистов к Прусскому государству и гораздо большая степень сотрудничества de facto с правительством на стороне немецких социал-демократов, чем хотелось бы Марксу. В 1880 г. Гед, как и ожидали, создал марксистскую партию во Франции, которая, хоть и была одним из многочисленных ответвлений французского социалистического движения, полностью воплотила ортодоксальный подход Маркса и занималась агитацией в массах. Начало марксизма как нового политического движения было положено после смерти его основателя; а ко времени смерти Энгельса марксизм стал уже всемирным движением.

IV

Я хотел бы вернуться к идеологическим достижениям Маркса. Еще при его жизни (хотя в большей степени — после смерти) люди начали смотреть на современную им действительность, то есть на человеческую разобщенность, причиной и одновременно симптомами которой были безликие институции, бюрократия, армия, политические партии, как на неизбежную фазу развития человечества, у которой есть свои положительные стороны. Ницше и Карлейль, Ибсен и Торо, Уитмен и Толстой, Рёскин и Флобер — каждый по-разному — испытывали удушающий страх перед современной им эпохой. Маркс сознательно не вступил ни на путь утопических мечтаний, подобно Фурье или Кабе, ни на путь либеральных протестов, как Токвиль или Милль, ни на путь Бакунина или Кропоткина, которые предлагали спасти человеческую свободу, ослабив корпоративные связи. Капиталистический строй не был для него ни стихийным бедствием, ни чьим-то злым умыслом; происхождение этого строя вполне объяснимо, он неизбежен и, в конце концов, служит благу человечества, поскольку история рациональна. Как и другие классовые институции, капитализм сам роет себе могилу; поэтому тот, кто умеет извлекать уроки из истории, поймет, что на костях старого обязательно возникнет новый строй, свободный от недостатков своих предшественников, и в нем не будет семени смерти, он будет вечным.

Эта мысль особенно привлекала тех, кто в 1848 г. разочаровался в лозунгах освободительных движений, основанных лишь на моральных идеалах и потерпевших поражение. После 1848 г. люди искали уже не идеалистического красноречия, но реалистических планов, реалистических оценок, какие в свое время давал Макиавелли. Крайняя резкость исторической концепции Маркса, настойчивое подчеркивание темных сторон социального процесса и необходимости долгого, скучного, тяжелого труда, его антигероический реализм, его язвительность, его суровый антиидеалистический тон — все это оказалось желанной переменой после сильнейшего эмоционального и интеллектуального потрясения, тем более что теперь, после долгой реакции 1850-х, как будто снова представились возможности для практических действий, пусть и достаточно скромные.

Когда в 1889 г. основали 2-й Интернационал, была попытка сохранить прежнее отношение к синдикалистским и анархистским фантазиям французских поссибилистов, аллеманистов, анархистов, синдикалистов и разных прото-ревизионистов, появлявшихся в то время в Германии и Англии. Принято считать, что 2-й Интернационал был гораздо менее ярким, чем 1-й, и что, несмотря на руководящую роль Энгельса в первые годы, ему не хватало жесткости и самостоятельности — он почти полностью опирался на великолепно организованную немецкую социал-демократическую партию. Конечно, внутри Интернационала обсуждались все животрепещущие вопросы; он представлял собой подлинно интернациональную организацию, в которой действовали наравне немцы и французы, русские и японцы (нигде больше не достигавшие такого согласия). Интернационал разрабатывал согласованные стачки, а в случае войны намеревался пропагандировать отказ от участия. Однако, когда наступил 1914 год, он развалился на национальные секции, каждая из которых выразила полное доверие правительству своей страны, навсегда дискредитировав таким образом социал-демократический Интернационал и предоставив каждой стране возможность искать путь к своим собственным формам социализма.