Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Райан Корнелиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окутанные тучами пыли, немецкие танки грохотали по булыжным мостовым Карлсхорста, окраины восточного берлинского района Лихтенберга. Элеонора Крюгер, чей жених, еврей Иоахим Лифшиц, прятался в подвале ее дома, смотрела на них в изумлении.
Откуда взялись эти танки? Куда направляются? Явно не в город. Они мчатся на юг к Шенефельде, как будто бегут из Берлина. Может, русские их догоняют? Если так, то наконец-то Иоахим будет свободен. Но почему немецкие войска покидают город? Неужели отступают? Элеонора этого не знала, но она наблюдала за передвижением остатков 56-го танкового корпуса генерала Вейдлинга, пытавшихся воссоединиться с главными силами. После того как их вытеснили на окраины Берлина, солдаты Вейдлинга восстановили связь с уже окруженной 9-й армией Буссе самым кружным путем: воспользовавшись телефоном-автоматом, они позвонили в штаб Верховного командования в Берлин, и их обеспечили радиосвязью с 9-й армией. 56-й корпус немедленно получил приказ направиться на юг столицы, прорвать кольцо русских войск, снова соединиться с 9-й армией примерно в 15 милях от города в районе Кенигсвастерхаузена и Клайн-Киница и вместе с остальными войсками попробовать отбросить войска Конева.
Однако сначала Вейдлингу надо было закончить одно дело. Он слышал, что из штабов и Буссе и Гитлера были посланы офицеры с поручением арестовать его по обвинению в том, что он сознательно бежал с поля боя, оставив свои части без руководства. Разгневанный Вейдлинг приказал своим людям наступать без него, а сам отправился в город на встречу с Кребсом. Несколько часов спустя Вейдлинг, проехав через весь Берлин, вошел в имперскую канцелярию, прошел через подвал к так называемому бункеру личных адъютантов, где находились кабинеты Кребса и Бургдорфа. Оба встретили Вейдлинга холодно. «Что происходит? — спросил Вейдлинг. — Объясните, почему меня собираются расстрелять».
Вейдлинг резко заявил, что его штаб располагался почти на передовой с самого начала сражения: как можно говорить, что он бежал? Кто-то упомянул Олимпийскую деревню в Деберице. 56-й корпус даже близко не подходил к Деберицу, прорычал Вейдлинг, так как это было бы величайшей глупостью. Потихоньку Кребс и Бургдорф оттаяли, а вскоре пообещали «безотлагательно» уладить дело с фюрером. Вейдлинг коротко обрисовал ситуацию, объяснил, что его корпус собирается наступать к югу от Берлина, а затем, как бы между прочим, добавил, что получил донесение о русском танковом авангарде, который видели близ Рудова, граничившего с юго-восточным районом Нойкельна. Кребс сразу же увидел опасность и сказал, что необходимо изменить приказ для 56-го корпуса: ему придется остаться в Берлине.
После этого Кребс и Бургдорф поспешили к Гитлеру.
Вскоре Вейдлингу передали, что Гитлер хочет его видеть. Идти до бункера фюрера пришлось долго, через «подземный город», как позже назвал его Вейдлинг. Из кабинета Кребса его сначала провели по подземному тоннелю, затем через кухню и столовую и, наконец, вниз по лестнице в личные апартаменты фюрера.
Первыми вошли Кребс и Бургдорф. «За столом, заваленным картами, — записал позже Вейдлинг, — сидел фюрер рейха. Когда я вошел, он повернул голову. Я увидел одутловатое лицо с лихорадочно блестящими глазами. Когда фюрер попытался встать, я, к своему ужасу, заметил, что его руки и ноги постоянно дрожат. Встать ему удалось лишь с огромным трудом. С перекошенной улыбкой он пожал мне руку и спросил еле слышно, не встречались ли мы раньше. Я ответил, что один раз, год назад, когда фюрер награждал меня. Гитлер сказал: «Я помню имя, но не могу вспомнить лицо». Гитлер сел, и Вейдлинг заметил, что, даже когда фюрер сидит, его нога постоянно движется, колено качается как маятник, только быстрее».
Вейдлинг рассказал Гитлеру о положении 56-го корпуса. Затем Гитлер подтвердил распоряжение Кребса о том, что корпус должен остаться в Берлине, и принялся развивать свой план защиты Берлина. Он предложил ввести в город армии Венка с запада, войска Буссе с юго-востока и группу Штейнера с севера, что позволит отбросить русских. Вейдлинг слушал со всевозрастающим изумлением, и ему стало ясно Лишь одно: «Если не случится чудо, дни рейха сочтены».
В тот вечер 56-й корпус, неся тяжелые потери, сумел оторваться от русских на юге, повернуть и войти в Берлин. Двадцать четыре часа спустя Вейдлинг, к своему ужасу, был назначен командующим обороной столицы.
* * *Приказ Сталина за номером 11074 был адресован Жукову и Коневу и разделял между ними город. В приказе говорилось, что двадцать третьего граница между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами должна проходить через «Люббен, Тойпиц, Миттенвальде, Мариендорф, Анхальтерский вокзал Берлина».
Хотя открыто жаловаться невозможно, Конев был совершенно подавлен. Приз получил Жуков. Пограничная линия бежала прямо через Берлин, оставляя войска Конева примерно в 150 ярдах западнее рейхстага, который русские всегда считали главным объектом города, зданием, на котором должен развеваться советский флаг.
* * *Город умирал. Почти везде перестали работать городские службы: отключались вода и газ, закрывались редакции газет; последней — 26 апреля — перестала выходить нацистская «Вёлькишер беобахтер». Ее сменил четырехстраничный вдохновляемый Геббельсом листок под названием «Der Panzerbar» — «Бронированный медведь». «Боевая газета для защитников Большого Берлина», как еще ее называли, просуществовала шесть дней. Городской транспорт потихоньку останавливался, так как улицы становились непроходимыми, горючее заканчивалось и вагоны ломались. Система распределения тоже распалась: больше ничего и никуда не доставлялось. Заводы-рефрижераторы не функционировали. 22 апреля впервые в своей столетней истории закрылся городской телеграф. Последняя телеграмма была получена из Токио: «ЖЕЛАЕМ УДАЧИ ВАМ ВСЕМ». В тот же день из аэропорта Темпельхоф вылетел последний самолет; он направлялся в Стокгольм с девятью пассажирами на борту, а 1400 пожарным командам было приказано двигаться на запад.[58]
И теперь, когда все полицейские служили или в армии, или в фольксштурме, город стал выходить из-под контроля: начались грабежи. Товарные составы на сортировочных станциях взламывали средь бела дня. Маргарет Промайст, совершившей опасное путешествие под сильным обстрелом на товарную станцию, достался один-единственный кусок копченой свиной грудинки. «Оглядываясь назад, — скажет она, — я думаю, это было чистейшим безумием». Елена Майевски и Вера Унгнад всю дорогу до железнодорожной товарной станции в Моабите бежали бегом. Там они увидели, как люди растаскивают банки с консервированными абрикосами, сливами и персиками. Еще девушки видели мешки с какими-то странными бобами, но пробежали мимо, не признав зеленые (непрожаренные) кофейные зерна. Они ухватили ящик с консервами, на этикетках которых было написано «Абрикосы», а когда вернулись домой, то обнаружили, что это яблочный сок. Обе девушки его ненавидели. С Робертом Шульце получилось еще хуже: он пять часов промучился в толпе в большом продовольственном магазине, но, когда подошла его очередь за картошкой, картошка закончилась.
Если лавочники не желали расставаться со своими запасами добровольно, их просто заставляли. Член гитлерюгенда Клаус Кюстер зашел в продовольственную лавку со своей тетей, но владелец принялся утверждать, что осталась только крупа. Тогда Кюстер вытащил пистолет и потребовал еды. Лавочник быстро достал разнообразный набор продуктов буквально из-под прилавка. Кюстер набрал столько, сколько смог унести, и вместе с шокированной тетушкой покинул лавку. «Ты — нечестивый мальчишка, — воскликнула тетя, когда они вышли на улицу. — Ты пользуешься методами американских гангстеров!» — «О, заткнись! Теперь это вопрос жизни и смерти», — ответил Клаус.
Эльфрида Майгаттер услышала, что в Карштадте на Германплац грабят огромный универмаг. Она поспешила туда и увидела, что в магазине полно народа. «Все толкались и лягались, пытаясь пробиться к дверям, — вспоминала она. — Никаких очередей больше не было. Не было продавцов и, похоже, никакого начальства». Люди просто тащили все, что видели. Если в руки попадалось что-то бесполезное, это просто бросали на пол. В продовольственном отделе весь пол был покрыт слоем липкой грязи толщиной в несколько дюймов: смесью сгущенного молока, джема, лапши, муки, меда — всего, что перевернула и разбросала толпа». Видимо, несколько продавцов все же осталось; иногда кто-то кричал: «Убирайтесь! Убирайтесь! Магазин заминирован!» Никто не обращал внимания, полагая, что это всего лишь уловка. В отделе готового платья женщины тащили пальто, платья и туфли. В других отделах с полок стаскивали постельное белье, подушки и одеяла. В кондитерской секции Эльфрида увидела, как какой-то мужчина выхватил коробку шоколадных конфет из рук маленького мальчика. Малыш заплакал, затем крикнул: «Я возьму другую». И взял. Однако у дверей людей ждало отрезвление: двое контролеров останавливали всех, кто пытался выйти с добычей. Разрешали выносить еду, но больше ничего. Вскоре у дверей выросла огромная куча вещей. Люди продирались через нее, пытаясь прошмыгнуть мимо контролеров. Когда Эльфрида попыталась выскочить с пальто, один из чиновников просто выхватил пальто из ее рук. «Пожалуйста, оставьте мне пальто, — взмолилась она. — Я замерзаю». Он пожал плечами, взял пальто из кучи и отдал ей, сказав: «Берите». И все это время, пока толпа бушевала и хватала все, что попадалось под руку, кто-то продолжал кричать: «Убирайтесь! Убирайтесь! Магазин заминирован! Сейчас будет взрыв!»