Верь мне (СИ) - Jana Konstanta
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не…
По тому, как вмиг напрягся Макс, как зазвенела тишина от робкого ее голоса, Лика поняла, что если начнет оправдываться, то будет только хуже. Власов отстранился и посмотрел ей в глаза, ожидая, что скажет она дальше, а она понимала, что вот сейчас ей дали шанс пересдать «заваленный» днем экзамен. И беда в том, что она знает правильный ответ, а ее экзаменатор — нет. Он уверен в своих домыслах, и правильный ответ лишь тот, что хочет слышать он. «Ты справедливости хочешь или счастья?»
— Я не хочу тебя терять, — глядя ему в глаза, ответила Лика, переступая через собственные обиды. — Я очень боюсь тебя потерять.
И холод в его глазах отступил, когда понял, что оправданий не будет и «врать» ему больше не станут. Горечь бесконечная, словно рана, обнажилась перед Ликой. Он просто боится вранья. Он просто боится предательства. Даже самая маленькая, невинная ложь режет по живому, потому что солгавший в малом, солжет и в большем. Кому, как не ему, знать, чем это может закончиться?
— Просто не ври мне.
И долгожданное тепло вернулось к ней. Ее обняли крепко-крепко; губы, теплые, жесткие, заскользили по ее лицу, чуть-чуть царапая щетиной… Лика выдохнула с облегчением: ее желали все так же сильно, как и днем; несмотря на то, что ей категорически отказывались верить, ее здесь ждали, по ней скучали. Девушка прикрыла глаза, ловя мгновенья долгожданной ласки и понимая, что, так и не достучавшись до него, она обрекла себя на боль. Ну что ж, коль такова цена мира с ним рядом, она потерпит. Это неважно. Важно лишь то, что сейчас ее обнимают. Важно то, что пропахшие сигаретами пальцы сейчас утирают ее слезы, а горькие губы вновь и вновь касаются ее губ, с каждым разом все смелее, уверенней…
Ее рубашка бесшумно скользнула на пол.
Страшно, волнительно… У него сильные руки, чуть шершавые ладони, что сводят с ума, касаясь обнаженной кожи, и очень горячие губы. Жадные. Жесткие. Объятия его крепкие, поцелуи злые… Будто соперничая с теми, другими, якобы ласкавшими Лику, Макс старательно расставлял на ее коже свои собственные отметины.
— Колючка ты моя несносная, — прошептала Лика, с жадностью целуя в ответ.
Страх отступал. Она сходила с ума, сгорала от близости любимого мужчины; обнимала, зарывалась пальцами в жесткие его волосы и боялась поверить, что размолвка позади, он снова с ней.
Да, он с ней. Настойчиво, уверенно толкает ее куда-то в полумрак, подальше от единственного источника света, будто пытаясь спрятать от целого мира. Не успела Лика и опомниться, как уже лежала на кровати, а над ней нависал Власов…
— Макс, свет, — попросила она, осторожно касаясь щеки парня. — Пожалуйста, выключи свет.
«Свет-то чем ей помешал?» И все же он пошел навстречу, и комната погрузилась в темноту. Лика благодарна ему за это — она не хочет, чтобы он видел ее страх и, не дай Бог, гримасу боли.
Ночь. Тишина, разбитая шумным дыханьем и бешеным стуком двух сердец. Тепло и тяжесть двух обнаженных тел, соприкоснувшихся друг с другом…
Макс не спешит — он, помня ее просьбу, очень старается быть нежным. Дает привыкнуть к себе — накрыв своим телом, осторожно, едва ощутимо касается приоткрытых ее губ. Потом еще раз. Потом еще… Пока Лика сама не потянулась к нему, не обняла и не прильнула, заставляя вернуть ей прежнего Макса — кусачего, злого и голодного. Такого, каким сумела его полюбить.
Нежности его хватило ненадолго. А как тут сдержаться? Когда до одурения желанная женщина лежит под тобой и тянется к тебе, целует, обнимает? Не сдержался Макс, сорвался. Загреб под себя, затискал, оставляя на коже синяки и укусы; потом, опомнившись, замедлился… Извинялся за грубость нежными касаниями губ, а потом снова, проигрывая голодному монстру внутри себя, срывался, не понимая и не представляя, как пугает девушку своим напором. «Не сегодня, Лика, прости… Не сегодня», — до одури желая трепещущее тело под собой, Макс торопился закончить с прелюдией, такой ненужной ему и такой необходимой ей. Только ради Лики он пока еще сдерживался, только ради нее медлил и даже пытался нежничать. «Наверно, ей это нужно, раз, выпрашивая нежность, она соврала…»
Долгожданная и одновременно пугающая минута все ближе. Лика старалась не думать о предстоящей боли. Да плевать на нее! Что эта боль по сравнению с холодом пережитого отчуждения? Упиваясь близостью любимого мужчины, Лика со страхом и волнующим предвкушением ощущала, как твердая плоть его касается внутренней части ее бедер, осторожно, но настойчиво подбирается выше, туда, где уже мокро, горячо и очень томительно; скользит между складками, размазывая смазку, и наконец, упирается, чтоб без малейшего промедления войти, заполнить собой, подчинить…
Толчок. Резкий, стремительный. Лика зажмурилась от пронзительной боли, громко вдохнула, боясь закричать, и, что есть силы, вцепилась в спину Макса, прильнула к нему, безмолвно умоляя не двигаться. «Надо расслабиться, надо не думать о боли… Макс, миленький, не двигайся!»
Еще толчок, почти сразу же. Ей очень больно — до слез, до крика, но она старательно прячет боль на его плече. Он ничего не видит. Он только отметил про себя, что Лика не часто баловала своего Руслана — слишком она узкая, слишком тугая. Так тяжело идет…
Опять толчок. Был бы сам поопытней, заподозрил бы, что ни Руслана, ни кого-либо еще она к себе так близко не подпускала никогда. Но сравнивать ему почти не с чем — не помнит он ничего из прошлого опыта близости с женщиной, а о том, что у Лики не первый — он «знает».
Двигаться становится легче. Толчки становятся сильнее, быстрее, безжалостней… Он не может больше сдерживаться — эта женщина нужна ему как глоток воздуха идущему ко дну, как противоядие умирающему от змеиного укуса, как последний отблеск путеводной
