Воспоминания - Константин Алексеевич Коровин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот сукин сын, – не унимался Шаляпин. – Не узнает! И имя, наверное, переменил.
– Милостивый государь, я вас прошу оставить меня в покое. Я буду на вас жаловаться жандарму.
– Не будешь! От воинской повинности бегал, сам мне сознавался.
Сосед вскочил из-за стола, бросил монету и, схватив чемоданы и плед, быстро вышел из буфета. В окно мы видели, как он взял у станции извозчика и уехал.
– Что такое, Федя, – спросил я. – Ты его знаешь?
– Нет, – смеясь, ответил Шаляпин. – В глаза никогда не видел.
– Что же это такое?..
Шаляпин смеялся.
* * *
Шаляпин лежал в купе против меня. Дверь купе отворилась, и вошел контролер с кондуктором. Шаляпин закрыв глаза, похрапывал.
– Ваш билет, – спросил контролер.
Я дал ему билет и толкнул Шаляпина. Он не пошевелился. Я покачал его за плечо. Он сонными глазами, точно не вполне проснувшись, взглянул на контролера и стал искать билет по карманам.
Контролер нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Шаляпин, глядя на него сонными глазами, спросил:
– А Киев скоро?
– Какой Киев? На Москву едете.
– Да неужели? – удивился Шаляпин.
Контролер ушел, обидевшись.
На следующей станции к нам в купе вошли: контролер, кондуктор и жандарм.
– Ваш билет, – потребовал кондуктор.
Шаляпин стал снова шарить по карманам.
– Вы куда едете? – спросил жандарм.
– А вам что?
– Пожалуйте на станцию.
– Чего бы я туда стал ходить? Мне и здесь хорошо…
Все ушли. Мы проехали еще несколько станций. У Троице-Сергия к нам в купе явились: контролер и с ним уже два жандарма и кондуктор.
– Ваш билет, – спросил жандарм.
Шаляпин небрежно вынул из жилетного кармана билет и дал.
– Позвольте ваш вид и ваше местожительство.
– У меня нет с собой паспорта, а местожительство в Москве. На Новинским бульваре свой дом.
– Пожалуйте на станцию, подписать протокол.
Шаляпин с важным видом поднялся с места и пошел к дверям. На станции он спросил жалобную книгу и написал в ней, что не понимает, почему напрасно пассажиров будят в купе таком-то, номер вагона такой-то, и пугают толпой полиции и жандармов. Он просил господина министра, князя Хилкова, обратить внимание на это безобразие.
Мы опять сели в вагон и поехали. Перед Москвой в купе пришел обер-кондуктор. Он был испуган и огорченно и заискивающе сказал Шаляпину:
– Ведь это, конечно, беспокойство причиняют, но я-то тут, верьте слову, ни при чем…
Шаляпин милостиво кивнул головой и записал его фамилию и адрес.
– Знаю, знаю, любезный. Не беспокойся, ничего не будет.
В Крыму
В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море. Впрочем, как ни прекрасен был Гурзуф, но я все же любил больше мой деревенский дом, среди высоких елей моей прекрасной родины.
Шаляпин приезжал ко мне в Крым, и не один. С ним были: Скиталец[42], Горький и еще кто-то. Я пригласил специального повара, так как Шаляпин сказал: «Я хотел бы съесть шашлык настоящий и люля-кебаб».
Из окон моей столовой было видно, как громоздились пригорки Гурзуфа с одинокой виллой наверху. За завтраком Шаляпин серьезно сказал:
– Вот эту гору я покупаю и буду здесь жить.
И после завтрака пошел смотреть понравившиеся ему места. Его сопровождал грек Месалиди, который поставлял мне камень для постройки дома.
Вернувшись, Шаляпин прошел на террасу – она была очень просторна и выходила к самому морю; над ней был трельяж, покрытый виноградом. За Шаляпиным следовала целая толпа.
Когда я вышел на террасу, Шаляпин лежал в качалке. Кругом него стояли: Месалиди, какие-то татары и околоточный Романов с заспанным круглым лицом и охрипшим голосом; шло совещание.
С террасы были видны Одалары – две большие скалы, выступающие из моря, – «пустынные скалы». На скалах этих никто не жил, только со свистом летали стрижи. Там не было ни воды, ни растительности.
– Решено. Эти скалы я покупаю, – сказал Шаляпин.
– На что они вам? – возразил околоточный Романов. – Ведь они налетные. Там воды нет.
Шаляпин досадливо поморщился. Я ушел, не желая мешать обсуждению серьезных дел.
С этого дня Шаляпин забыл и Горького, и друзей, каждый день ездил на лодке на эти скалы и только о них и говорил.
Приятель его, Скиталец, целые дни проводил в моей комнате. Сказал, что ему нравится мой стол – писать удобно. Он сидел и писал. Писал и пел. Сбоку на столе стояло пиво, красное вино и лимонад. Когда я за чем-нибудь входил в комнату, он бывал не очень доволен…
Раз я его увидал спящим на моей постели. Тогда я перетащил свой большой стол в комнату, которую отвел ему…
* * *
Вскоре Горький и другие приятели Шаляпина уехали, а он отправился в Ялту – узнавать, как ему получить от казны Одалары.
Перед отъездом он сказал мне:
– В чем дело? Я же хочу приобрести эти Одалары.
– Но на них ведь нельзя жить. Это же голые скалы.
– Я их взорву и сделаю площадки. Воду проведу. Разведу сады.
– На камне-то?
– Нет-с, привезу чернозем – не беспокойтесь, я знаю.
Ты мне построишь там виллу, а я у Сухомлинова попрошу старые пушки.
– Зачем же пушки? – удивился я.
– А затем, чтобы ко мне не лезли эти разные корреспонденты, репортеры. Я хочу жить один, понимаешь ли, один.
– Но ведь в бурю, Федя, ты неделями будешь лишен возможности приехать сюда, на берег.
– Ну, нет-с. Проеду. Я велю прорыть под проливом туннель на берег.
– Как же ты можешь пробить туннель? Берег-то чужой! Ты станешь вылезать из туннеля, а хозяин земли тебя по макушке: «Куда лезешь, земля моя!»
Шаляпин рассердился:
– То есть как же это, позволь?!
– Да так же. Он с тебя возьмет за кусок земли, куда выйдет твой туннель, тысяч сто в год.
– Ну вот, я так и знал! В этой же стране жить нельзя! Тогда я сделаю бассейн, привезу воду.
– Бассейн? – усомнился я. – Вода протухнет.
Шаляпин с досадой махнул рукой и велел позвать околоточного Романова – в последнее время тот стал его закадычным приятелем. Они чуть не каждый день ездили на лодке на Одалары. С Одалар Романов возвращался еле можаху и шел спать в лодку, которых много было на берегу моря. Встретив меня на улице, он однажды! сказал мне охрипшим голосом:
– Федор Иваныч – ведь это что? Бог! Прямо бог! Вот какой человек. Погодите, увидите, кем Романов будет.