Воспоминания - Константин Алексеевич Коровин

не мог поехать в Париж, так как сын был сильно болен. Приехав в Гейдельберг, остановился в гостинице в лесу, неподалеку от Брокена, а вечером, идя по коридору гостиницы, увидел перед собой Горького. Он тотчас же попросил меня зайти к нему.

– Вот, пишу здесь воспоминания, – сказал он, – хотел бы их вам прочитать.

Я пришел к Горькому вечером. С ним был сын его Максим, жена сына и его секретарь[46]. Горький читал свой рассказ «Мыловар», потом «Человек с пауком» и еще «Отшельник». Он был в халате с тюбетейкой на голове.

– А где Федор? – спросил Горький.

– В Париже. Я получил от него письмо.

Горький к нам присоединялся, когда я выходил гулять с сыном по лесу. Но нам не давали остаться наедине: тотчас же, как из-под земли, появлялись жена Максима и секретарь Горького.

Осенью доктора посоветовали мне увезти сына на юг Франции или Италии. И я, приехав в Париж, увидел наконец Федора Ивановича. У него был свой дом на авеню д’Эйлау.

Шаляпин был настроен мрачно. Показывал мне гобелены, которые вывез из России, несколько моих картин, старинное елизаветинское серебро. Он собирался ехать в Америку, в которой ранее провел уже почти год. Я рассказал ему, что встретил Горького в Гейдельберге <…> Настроение за столом было тяжелое. Я никогда не видал Шаляпина в России в столь мрачном настроении. Что-то непонятное было в его душе. Это так не сочеталось с обстановкой, роскошью, которой он был окружен!.. Сидевшие ранее за столом его дети – все молча ушли.

– <…> Я еще покажу… Ты знаешь женщин? Женщин же нельзя любить! Детей я люблю. – И Шаляпин, вдруг наклонив голову и закрыв лицо руками, заплакал. – Как я люблю детей!..

– Иди, Федя, спать. Пора, поздно. Я иду домой.

– Оставайся у меня ночевать, куда тебе идти?..

– Мне утром надо по делу.

Странное впечатление произвел на меня Шаляпин за границей. В нем не осталось и следа былого веселья.

Дегустатор

Болезнь моего сына заставила меня уехать на юг. Я почти год жил на берегу моря – в Вильфранш.

По приезде моем в Париж Шаляпин приехал ко мне на рю де Риволи и позвал меня к себе обедать. За обедом, когда все ушли, он вынул из кармана ключик, куда-то вышел и вернулся с пыльными бутылками старого вина.

– Вот, видишь ли, вино. Хорошее вино. Мы сейчас выпьем. Я покупаю эти бутылки в разных местах. Эта вот – четыреста пятьдесят франков, а эта – двести пятьдесят, а эта – триста. Посмотри, какая история.

Он приказал слуге позвать кого-то. Через мгновение в комнату вошел небольшого роста француз, плотный, с черными усами. Бутылки откупорили. Шаляпин налил ему из одной бутылки немного вина в стакан. Тот взял, пригубил вино и сказал:

– Бордо 1902 года, «Шато Лароз».

Шаляпин вынул из кармана бумагу и посмотрел в нее под столом.

– Верно.

То же повторилось и с другими винами.

Шаляпин удивлялся. И, налив мне и себе по три стакана вина из разных бутылок, сказал:

– Пей.

Когда я выпил одно, другое, то он спросил:

– Какое лучше?

Все вина были прекрасны.

– Как будто это лучше всех, – сказал я, показав на бутылку.

– Вот и неверно. Это самое дешевое. Постой, я сам, кажется, спутал.

Он опять налил вина французу дегустатору, и тот определил цену каждой бутылки.

– Это черт знает что такое! – кипятился Шаляпин. – В чем дело, не могу понять! Я ведь тихонько покупаю, в разных местах. Как же он узнает. Смотри по списку – ведь верно! Понимаешь, я до этого дойти не могу…

Когда мы, закусывая сыром, кончили вино, Шаляпин повеселел.

– Послушай, еще не поздно, – сказал он, – пойдем куда-нибудь.

Мы захватили с собой дегустатора и поехали. Дегустатор привез нас в небольшой ресторан и что-то сказал хозяину. Подали старый шартрез. Бутылку откупорили, точно священнодействуя. Присутствовали и хозяин, и гарсоны, жена хозяина и дочь.

Первому налили Шаляпину. Попробовав, он посидел некоторое время с открытым ртом и сказал:

– Да, это шартрез.

Видно было, что он желал показать себя знатоком, богатым человеком.

Шартрез стоил дорого.

– Федя, – сказал я, – ты, должно быть, очень богат. Прежде ты не тратил деньги.

– А ты знаешь, я действительно богат. Я, в сущности, хорошо не знаю, сколько у меня всего. Но много. Ты знаешь ли, если продать картины из моего дома, дадут огромную цену.

Странный концерт

Разговорившись, Шаляпин поведал мне о своем блистательном турне по Америке, где он заработал большие деньги. Мне запомнился его рассказ о южноамериканских нравах:

– Мне предложили петь у какого-то короля цирков на званом обеде. Я согласился и спросил десять тысяч долларов. Меня привезли на яхте к пустынному берегу. Была страшная жара. На берегу, недалеко от моря, дом каменный стоял с белой крышей – скучный дом, вроде фабрики. Кругом дома росли ровные пальмы. Какие-то неестественные, ярко-зеленые. Меня встретили на пароходе четверо слуг и два негра, которые несли мои вещи. Дом был пустой. Мне отвели комнату в верхнем этаже. Я умылся с дороги, принял ванну. Пил какой-то мусс. Вышел на балкон и достал рукой ветку пальмы. Представь себе – она была сделана из железа и выкрашена зеленой краской.

Через час подошел пароход с хозяином и гостями. Обед был сервирован в нижнем огромном зале. Суетилась приехавшая на пароходе прислуга; с пароходом доставили весь обед. Я смотрел с балкона на всю эту суету. Меня ни с кем не познакомили. Через несколько мгновений ко мне пришел человек во фраке, вроде негра, и сказал: «Пожалуйте петь». Я пошел за ним.

В зале меня уже ждал великолепный пианист. Он знал мой репертуар. Я встал около рояля. Люди в зале обедали, громко беседуя и не обращая на меня внимания. Пианист мне сказал: «Начинаем». В эту минуту ко мне подошел какой-то человек. В руках у него был поднос, на котором лежали доллары. Я их взял. Он просил сосчитать деньги и расписаться в получении. Я положил деньги в карман, пианист снова сказал: «Начинаем». И я стал петь. Никаких аплодисментов. Когда я спел почти весь репертуар, намеченный мной, гости встали из-за стола, вышли из зала и отправились на пароход. Так я и не видел того, кто меня пригласил. И никто со мной не простился. Даже пианист не зашел ко мне в комнату и не пожал мне руку на прощанье. Он уехал с ними. Негры собрали мои вещи, взяли чемоданы и проводили до яхты. Я один