Воспоминания - Константин Алексеевич Коровин

Пригласил меня какой-то богач на охоту. У него огромные земли и заповедники, где содержатся звери. «Вы можете убить носорога», – написано было в приглашении. «Ну, – подумал я, – с носорогом лучше не связываться». И не поехал. И, представь, мне пришлось встретиться в одном американском доме именно с владельцем этих заповедников. Очень милый человек. Худой, невзрачный, но богатый. Я напомнил ему о его приглашении на охоту. Он очень смутился и сказал мне: «Я сам не охотник и никогда там не бывал. Меня представляет там один из моих друзей. Мне только представляют список известных людей, и я отправляю приглашения. Вероятно, вас считали любителем охоты. Носорог, говорите вы. Да разве они есть, носороги, а я и не знал…» Как тебе это нравится?!

Телеграмма

В 1932 году исполнилось пятидесятилетие моей художественной деятельности. Русская колония пожелала отметить мой юбилей концертом. Образовался комитет. И в зале Гаво был дан концерт.

Во время концерта меня вывели на сцену как юбиляра. Александр Николаевич Бенуа читал мне адрес. В это время подошел ко мне Жуковский и сказал мне на ухо:

– Шаляпин прислал телеграмму. Но телеграмма неприличная. Я не знаю, можно ли ее прочесть.

Я не знал, что ответить. Подумал: «Что же это он написал?» Телеграмма была следующего содержания: «Сижу сейчас душой с тобою рядом, хоть трудно сесть душой, а все ж сижу не задом, но вдалеке, в провинции в Тулузе. Без друга чувствую себя как шар бильярдный в лузе, спасенье лишь одно: за здравие твоё четвертую бутыль бордоского вина уж помещаю в пузе. Люблю тебя целую желаю здоровья Шаляпин».

Когда Шаляпин узнал, что не прочли его телеграмму, он ужасно рассердился и сказал:

– Ничего не понимают. Это обидно.

Русалка

В Театре Елисейских полей готовили «Русалку» Даргомыжского. На репетиции Шаляпин был раздражен, постоянно делал дирижеру замечания. Подошел день спектакля. На сцене я увидел в Шаляпине большую перемену. В его исполнении была какая-то настойчивость, как бы приказание себя слушать и нескрываемое неудовольствие окружением. Он пел, подчеркивая свое великое мастерство. Это нервировало слушателя. Он как бы подчеркивал свое значение публике, и в игре его не было меры: он плакал в сцене «Какой я мельник? Я – ворон».

Как-то придя к нему утром, я увидел, что он греет над свечкой какую-то жидкость в пробирке.

– Вот видишь – мутная. Это сахар.

Ноги у него были худые, глаза углубились, лицо покрыто морщинами. Внутри морщин была краснота. Он казался стариком.

Исполняя часто партии Грозного, Галицкого, Бориса Годунова и переживая волнения и страсти своих героев, Шаляпин в последние годы жизни и сам стал походить на них. Был гневен, как Грозный, разгулен, как Галицкий, и трагичен, как Борис.

Впрочем, со встречными людьми он никогда не был прост – всегда играл. Никогда я не видел его со знакомыми таким, каким он был, когда приезжал ко мне в деревню.

Вспышка гнева

Когда наступили старость и болезнь и когда стал потухать огонь небесного вдохновенья, Шаляпин забеспокоился и стал еще более раздражителен, чем прежде.

Он много работал и пел всё с большим мастерством, стараясь заменить недостаток голоса совершенством исполнения. Но уже не было того изумительного тембра, которым он поражал всех. Знавшим его ранее тяжело было на него смотреть.

Как-то после спектакля у Шаляпина был ужин. Приехало много гостей, русских артистов и иностранцев. Много дам. В прекрасной столовой блестели люстры и наряды дам. Шаляпин сидел посередине. Был молчалив и хмур.

Один из молодых людей, сидевший в элегантном фраке поодаль, около дам-иностранок, спросил его:

– А как вы думаете, Мусоргский был гений?

– Да, – ответил Шаляпин, – Мусоргский – большой человек. Гений?.. Может быть, и гений.

– А почему, – перебил его молодой человек, – в корчме Варлаам поет: «Едет он»? Эта песня целиком заимствована у народа.

Шаляпин пристально посмотрел на молодого человека и ничего не ответил.

– А скажите, Федор Иванович, – опять спросил молодой человек, – Кусевицкий – гений?[47]

Шаляпин долго смотрел на молодого человека и вдруг взревел:

– Да ты кто такой?!

Все мгновенно стихли. Шаляпин помутившимися глазами оглядел гостей – гнев захлестнул его:

– Откуда он взялся? Да ты с кем разговариваешь?! Кто ты такой? Что со мной делают!..

Молодой человек испуганно вскочил из-за стола. Дамы бросились к выходу.

– Что такое!!! – бушевал Шаляпин. – Кто эти люди?!

К нему подошли другие гости, стали его уговаривать.

– Что вы мне говорите?! – грохотал Шаляпин. – Кто этот мальчишка? «Мусоргский заимствует…» Это же жить нельзя. Куда уйти от этих людей?!

Я попытался успокоить его:

– Что же ты на всякую ерунду раздражаешься?

– Не могу! Меня это бесит. Он же с Шаляпиным говорит, стерва! Боже, как я несчастен! – Шаляпин сел и закрыл лицо руками. – Конечно, не стоило ему отвечать, но я не могу. Я не хочу этого. Себя показывают! Ничего не понимают, ничего не чувствуют. Стрелять, жечь, топить всю эту сволочь!..

Шаляпин был бледен и весь трясся от волнения.

* * *

Наутро он позвал меня к себе.

– Как это глупо я вчера озлился. Мне худо. Я себя чувствую отвратительно. «На всякое чиханье не наздравствуешься». И за что они меня мучают!.. И откуда они понабрались?

– Как откуда, Федя? Что ты!..

– Гости! Откуда взялись они?..

Антиквар

– Ты помнишь, я говорил тебе, что Мазини, когда перестал петь, сделался антикваром, – сказал мне как-то раз Шаляпин, когда я был у него. – Я еще не бросаю петь, но хожу по антикварам. Поедем с тобой, посмотрим мебель. Дорога́! Вот я купил столик – триста тысяч. Понимаешь? Небольшой столик!

Шаляпин повез меня на рю де ла Пэ, около плас Вандом, в магазин старой мебели в несколько этажей. Там были прекрасные вещи. Шаляпин спрашивал цены комодам, столам, секретерам. Цены были высокие. Один стол стоил восемьсот тысяч. Шаляпин предложил шестьсот. Не отдали.

Шаляпин рассердился, и мы поехали в другой магазин. Там он увидал стол, похожий на приглянувшийся ему в первом магазине. С него спросили двадцать тысяч. Он удивился. Осмотрел стол снизу и кругом. И спросил меня:

– В чем же дело?

– Это имитация, Федя.

– Постой, как имитация? Ты видишь – здесь дырочки. Это черви съели дерево.

– Вот это-то и есть имитация.

– А вот тот секретер?

– Тоже имитация.

– А этот комод?

– Настоящий.

– Почем ты знаешь?

– Да ведь видно.

– Что за черт! Постой…

Шаляпин позвал заведующего.

Тот сказал:

– Да, это старая имитация, но хорошая, а комод настоящий.

– Пойдем, –