Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

Нехитро, но ничего грубого и мерзкого не было. Взрослые голоса мешались со звонкими молодыми. Вся темь ночи была полна движения простой и негрубой толпы.

2 февраля.

Очень зимняя, белая пустыня. Потоки замерзли. После Гумы – сразу плоская равнина. На горизонте низкие снежные холмы. Из-за воды должны остановиться в Селяке в час дня. Такого короткого перехода еще не бывало. Селяк – простой глиняный караван-сарай с несколькими корявыми деревьями среди молчащей пустыни. Серое небо. Восточный ветер. Какие-то верблюды, полдюжины собак и запуганные детишки хозяина. Ничего больше. И здесь догоняет нас странное сведение о Хотане. Керкембай, он же Молдаван, так поразительно похожий на англичанина, выдавал себя за персидского подданного, но оказался беглым директором Оттоманского банка и католиком. Вот уж подлинно безобразное наслоение, и становится понятнее, почему он три недели задерживал наши телеграммы. В его мастерской по изданиям Британского музея подделывают ковры. С какой фирмой в Лондоне или Париже он в связи и в каких антикварных магазинах встречаются его подделки?

На базаре в Гуме женщины откинули фаты с лица, чтобы лучше нас рассмотреть. Откинутая фата складывается как кокошник. Наверно, форма некоторых кокошников получилась от закинутой фаты. Бек в Гуме – совершенный Садко, и гримировать не надо. Для всех опер [Римского-]Корсакова здесь готовые персонажи.

В пути солдаты рассказывают нашему Цай Хань-чену, почему плохи их кони. «Ведь начальство ставит на счет правительству 25–30 саров, а само платит 15 или 10». Все толкуют об убийстве даотаем Хотана кашгарского Ти-Тая. Почему-то убийца поторопился прикончить арестованного без суда генерал-губернатора. Всюду какие-то корыстные причины.

Тан Ке-чана мы должны были покинуть в Гуме, он совсем развалился. Пример губительного действия опиума. Как только из своей прокуренной закутки курильщик попадает в условия бодрой природы, он разваливается, как карточный домик.

Вода в Селяке, как жидкий кофе. Чай получается совершенно безобразного вида и вкуса. Опять ставим палатки. Недалеко – одинокая могила с двумя хвостами на погнувшихся кольях. Рисовал.

Читаем Владимирцева[421] – жизнеописание Чингисхана. Хороший, жизненный ученый Владимирцев. За время революции выпустил уже несколько книг, и все такого бодрого содержания и такие нужные по времени. Жаль, что Руднев[422] замолк: ведь все, что [касается] Монголии, теперь так значительно. Надо бы жизнеописание Чингиса перевести для Америки. Эта стихийная предприимчивость будет там оценена.

3 февраля.

За ночь ходили караваны мимо нас. Целым оркестром звенели колокола верблюдов. Наконец один караван наехал на нашу палатку и чуть не сокрушил. С утра ветер. Пустыня вся побелела. Началась зима, и весь длинный переход шли как по дальнему северу. Прошли старый лянгар[423] с остатками башен. Зачернели низкие деревья, и показался Ак-кем – маленькая деревня в несколько мазанок. Караван наш очень запоздал, и опять сидим в ожидании.

Опять бесконечные россказни о трусости [китайского] полковника Ду Линя, о предательстве даотая, о глупости амбаня. Никогда и нигде мы не слыхали такого дружного осуждения властей. Даже записывать скучно: так продолжаться не может; новому Китаю придется совершенно изменить качество своих чиновников. Сун два раза упал с лошади. Китайскому отделу каравана положительно не везет. Е. И. с восьми [утра] до четырех [дня] ехала рысью, вот это удивительно. Когда-то она была ездоком.

Откуда-то приносят для покрытия пола очень красивые кошмы. В Хотане таких не видали. Очень сложный мозаичный рисунок. Лучше, нежели ковры. Положительно, кошмы и набойки – лучшее из местных производств. Рисунки набоек те же, как в России XVII века или раньше. Рисовал.

4 февраля.

От Ак-кема до Каргалыка – небольшой, но студеный переход по снежной пустыне. Говорят, через день снег опять уйдет. Почему-то полоса от Селяка до Каргалыка всегда особенно снежная. Может быть, это влияние какой-нибудь гряды гор – других причин не видно. Другая особенность здешних мест – серебро и даже золото совершенно чернеют – верно, состав почвы способствует. Постепенно по длинной слободе въезжаем в Каргалык. Увы, по жестокому запаху он напоминает Сринагар. Спрашиваем, отчего здесь так грязно, хуже, чем в Гуме. Обычный ответ: «Амбань бухао», т. е. «амбань скверный».

Нам отведено помещение на самом базаре, среди невероятной грязи. Пришлось махнуть рукой на весь опереточный эскорт и на беков и самим отыскивать сад за городом. Нашли уединенный дом с садом. Завтра кончаются мрачные владения хотанского даотая. Не будет ли лучше? Одно не мог испортить этот преступник: он не мог засорить воздух пустыни. Чудный, предвесенний, студеный воздух.

День закончился опять танцами. Дракон и ладья были обыкновенны, но лучше всего был танец на ходулях. Сказались природные артисты. Тот же русский танец с ухаживанием молодца за девицами под струны, похожие на балалайку. И Дягилев[424], и Больм[425] могли бы позаимствовать для своих композиций. И слуги в красном с бумажными фонарями были неплохи. Эта черточка творчества на минуту осветила мертвенность пустыни.

Зобов здесь меньше. Дайте этому народу хоть маленькое окошко света, и буйное пламя сердец вспыхнет.

5 февраля.

Каргалык проводил нас плохо. Приставленные беки оказались идиотами. Лошадей не достали. Наконец один бек явился на диком жеребце, который ударил Оллу – лошадь Е. И. Удар пришелся по ноге Е. И., но, по счастью, был смягчен гильгитским мягким сапогом. И к чему только навязывают этих беков и солдат? Кроме неудобства и расходов, они ничего не приносят. Вчера пришел китаец наниматься в слуги. Оказывается, он застрял в Каргалыке после убийства амбаня солдатами. Много убийств. Спрашиваем Суна: «Отчего даже беки в Каргалыке скверные?» Следует стереотипный ответ: «Амбань скверный» (выговаривают здесь не «амбань», а «амбал»).

Снег сразу прекратился за Каргалыком. Видимо, снеговая полоса кончилась, но зато начались белые солончаки. Проехали два базара. Миновали убогие мечети и кладбища и въехали в длинный базар Посгам. Стоим не в палатках, а в доме старшины. Большой дом с разными темными комнатками. Опять на полу цветные кошмы, даже стол и кресла с кожаными сиденьями. Конечно, дом этот указал случайный пенджабец с базара, а все беки только мешали двигаться.

Когда же кончатся эти безнадежно однообразные селения, лишенные красок и гибнущие в лени и одичалости? Вот проехали кузницу. Конечно, она прекрасна как декорация для постановки «Нибелунгов», но как сельскохозяйственное приспособление она никуда не годна. В маленьких ямках полуголые люди и ребятишки дуют в игрушечные меха. Уберите отсюда волнение от [прибытия] каравана, и все погрузится в полный паралич.