Роза ветров (сборник) - Урсула Ле Гуин

Оправились мы довольно быстро, но ледовое плато оставило мне свою метку. Когда Росита была маленькой, она часто спрашивала, не собака ли "укусила маму за палец на ноге". И я говорила ей: "Да, большая белая бешеная собака по кличке Метель". Пока Росита и Хуанито не подросли, я часто рассказывала им сказки и об этой страшной завывающей собаке, и о прозрачных стадах, которые пасут невидимые гаучо, и о том, как кузина Хуана пила чай, стоя под семью солнцами на самом дне мира, и о разных других невероятных событиях.

Когда мы прибыли наконец на базу, нас ждало сильное потрясение. Оказалось, что Тереса беременна. Должна признаться, что, увидев ее большой живот и застенчивую улыбку, я прежде всего почувствовала злость, даже ярость. Чтобы одна из нас скрыла что-то от других, тем более такое! Но, как выяснилось, Тереса и не думала ничего скрывать. Винить можно лишь тех, кто скрыл от нее факты, которые ей более всего необходимо было знать. Воспитывали ее слуги, потом четыре года обучения в монастыре. В шестнадцать ее выдали замуж, и, оставаясь в двадцать лет в полном неведении, она решила, что месячные у нее прекратились "от холодной погоды". Впрочем, не так уж это и глупо: у всех нас во время Южного похода они начинались не вовремя или пропадали по мере того, как усиливались холод, голод и усталость. Через некоторое время, однако, всеобщее внимание стал привлекать аппетит Тересы, а потом она, по ее собственному выражению, начала «толстеть». Всех немного беспокоило то, что она долго таскала тяжелые сани, но Тереса чувствовала себя отлично, и единственную проблему представлял собой ее неумеренный аппетит. Насколько мы смогли определить из ее застенчивых упоминаний о последней ночи, проведенной на гасиенде с мужем, ребенок должен был появиться в то же время, что и «Ельчо», примерно 20 февраля. Но уже через две недели после нашего возвращения из Южного похода, 14 февраля, у нее начались схватки.

У многих из нас были дети, некоторым даже доводилось помогать при родах. Кроме того, все, что нужно делать, и так достаточно очевидно. Однако первые схватки бывают долгими и тяжелыми, и мы все очень волновались, а Тереса так вообще боялась просто безумно. Она звала своего Хосе, пока не охрипла. Зоя, потеряв терпение, сказала наконец: "Боже, Тереса, если ты крикнешь "Хосе!" хоть еще один раз, я буду молиться, чтобы у тебя родился пингвин!" Но через двадцать долгих часов родилась милая маленькая девочка с красным личиком.

Как только ни предлагали восемь тетушек-повитух назвать ребенка: Полита, Пингвина, Мак-Мердо, Виктория… Но Тереса после того, как выспалась и проглотила здоровую порцию пеммикана, сказала: "Я назову ее Росой. Роса дель Сур". Южная Роза. В тот вечер мы выпили в честь нашей маленькой Розы последние две бутылки "Вдовы Клико" (поскольку последнее писко выпили еще на широте 88ь33 ). 19 февраля, на день раньше, чем мы ожидали, моя Хуана торопливо вбежала в «Буэнос-Айрес». "Корабль! — сказала она. — Корабль пришел". И залилась слезами. Хуана, которая не заплакала ни разу за все недели нашего долгого похода, переполненного болью и усталостью.

О нашем обратном плавании рассказывать нечего. Назад мы вернулись без приключений.

В 1912 году весь мир узнал, что храбрый норвежец Амундсен достиг Южного полюса. Потом, много позже до нас дошли известия о том, как капитан Скотт и его люди отправились вслед за ним, но экспедицию снова постигла неудача.

В этом году мы с Хуаной написали письмо капитану «Ельчо», когда в газетах появились сообщения о его отважном рейде к острову Элефант [на российских географических картах — остров Мордвинова], целью которого было спасение экспедиции сэра Эрнеста Шеклтона. Нам хотелось поздравить его и еще раз поблагодарить. Ни единым словом не обмолвился он о нашей тайне. Луис Пардо — человек чести.

Эти последние строки я добавляю уже в 1929 году. Прошедшее время разъединило нас. Женщинам нелегко встречаться, когда они живут так далеко друг от друга. С тех пор как умерла Хуана, я не видела никого из моих старых подруг по экспедиции, хотя иногда мы обмениваемся письмами. Наша маленькая Роса дель Сур скончалась в возрасте пяти лет от скарлатины. Но у Тересы было еще много детей. Карлотта постриглась в монахини десять лет назад в Сантьяго. Мы теперь старые женщины со старыми мужьями, взрослыми детьми и даже внуками, которые когда-нибудь, возможно, захотят прочесть о нашей экспедиции. Даже если они устыдятся своих взбалмошных бабушек, прикосновение к тайне доставит им, наверное, немалое удовольствие. Но они ни в коем случае не должны сообщать о ней мистеру Амундсену! Он будет крайне смущен и очень разочарован. Ему или кому-то за пределами семьи вовсе не обязательно знать о нашей экспедиции. Ведь мы даже не оставили на полюсе следов.

Первый контакт с горгонидами

Первый контакт с горгонидами

Миссис Джерри Дебри, героиня Перекрестка Гронг, любила прихорашиваться. Это очень помогало деловым связям Джерри, а кроме того, она чувствовала себя донельзя уверенной и счастливой, зная, что волосы свежевыкрашенны, ресницы приклеены намертво, а румяна подчеркивают скулы, как и сказала продавщица. Но очень трудно было выглядеть свеженькой и чистенькой, когда пустыня становится все жарче и жарче, и краснее, и краснее, пока ей не начало казаться, что это похоже на… ну, вы понимаете… преисподнюю, только тут еще и народу меньше. Совсем никого.

— Как ты думаешь, мы не проехали ненароком?… — осмелилась поинтересоваться она и без особого удивления выслушала звук спускаемого пара:

— Как, мать его, мы могли что-то проехать, когда по обочинам ничего, мать его, кроме, мать их, кустов драных на целых девяносто миль?! Господи Иисусе, ну ты и ду-ура!

Ругался Джерри безбожно. Порой с ним так тяжело разговаривать. Ей почему-то казалось — совсем немного, знаете, такая своего рода женская интуиция, — что парни, рассказавшие, как добраться до Перекрестка Гронг, подкалывали Джерри, ну, разыгрывали, что ли. Он так громко разглагольствовал в отеле, как он разочарован этим самым корробори (племенной танец австралийских аборигенов), после того, как притащился на эти выпляски аж из самой Аделаиды. Все сравнивал с индейским танцем, который они видели в Таосе. На самом деле в Таосе Джерри скучал неимоверно, злился, им пришлось уйти с половины представления, потому что ему приспичило выпить, так что она так и не увидела, как выходят танцоры в масках, но Джерри все равно принялся рассказывать, как у них в США умеют организовать пляски туземцев. Он заявил, что пара судорожно подпрыгивающих тощих аборигенов — это такая малость, что о ней и домой-то написать стыдно. А австралийцам, дескать, надо поучиться в Диснейленде — вот там умеют, это да!

Тут его супруга была полностью согласна: Диснейленд она обожала. Это было единственное место во Флориде — а оттуда никуда не уедешь, у Джерри работа такая, — которое было ей по душе. Один из австралийцев в баре тоже бывал в Диснейленде и согласился, что это и вправду да. А может, он хотел сказать, "в проводах", потому что понять его было решительно невозможно. Но парень был с виду приятный — сказал, что его зовут Брюс и друга его тоже Брюс. "Обычное имя", — пояснил он, хотя с тем же успехом он мог сказать и «мимо», потому что понять его было решительно невозможно, но все-таки он имел в виду имя, она была уверена. Джерри продолжал жаловаться, и тут первый Брюс сказал:

— Ну, приятель, раз так, тогда тебе надо отправиться на Перекресток Гронг — верно я говорю, Брюс?

Второй поначалу не понял, о чем это его приятель толкует, — тут-то и проснулась женская интуиция. Но очень скоро оба Брюса наперебой объясняли, что это за славное местечко — Перекресток Гронг, "там, в буше", и были совершенно уверены, что там настоящие аборигены действительно живут в пустыне. "Близ Элис-Спрингс", — понимающе кивнул Джерри. Оказалось, нет, еще дальше на запад. Указания Брюсы давали так четко, что ясно было — они те места знают превосходно.

— Тут ехать всего пару часов, — пояснил Брюс, — но туристы, они же с проторенной тропы не сходят. А это вроде как сбоку.

— Туземные шоу, — добавил Брюс. — Корробори каждый вечер.

— Отель получше этой дыры? — с надеждой поинтересовался Джерри.

Брюсы рассмеялись и объяснили, что отеля нет.

— Это вроде сафари — ну, палатки под открытым небом. Дождя-то нет, — сказал Брюс.

— И кормят отлично, — добавил Брюс. — Свежие кенгуровые отбивные. Ежедневная охота на кенгуру. Коктейль перед обедом. Суровая роскошь, верно, Брюс?

— Абсолютно, — согласился Брюс.

— А эти туземцы, они дружелюбные? — спросил Джерри.

— О, соль земли. Нас обожают. Думают, что белые люди — это вроде богов, — небрежно отмахнулся Брюс, и Джерри кивнул.

Так что Джерри записал, как туда проехать, и теперь они бесконечно тряслись в старом фургончике — ничего другого в городишке, куда они приехали на корробори, взять напрокат не удалось, — а понять, где тут дорога, можно уже было только потому, что она так и шла прямо, не сворачивая. Поначалу Джерри был в отличном настроении. "Будет что засунуть Тилю в задницу", — говорил он. Его приятель Тиль вечто отправлялся куда-нибудь на Тибет, переживал там невероятные приключения и показывал друзьям видеосъемки себя на яке. Джерри ради этой поездки купил страшно дорогую видеокамеру и все повторял: "Вот наснимаю сейчас этих дикарей, и пусть этот долбанный Тиль подавится своими овцебыками!" Но утро кончилось, а дорога не кончалась, и пустыня тоже не кончалась — и почему ее называют «буш»? Потому что каждую милю попадается чахлый кустик (буквально «кустарник»; название австралийских и южноафриканских полупустынь и кустарниковых пустошей)? — а Джерри становился все горячее и горячее, все краснее и краснее, в точности как пустыня. А супруга его начала впадать в депрессию оттого, что с нее слезает тональный крем.