Хроники Нарнии - Клайв Льюис

Но вот взошло солнце, и все вокруг в единый миг переменилось. Песок из серого стал золотистым и замерцал, будто усеянный драгоценными камнями. По левую руку от путников вытянулись длинные тени — Шаста верхом на Бри и Аравис на Хвин. Впереди купалась в солнечных лучах двойная вершина горы Маунт-Пайр. При свете Шаста заметил, что они слегка отклонились. «Возьми левее», — попросил он своего скакуна. Сердце радовалось тому, что Ташбаан остался далеко позади и был уже едва различим: этакий взгорок, увенчанный клыками шпилей. С такого расстояния самый острый взор не сумел бы опознать в этом взгорке великий город великого тисрока.

Все приободрились — правда, ненадолго. Ташбаан по-прежнему выглядел далеким и нестрашным, однако он упорно не желал пропадать из вида. Шаста от огорчения даже бросил оглядываться, но только сильнее пал духом: гора, к которой они направлялись, не стала ближе ни на пядь. А солнце поднималось все выше, песок искрился и слепил глаза. Зажмуриться же Шаста просто не имел права — ведь он единственный худо-бедно знал дорогу и мог указывать направление. Накатил зной. Когда Шаста в очередной раз соскользнул со спины Бри, зной ударил мальчику в лицо, точно из приоткрытой печной дверцы. Так повторялось дважды, и жара не спадала — наоборот, становилась яростнее с каждым мгновением; настал миг, когда Шаста снова было спешился и тут же завопил от боли и живо вскочил в седло.

— Прости, Бри, — выдохнул он. — Я больше не могу идти. Песок так жжется!

— Ну, конечно! — отозвался конь. — И как я сам не сообразил? Что ж, придется мне потерпеть.

Шаста завистливо поглядел на Аравис, шагавшую по песку рядом с Хвин.

— Тебе-то хорошо, — проворчал он. — У тебя сапоги.

Девушка выпятила подбородок, будто собираясь сказать что-нибудь нелестное, но промолчала.

Рысью, шагом, рысью, шагом. Скрип-скрип, дзинь-дзинь. Пот течет ручьем, солнце обжигает, глаза болят от яркого света, в пересохшем горле ком… А вокруг ровным счетом ничего не менялось! Ташбаан не отдалялся, горы не приближались. И поневоле чудилось, что так будет всегда — мокрые от пота, изнемогающие от жары и усталости, они будут до скончания века тащиться через пустыню под скрип кожаной сбруи и перезвон серебряных пряжек.

Шаста пытался отвлечься, пытался думать о чем угодно, только не о том, что из пустыни им не выбраться никогда. Это не помогло: в голову полезли всякие непрошеные мысли, от которых на душе стало хуже прежнего. Тяжелее всего было не думать о нараставшей жажде. Ледяной ташбаанский шербет; чистая родниковая вода, весело журчащая среди камней; холодное молоко, в меру густое и не слишком жирное… И чем сильнее стараешься не думать обо всем этом, тем назойливее твое воображение рисует картины одна чудеснее другой…

Наконец пейзаж изменился: впереди выросло из песка скопление камней — футов тридцати в высоту и около пятидесяти ярдов в длину. Солнце стояло прямо над головами, и тени эти камни почти не отбрасывали, но все же даровали изнемогшим путникам укрытие от палящего зноя. Перекусили, попили водички — жажду, конечно, не утолили, лишь промочили горло (лошадям было не так-то просто пить из бурдюка, однако и Бри, и Хвин изловчились сделать глоток-другой). Лошади были все в пене; люди, бледные, уставшие до полусмерти, едва держались на ногах. Говорить никому не хотелось.

После короткой передышки снова тронулись в путь. Шуршание песка, запах пота, слепящий свет, опять, и опять, и опять… Но вот, к несказанному облегчению путников, их тени начали удлиняться и какое-то время спустя вытянулись чуть ли не до окоема. Солнце медленно клонилось к закату, жара понемногу спадала, воздух наполнялся благословенной прохладой; впрочем, песок, раскалившийся за день, по-прежнему обжигал ступни. Восемь глаз жадно высматривали ущелье, о котором говорил ворон Желтые Лапы. Но на ущелье не было и намека — сплошной песок, без конца и края. Солнце село, на небосводе высыпали звезды. Лошади понуро брели по пустыне, всадники раскачивались в седлах, то и дело впадая в полузабытье. Взошла луна, и внезапно Шаста — в горле у него пересохло настолько, что крикнуть он просто не мог — прохрипел:

— Вон оно!

Ошибки быть не могло. Впереди, чуть правее, показался покатый склон, усеянный валунами, и склон этот уводил прямиком в нагромождение скал. Лошади не сговариваясь повернули; минуту-другую спустя перед путниками распахнулся зев ущелья. Поначалу было даже хуже, чем в пустыне, ибо в стиснутом скалами ущелье царила страшная духота; каменные стены вздымались все выше, свет луны померк, и разглядеть что-либо стало крайне сложно. Оставалось полагаться разве что на слух. Впрочем, иногда взгляд выхватывал из полумрака смутно различимые растения, похожие на кактусы, и заросли травы — должно быть, той, о которую так легко порезаться. Копыта зацокали по камням… Ущелье изобиловало поворотами, и за каждым поворотом путники надеялись увидеть воду, но всякий раз надежды не оправдывались. Лошади едва переставляли ноги, Хвин поминутно спотыкалась и дышала все тяжелее. Исподволь подкрадывалось отчаяние. И вдруг под копытами захлюпало! Крохотная струйка воды за следующим поворотом обернулась ручейком, дальше ручеек превратился в узкую речку с берегами, поросшими кустарником, а речка разлилась и раздвинула берега, водопадом срываясь в озерцо… Шаста, вновь впавший в полузабытье, внезапно сообразил, что Бри остановился, и обессиленно соскользнул наземь. Оставив своего всадника лежать на берегу, Бри ступил в воду и принялся пить; Хвин присоединилась к нему. «О-о!» — простонал Шаста, кое-как поднялся, плюхнулся в озерцо — вода доходила ему до колен, — а потом сунул голову под водопад. Какое блаженство!

Минут через десять все напились (Аравис с Шастой вымокли с головы до ног) и стали осматриваться, тем паче что луна поднялась уже достаточно высоко и осветила ущелье. По берегам реки росла густая трава, в отдалении виднелись кусты и деревья, подступавшие к скалам. И в ночной прохладе, напоенной дивным ароматом цветущих деревьев, разливалась птичья трель. Шаста никогда прежде не слыхал такой птицы, но почему-то сразу догадался, что это соловей.

Есть никому не хотелось — все слишком устали. Лошади, не дожидаясь, пока их расседлают, легли на траву. Аравис с Шастой пристроились рядышком.

— Нам нельзя спать, — неожиданно подала голос благоразумная Хвин. — Мы должны опередить принца Рабадаша.

— Угу, — сонно согласился Бри. — Спать нельзя. Мы только чуть-чуть передохнем…

Шасте подумалось, что, если он сейчас не встанет и не поднимет остальных, все они заснут. Надо вставать, надо двигаться дальше. Надо… надо…