Око за око - Гарри Тeртлдав

На дне стояла жидкая грязь, но Бэгноллу было на это плевать, в особенности когда над головой носились истребители ящеров, причем так низко, что их душераздирающий вой заглушал все остальные звуки. Прижимаясь к холодной мокрой земле, он пытался вспомнить, какие стратегические цели находятся поблизости. В механизированной войне такие вещи определяют, кто будет жить, а кто умрет.

Земля вздрагивала под ударами бомб. Бэгноллу ни разу не довелось испытать землетрясение, но ему казалось, что бомбежка — это нечто очень близкое.

Самолеты ящеров под обстрелом людских орудий полетели на север. Пару раз людям везло, и им удавалось сбить истребитель врага. Однако они тратили слишком много снарядов, чтобы добиться успеха.

Шрапнель носилась вокруг раскаленными острыми градинами. Бэгнолл пожалел, что у него нет каски. Шрапнель в отличие от бомбовых осколков не превратит тебя в кровавое месиво, но может отгрызть добрый кусок от черепа или сделать еще что-нибудь неприятное с единственным, чудесным и очень любимым тобой телом.

Когда противовоздушные орудия замолчали и железный дождь прекратился, Кен Эмбри поднялся на ноги и начал медленно стряхивать грязь с одежды. Его приятели, не слишком спеша, последовали его примеру.

— Хорошо поработали, — заметил Эмбри. — Может быть, пойдем сначала заварим то, что русские называют чаем, а потом вернемся на свои рабочие места?

— Отличная мысль, — ответил Бэгнолл.

Сердце все еще отчаянно билось у него в груди от пережитого несколько минут назад животного страха, но в голове царил полный порядок. Да, неплохая у них работенка, это точно.

Глава 12

Ранс Ауэрбах ненавидел в Ламаре всё, уж слишком живо он напоминал капитану крошечный городок на западе Техаса, где он вырос и откуда уехал, как только представилась такая возможность Кроме того, Ламар не давал ему забыть, что ящеры вышвырнули их из Лакина.

И потому он с презрением относился ко всему, что имело хоть малейшее отношение к Ламару. Улицы здесь стали грязнее по сравнению с тем временем, когда он со своим отрядом отправился в Лакин. Воняло навозом. Как правило, этот запах Ауэрбаха нисколько не беспокоил — в конце концов, он служил в кавалерии. Впрочем, сегодня вряд ли в Соединенных Штатах нашелся бы город, где не воняло бы навозом. Ауэрбах старательно забывал те факты, которые мешали ему изливать свой гнев на ни в чем не повинный Ламар.

Кстати, Ламар мог похвастаться огромным количеством баров и самых разных забегаловок. Продавали там самогон, такой крепкий и грубый на вкус, что из него получилось бы отличное дезинфицирующее средство, но никто не жаловался, потому что ничего другого все равно не было.

Ауэрбах считал, что маленький городок типа Ламара ничем не сможет его удивить, но ошибся. Он увидел, что из бара выходит кавалерист, на котором форма сидела так, что любой квартирмейстер потерял бы дар речи, — естественно, если бы это произошло до появления ящеров.

Увидев его, солдат вытянулся по стойке смирно.

— Капитан Ране!

— Вольно, рядовой, — ответил Ране. — Мы оба сейчас в увольнении. — Он смущенно потряс головой и сказал: — А поскольку мы не на службе, могу я называть вас Рэйчел?

— Разумеется, — улыбнувшись, ответила Рэйчел Хайнс.

Ауэрбах снова покачал головой. Он мог бы поднять ее одной рукой, но она каким-то непостижимым образом выглядела как настоящий кавалерист. Рэйчел не относилась к опасности по принципу «да пропади все пропадом» — как некоторые его люди, — но, глядя на нее, он понимал, что она не испугается и не потеряет голову в решительный момент. Впрочем, сейчас не это было главным.

— Как, черт подери, вы сумели уговорить полковника Норденскольда позволить вам надеть форму? — задал он наболевший вопрос.

— Обещаете, что никому не скажете? — снова улыбнувшись, спросила Рэйчел. Когда Ауэрбах кивнул, она заговорила тише: — Он попытался засунуть руку куда не положено, а я ему сказала, что если он еще раз позволит себе такую вольность, я лягну его прямо в яйца… если они у него, конечно, есть.

Ауэрбах отдавал себе отчет, что стоит с открытым ртом, но ничего не мог с собой поделать. Он совсем иначе представлял себе, как Рэйчел удалось уговорить полковника согласиться на ее просьбу. Если ей хватило ума изучить ситуацию и изменить свои планы после того, как прямая атака на Ауэрбаха не удалась, у нее больше мозгов, чем он думал.

— Снимаю перед вами шляпу, — сказал он и сдернул кепи. — Однако я полагаю, что этого было недостаточно.

— Я показала ему, что умею держаться в седле, стрелять, затыкаться и выполнять приказы, — ответила она. — Ему нужны такие люди, а их катастрофически не хватает, поэтому он закрыл глаза на то, что я немного перешила форму, чтобы она подошла мне по фигуре.

Ауэрбах окинул ее оценивающим взглядом.

— Если мне будет позволено сказать — надеюсь, вы не станете лягаться, точно обезумевший конь? — ваша форма сидит превосходно.

— Капитан, вы можете говорить все, что пожелаете, — заявила Рэйчел. — Вы меня вытащили из Лакина, прямо из под носа у мерзких ящеров. Я ваша должница и не представляю, как смогу с вами расплатиться.

Чуть раньше, когда Рэйчел предложила себя в качестве награды за возможность войти в отряд, Ауэрбах проигнорировал ее предложение. Теперь же… он интересовал ее как мужчина, а не возможность достижения цели. Но если она решила стать настоящим солдатом, ей не стоит ложиться в постель с офицером. Если женщина намерена сражаться, то чем меньше она будет нарушать правил, тем лучше для всех.

Вместо того чтобы сделать ей вполне определенное предложение, он сменил тему:

— Как дела у Пенни? Я не видел ни вас, ни ее с тех пор, как приехал сюда.

Рэйчел нахмурилась.

— Дела у нее неважно, капитан. Она живет в доме здесь неподалеку и почти никуда не выходит. А если и выходит, она похожа на привидение, а не на живого человека. Вы меня понимаете? Словно она здесь и одновременно где-то в другом месте.

— Да, — мрачно проговорил Ауэрбах. — Я надеялся, что она начала понемногу приходить в себя.

— Я тоже, — сказала Рэйчел. — Она была такая веселая, когда мы учились в школе.

Рэйчел неожиданно замолчала. От школы Керни почти ничего не осталось. Сначала в ней засели ящеры, потом их выгнали американцы, но ящеры снова вернулись и оттеснили американцев к границе Колорадо и Канзаса.

Уже в который раз Ране подумал, что не знает, какая судьба ждет ребятишек, чья школьная жизнь оборвалась из-за вторжения инопланетян. Даже если человечество одержит победу, наверстать упущенное будет непросто. А если ящеры выиграют войну, скорее всего об образовании вообще придется забыть.

Ему даже думать об этом не хотелось. Ему вообще не хотелось думать о войне.

— Может быть, мне следует ее навестить? — сказал он, помолчав. — Она здесь по моей вине — по правде говоря, и вы тоже.

— Ну, о какой вине можно говорить, капитан? — возразила Рэйчел Хайнс. — Если бы мы не отправились с вами, мы бы так и сидели в Лакине и выполняли приказы ящеров. Лично я считаю, что ничего не может быть хуже.

— Скажите это — как его звали? — Уэнделлу Саммерсу, — резко ответил Ауэрбах. — Если бы он не пытался выбраться из Лакина, он остался бы в живых.

— Мы все знали, что можем погибнуть, когда присоединились к вашему отряду, — и рисковали совершенно сознательно.

Ауэрбах не знал, приходилось ли Рэйчел участвовать в военных действиях, но она рассуждала, как настоящий ветеран. Она добавила:

— Только вот Пенни очень уж сильно переживает.

— Да, я понимаю. Может быть, она не захочет меня видеть. Видит бог, я ее не виню.

— Ну, прогонит она вас, подумаешь, — заявила Рэйчел. — Хуже вам не станет. А вдруг вы ей поможете?

Она отдала ему честь и зашагала по улице. Ауэрбах посмотрел ей вслед, затем тихонько фыркнул — ему еще не приходилось восхищаться видом кавалериста сзади.

— Хорошенькая штучка, — сказал он вслух.

Он направился в сторону дома, где сдавались комнаты и где поселилась Пенни Саммерс. Здесь всегда было много постояльцев, но они часто менялись: беженцы, пожив немного, отправлялись дальше на запад, а на их месте появлялись новые, прибывшие из Канзаса. Пенни жила тут практически с тех самых пор, как покинула Лакин.

Поднимаясь по лестнице, Ауэрбах поморщился. Пахло немытыми телами, помоями и застоявшейся мочой. Если собрать все эти запахи вместе и поместить в сосуд, можно назвать их «Отчаяние». Ни один уважающий себя сержант ни секунды бы такого не потерпел. Но армия тратила все силы на то, чтобы сражаться с ящерами и удерживаться на ногах. Гражданскому населению Ламара предоставили выплывать или тонуть — иными словами, самим о себе заботиться. Ауэрбах считал, что это неправильно, но понимал, что ничего не может изменить.