Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

И Сталину снова пришлось очень постараться, чтобы управлять столь разношерстной публикой, что с его характером было весьма сложно. И тем не менее... «Я почти уверен, — вспоминал Пестковский, — что будь, например, на месте Сталина Троцкий, который постоянно обвинял и обвиняет Сталина в «диктаторствовании», он в течение трех дней разогнал бы такую оппозиционную коллегию и окружил бы себя «своими» людьми».

Да, эти слова были сказаны уже в 1930 году, и тем не менее вполне могут быть правдой. В 1918 году Сталин еще не был тем Сталиным, чье одно только слово заставляло бледнеть всех инакомыслящих, даже при всем своем желании он вряд ли мог заставить замолчать людей, которые спорили с самим Лениным. Да еще по такому всегда сложному и запутанному вопросу, как национальный.

Тем временем положение на фронтах снова осложнилось, и в ночь на 25 декабря 1918 года под напором колчаковских войск красные оставили Пермь. Возникла угроза прорыва белых армий к Вятке, где они могли соединиться с английскими интервентами, продвигавшимися в глубь страны. ЦК решил провести собственное расследование, и Сталин вместе с Ф. Дзержинским отправился на Восточный фронт для выяснения причин сдачи Перми Колчаку. Результатом работы явился их весьма пространный доклад Ленину, где они изложили свое видение поражений Красной Армии и те меры, с помощью которых подобных поражений можно было бы избегнуть в будущем.

Прежде всего речь шла о плохом довольствии, вооружении, экипировке и той страшной усталости, которая накопилась в войсках за время боевых действий под Пермью. Обратили они внимание вождя и на непомерно растянутый фронт, сдерживать который под натиском «превосходных свежих сил противника» было практически невозможно.

Полетели камни и в огород Троцкого, поскольку он прислал на помощь измученным войскам свежую бригаду уже после того, как Пермь была взята белыми. Да и эти части, на взгляд Сталина, не вызывали особого доверия и нуждались в серьезной фильтровке. Явно контрреволюционное настроение, озлобленность против советской власти, сплоченное ядро внутри бригады из кулацких и подкулацких элементов, которые грозили «в случае чего» сдать и Вятку, — все это наводило на серьезные размышления.

Помимо всего прочего, бригада была очень слабо подготовлена в военном отношении, а ее командиры совершенно не знали своих бойцов. А потому для спасения Вятки было «абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма, по крайней мере, три совершенно надежных полка». Ну и, конечно, «строго делить мобилизованных на имущих (ненадежные) и малоимущих (единственно пригодные для красноармейской службы)». При этом руководители комиссии рекомендовали отсылать мобилизованных как можно дальше от их родных губерний, чтобы избежать процветавшего во многих частях дезертирства.

По мнению комиссии, одной из основных причин пермской катастрофы стала политика Реввоенсовета республики, который своими совершенно неуместными в данной обстановке директивами и приказами «расстраивал дело управления фронтом». «Без соответствующих изменений в военном центре, — предупреждали члены комиссии, — нет гарантий на успех на фронтах».

Впрочем, Сталин не ограничился только перечислением надлежащих мер. По его распоряжению был создан Военно-революционный комитет Вятской губернии, в руках которого, по мысли Сталина, надлежало сосредоточить «все силы, все средства». Вместе с Дзержинским он основательно «почистил» и личный состав присланной Троцким бригады. Более того, они потребовали отказаться от формирования громоздких дивизий и считать за оптимальную единицу бригаду. В Сибири Сталин напрочь отвергал «партизанщину» и требовал «установить на фронтах... режим строгой централизации действий отдельных армий вокруг осуществления определенной, серьезно обдуманной стратегической директивы».

В чем ничего странного не было. Даже при всем своем отрицательном отношении к военным специалистам Сталин прекрасно понимал, что без их участия и дисциплины никакой армии не будет. Но одно дело понимать это и совсем другое — следовать этим самым понятиям. Отсюда и шли все трения между ним и «спецами» в Царицыне.

Досталось в докладе Сталина и местным советским органам, которые совершенно не умели работать в жестких условиях. И такие слова, как «бесхозяйственность», «расхлябанность», «небрежность» и «неумение», повторялись в докладе десятки раз. В марте 1919 года состоялся VIII съезд РКП(б), на котором одним из главных вопросов был вопрос об организации Красной Армии. На нем снова разыгрались нешуточные страсти, и дело было в «военной оппозиции». Она состояла в основном из «красных командиров» и их сторонников, крайне недовольных широким привлечением к строительству и командованию Красной Армией бывших царских офицеров.

Ворошилов, Голощекин, Ярославский, Смирнов, Бубнов, Сафаров — все эти «левые» коммунисты стояли за возвращение митинговой демократии с ее выборным началом и отсутствием единоначалия. Они отстаивали выборность командиров и сохранение всей полноты власти в руках комиссаров. Самих же командиров они желали превратить в консультантов, лишенных, по сути, всяческих прав.

Главным аргументом «военной оппозиции» являлось положение о том, что рано или поздно «бывшие» все равно уйдут к белым в силу своего благородного происхождения и что нельзя им давать столько же прав, сколько и комиссарам. Как известно, комиссары появились для контроля над беспартийными командирами и в случае необходимости заставляли их подчиняться приказам большевиков. И на каком-то этапе это было оправданно. Беда заключалась в том, что многие из полуграмотных в большинстве своем комиссаров очень скоро возомнили о себе и негодовали из-за за ставки Троцкого на профессионалов.

И, конечно, «военная оппозиция» представляла собой определенную опасность. Был самый разгар Гражданской войны, и выступление видных военных и партийных деятелей против руководства вооруженных сил страны ничего хорошего не обещало. В довершение всех бед, накануне съезда скоропостижно скончался председатель ВЦИК Я.М. Свердлов, и теперь в Бюро ЦК было всего три человека (Ленин, Сталин и Троцкий), двое из которых придерживались совершенно разных взглядов на строительство советских вооруженных сил.

Дабы хоть как-то разрядить и без того напряженную до предела обстановку, Ленин отправил Троцкого на Восточный фронт. По всей видимости, побеседовал он «по душам» на эту щекотливую тему и со Сталиным. Поскольку Сталин неожиданно для всех «партизан» обрушился с довольно жесткой критикой на «военную оппозицию» и поставил вопрос, что называется, ребром: «Быть или не быть в России строго дисциплинированной армии».

Что же касается той самой добровольческой армии, за которую так ратовали «партизаны», то она, по его словам, была неспособна не только одерживать победы, но и вообще воевать. Ну а крестьян, не желавших добровольно драться за социализм, надо было, по его словам, «перевоспитывать в духе железной дисциплины, повести их за пролетариатом не только в тылу, но и на фронтах, заставить воевать за наше общее социалистическое дело и в ходе войны завершить строительство настоящей регулярной армии».

Сталин еще раз напомнил партии о том, о чем уже говорил после расследования «пермской катастрофы». Надо срочно пересмотреть ту политику в отношении крестьянства, которая настроила «справного мужика» против советской власти, что в конце концов и привело к принятию решения о смягчении чрезвычайного налога и помощи середняку. И надо заметить, что эти меры во многом способствовали победе в Гражданской войне. Белые с середняком не заигрывали и обирали его так, что только перья летели.

Позицию Троцкого в его отсутствие на съезде озвучил Григорий Сокольников. «Там, — говорил он, — где военные специалисты были привлечены, там был достигнут военный успех. И наоборот, там, где присланных из центра военных специалистов отсылали обратно или сажали на баржу, как это было в Кавказской армии, там мы пришли к полному разложению и исчезновению самих армий...»

Как и всегда, завязалась жаркая дискуссия, в чем не было ничего удивительного. Ведь на съезде решался вопрос не только о власти в армии, но и была предпринята попытка свалить Троцкого. Однако ничего из этого не вышло. Ленин и не подумал выступать против Льва Давидовича и повел себя настолько агрессивно, что тезисы Троцкого были приняты единогласно.

«Старая партизанщина, — говорил он с трибуны съезда, — живет в нас, и это звучит во всех речах Ворошилова и Голощекина. Когда Ворошилов говорил о громадных заслугах Царицынской армии при обороне Царицына, конечно, тов. Ворошилов абсолютно прав, такой героизм трудно найти в истории... Но сам же сейчас, рассказывая, Ворошилов приводил такие факты, которые показывают, что были страшные следы партизанщины. Это бесспорный факт.