Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Неизвестно, что думали о массовом терроре Маркс и Энгельс, но записки их российского последователя В. Ульянова сплошь пестрели такими словами, как «расстрелять», «наказать», «усмирить». Да и что ожидать от человека, который еще в 1905 году предлагал восставшим рабочим поливать с верхних этажей городовых кипятком, обильно разбавленным... серной кислотой. И все те, кто обвинял и обвиняет Сталина в массовых казнях и развязанном им терроре, будут не правы. Он ничего не развязывал, а только продолжал то, что было начато без него. И как мы очень скоро убедимся по высказываниям таких людей, как Троцкий и Бухарин, еще неизвестно, кто из них был страшней.

Да, Гражданская война, наверное, самая страшная из всех существующих на свете войн, ибо здесь воюют не с немцами и поляками, а между собой. И те же революционные отряды времен Великой Французской революции зверствовали в Вандее так, что даже повидавшие виды боевые офицеры с содроганием смотрели на дело их рук.

Однако вся беда России заключалась в том, что террор не был в ней только ответом на ответ, а являлся самой настоящей системой, запущенной в действие с первых же дней советской власти. Речь шла о восставших белогвардейцах, потом начался террор. Стоило выступить против большевиков «красе и гордости русской революции», балтийским морякам, как и они были пропущены через не дававшую сбоя машину террора. Крестьяне?

С ними вообще не о чем было разговаривать! И били их и стреляли так, что только стон стоял над всей Россией, кровью умытой! И даже после окончания войны террор не шел на убыль, поскольку уже стал частью содержания пролетарского государства. И мы еще увидим, как на самом деле проходил нэп, вся изнанка которого тоже замазана кровью...

Обрушив страшные репрессии на Царицын, Сталин прекрасно понимал, что в такую минуту никто не сможет бросить в него камень. Да и какой там мог быть еще камень, если сидевший в роскошной кремлевской квартире придворный поэт Демьян Бедный слагал так нравившиеся многим строки:

Горят зловещие огни,Сплелись пророчески созвездья.К оружью все! Привет вам, дни,Дни пролетарского возмездья!

Но, если говорить откровенно, устроенный в Царицыне Сталиным террор не был самоцелью, и, конечно, с его помощью было покончено с очень многими не только нежелательными, но и вредными элементами. Однако известного своей кровожадностью Троцкого массовые репрессии не волновали, и, судя по всему, он их только приветствовал. Куда больше его задевало то самоуправство комиссара по продовольствию, с которым он преследовал всех без исключения бывших офицеров.

Раздраженный таким поведением Сталина Троцкий направил в Царицын следственную комиссию, и та очень быстро установила, что ни Снесарев, ни большинство офицеров его штаба ни в чем не виноваты. И, к негодованию Сталина, все те, кого он не успел расстрелять, вернулись во главе с ненавистным генералом к исполнению своих обязанностей.

Отношения Сталина и Троцкого лучше не стали, и по настоянию Сталина и под его непосредственным руководством был разработан новый план обороны Царицына. С северного участка фронта была снята часть войск в целях наступления к западу и югу от Царицына. Но... ничего хорошего из этого не вышло. Мало того, что была нарушена устойчивость с таким трудом организованной Снесаревым обороны, но и бесславно закончилось совершенно необеспеченное наступление. В результате связь с югом снова оказалась прерванной, город был отрезан от центра, и пришлось в срочном порядке перебрасывать части на северный боевой участок. Однако Сталин свалил всю вину на Снесарева, и в конце концов знающего и преданного делу революции генерала сняли с обороны Царицына и назначили командующим западным участком отрядов завесы.

В то сложное время было нелегко всем, и все же положение военных специалистов, которые оказались между Сциллой и Харибдой, было, наверное, самым печальным. С одной стороны, к ним с недоверием относились мало что понимавшие в военном искусстве и предпочитавшие организованности и дисциплине партизанщину командиры и солдаты из рабочих и крестьян, которые, помимо всего прочего, видели в них белую кость. С другой — их всячески третировали высокопоставленные партийцы, видевшие в них потенциальных предателей. И не случайно именно Северный Кавказ стал центром «военной оппозиции», а ее признанными лидерами такие гиганты военной мысли, как бывший слесарь Клим Ворошилов и бывший кавалерийский вахмистр Семен Буденный, всячески поощряемые своим могущественным покровителем.

На место Снесарева новым командующим созданного на базе Северо-Кавказского округа Южного фронта был назначен Павел Павлович Сытин. Бывший царский генерал, генштабист, он добровольно вступил в январе 1918 года в Красную Армию. Однако Сталин не сработался и с ним. Дело дошло до того, что он самостоятельно отстранил Сытина от командования фронтом и поставил на его место Ворошилова. «Сытин, — написал он в своей очередной телеграмме в Москву, — не может, не желает и не способен защищать Царицын». Таким образом Сталин отказался подчиняться приказу председателя Реввоенсовета республики Троцкого о невмешательстве в оперативные распоряжения командующего фронтом.

Троцкий обратился в ЦК, и уже очень скоро Сталин получил телеграмму председателя ВЦИК Свердлова. «Все решения Реввоенсовета (республики), — писал тот, — обязательны для военсоветов фронтов. Без подчинения нет единой армии... Никаких конфликтов не должно быть».

Но... все было напрасно, Сталин продолжал гнуть свою линию. На этот раз Троцкий не стал заниматься бессмысленными препирательствами и, прибыв в Козлов, куда он предлагал перевести командование фронта, издал приказ Южному фронту. «Бывало, даже не раз, — писал он, — что командиры отдельных отрядов не выполняли боевых приказов, шедших сверху. Этот пагубный преступный образ действий будет отныне уничтожен с корнем». В этом же приказе он потребовал вернуть Сытина на место командующего армией.

Сталин и не подумал сдаваться и при поддержке Ворошилова и члена Военного совета Минина отказался довести приказ Троцкого до войск. Терпение Троцкого лопнуло, он обратился за помощью в ЦК, и тот, в какой уже раз, предложил Сталину и Военному совету фронта подчиняться приказам Реввоенсовета. Но... куда там! Сталин и Ворошилов обратились непосредственно к Ленину с письмом, в котором уверяли его, что Троцкий собирается вверить судьбу фронта «человеку не только не нужному на фронте, но и не заслуживающему доверия и потому вредному... Губить фронт, — заканчивали они свое письмо, — ради одного ненадежного генерала мы, конечно, не согласны».

Более того, Сталин потребовал осудить и поведение самого Троцкого, который шел на поводу у «предателей из военных специалистов» и «самым неподобающим образом обращался с видными членами партии».

Однако Ленин и не подумал поддерживать Сталина, поскольку почти одновременно получил телеграмму от Троцкого. «Категорически настаиваю на отозвании Сталина, — писал тот. — На Царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией в пятьдесят тысяч солдат. Тем не менее я оставлю его командующим армией при условии подчинения командующему Южного фронта Сытину».

Сталин был вызван в Москву и имел настолько тяжелый разговор с Лениным, что тут же подал заявление об отставке с постов члена РВС республики и Южного фронта. Наряду с его самоволием Ленину совсем не нравилось и то, что Сталин вместе со своим ближайшим окружением вел в Царицыне весьма веселую жизнь и слишком увлекался «зеленым змием». И, как говорили очевидцы, выйдя из кабинета вождя, Сталин зло бросил: «Донесли сволочи!»

Правда, уже на следующий день Сталин еще раз беседовал с Лениным и забрал свое заявление. Он выразил желание остаться на Южном фронте и обещал подчинить Ворошилова Сытину. Довольный достигнутым пониманием Ленин обратился к Троцкому с просьбой «приложить все усилия для налаживания совместной работы со Сталиным».

Троцкий отреагировал мгновенно и начал «налаживание» с того, что вывел Ворошилова и Минина из Реввоенсовета фронта и перевел штаб в Козлов. Ворошилов попробовал было возмутиться, но Троцкий очень быстро сбил с него спесь, пообещав отдать под суд. Все эти разборки не могли не отразиться на военной обстановке, и пока шли все эти препирательства, белые захватили Северный Кавказ и чуть было не взяли Царицын.

Сегодня трудно сказать, кому именно пришла тогда идея собрать на самом опасном участке всю артиллерию. Да, это было рискованно, но когда командовавший артиллерией армии Кулик доложил Сталину о том, что оставил несколько дивизионов на флангах, тот сурово отчитал его. «Мы должны, — сказал он, — мы обязаны пойти на этот риск!»