Перед бурей - Иван Майский

для омичей также были открыты). Это меня ни в какой ме

ре не устраивало. Одно время, чтобы обойти имевшееся

препятствие, я собирался по окончании седьмого класса пе

ревестись в Москву и там закончить свое среднее образо

вание. По разным причинам, однако, этот план не мог быть

осуществлен.

Тогда мне пришла в голову другая мысль. Историко-

филологический факультет в то время считался плохонь

ким, захудалым факультетом, ибо он душил студентов

древними языками и открывал пред оканчивавшими лишь

скромную карьеру учителя гимназии. Этот факультет

был мало популярен, и туда шли главным образом неудач

ники. Обычно на историко-филологическом факультете

никогда не бывало полного комплекта, и свободных вакан

сий имелось сколько угодно. Я все это знал и решил

попытать счастья. Я подал прошение на историко-филологи

ческий факультет Петербургского университета и, ссыла

ясь на свою золотую медаль, просил принять меня «в виде

исключения». Мой расчет полностью оправдался. Золотые

медалисты стучались в двери историко-филологических фа

культетов не каждый день, — ив конце июня я получил

сообщение, что буду зачислен в число студентов столич

ного университета. Я был в восторге: итак, моя мечта осу

ществилась, — я еду в Петербург!

Начались сборы и приготовления. Мать на швейной ма

шинке «Зингер» сама сшила мне белье и верхние рубашки-

косоворотки. Знакомому сапожнику, в течение многих лет

обувавшему всю нашу семью, были заказаны новые, особо

прочные сапоги. «Мужской портной для гг. военных и

штатских» Махоткин, тоже наш многолетний поставщик,

сшил мне серую студенческую тужурку и темнозеленые

диагоналевые брюки. В магазине у Шаниной я купил сту

денческую фуражку с синим околышем. Таким образом, я

был полностью экипирован. Новый костюм мне очень нра

вился, — особенно когда под тужурку я надевал темноси¬

нюю косоворотку, лихо перехваченную тонким кожаным

пояском. Тогда я чувствовал себя таким взрослым, таким

независимым, таким резко грубоватым, как полагается быть

настоящему студенту. Ласково глядя на меня, мать заме

чала:

233

— А знаешь, Ваничка, тебе идет студенческая форма.

Я тоже был уверен, что она мне идет, — и это было

мне совсем не неприятно, — однако я считал ниже своего

достоинства обнаруживать интерес к подобного рода ве

щам и потому лишь презрительно отмахивался от дамских

комплиментов:

— Какое там «идет»?.. Просто требуется форма, вот

и приходится носить форму. Ничего не поделаешь!

Вскоре Королев и некоторые другие студенты пригласи

ли меня на собрание омского землячества, где обсуждался

вопрос о пополнении средств существовавшей при зем

лячестве кассы взаимопомощи. В то время подобные орга

низации студентов по территориальному признаку сущест

вовали во всех университетских городах. Они вели полуле

гальное существование и занимались по преимуществу

оказанием материальной и культурно-просветительной

помощи своим членам. Так как в Омске в это время нахо

дились почти все члены омского землячества Петербурга,

то они и решили посовещаться о его работе на предстоя

щую зиму. Меня же привлекли как будущего члена земля

чества. Я был страшно польщен этим приглашением и

явился на собрание в своей новенькой, только что сшитой

студенческой форме. Наташа бросила на меня ласково-

иронический взгляд, словно сказала добродушно: «Ванич¬

ка-петушок». Меня это, однако, нисколько не смутило.

Я чувствовал, что полученное приглашение является офи

циальным признанием моего перехода в новое состояние:

взрослого и студента.

В начале июля Королевы, наконец, продали свой дом и

всей семьей уехали в Петербург. После смерти матери их

больше ничто не связывало с Омском, и они решили бро

сить якорь в столице. Я провожал их на вокзал и обещал

разыскать осенью, сразу же по приезде в Петербург. После

отъезда Королевых мне долго чего-то нехватало. Я сильно

подружился с Наташей, и, хотя в наших с ней отношениях

совершенно не было элемента какой-либо влюбленности,

отсутствие ее на первых порах было для меня очень

ощутительно. Бывая в городе, я всегда норовил пройти

мимо бывшего дома Королевых, с которым у меня было

связано столько воспоминаний, а однажды я даже поднял

ся по его скрипучему крыльцу и несколько нерешительно

позвонил. На звонок вышла толстая баба с подоткнутыми

юбками, оказавшаяся кухаркой, и спросила, что мне нужно.

2 3 4

Узнав, что хозяев (новых хозяев!) нет дома, я тут же на

месте сочинил, будто бы имел с ними разговор о найме

комнаты, и под этим предлогом попросил пропустить меня

внутрь. Кухарка была, видимо, озадачена, однако разреши

ла мне осмотреть помещение. Я быстро обошел все знако

мые места, до мгновение остановился у столь п а м я т н о г о

мне чайного стола, который стоял там же, где и раньше,

выглянул в окошко, через которое я любил показывать

Наташе и Парочке звездное небо, чуть не обрушил стопку

тарелок в кухне, откуда я так часто таскал в столовую

самовар, и вновь выбежал на улицу. Мне было и грустно

и приятно.

Вечером в тот же день я отправил Наташе следующее

стихотворное послание:

Рассыпалось гнездо, навек осиротело...

Забыт старинный дом, обрушилось крыльцо.

И в ночи тихие уверенно и смело

Минувшее глядит мне с горечью в лицо...

И бродят в сумраке встревоженные тени,

Уснувшие давно под камнем гробовым.

И жалобно скрипят подгнившие ступени,

И шорох носится по комнатам пустым.

И грустно на сердце, и как-то одиноко,

И мысль уносится к минувшим временам,

И что-то плачет там, в душе моей, глубоко,

И что-то в сумраке рисуется очам...

Придет холодный день, и мутною волною

Жизнь снова закипит в покинутых стенах,

И новый господин безжалостной рукою

Встревожит прошлого рассыпавшийся прах.

И застучит топор в хоромах опустелых,

И шумным говорам наполнится весь дом,

И разлетится рой теней осиротелых,

Встававших из гробов в безмолвии ночном...