Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

– Да что же такое! – в сердцах бросил Лебедев, подхватил саквояж и поспешил следом, оставив рюмку сиротой. Можно понять его досаду, когда твой друг – ужасный человек с ужасными манерами. Беда от слишком умной головы, как известно. Или от ее отсутствия. Никогда не угадаешь.

Раздумывать – пустая трата времени. Щель внизу двери светилась электрическим светом, звонок гремел, никто не открывал. Лебедев предложил крикнуть дворника, чтобы тот бежал за городовым. Сделав знак «тишина!», Ванзаров нагнулся и приложил ухо к замочной скважине. Он прислушивался, на лестничной площадке царил полный покой. Аполлон Григорьевич не смел шевельнуться. Как вдруг Ванзаров сунул в замок нечто загогулистое, что хранилось в потайном кармашке пальто, и повернул. Замок хрипло щелкнул.

– Из вас отменный медвежатник, друг мой, – сказал Лебедев, любуясь ловкостью. – Выгонят со службы – будете вскрывать квартиры потерявшим ключи. Заработки всяко больше, чем в полиции.

Балагурство осталось не замечено. Ванзаров размял мышцы спины, будто готовясь к борцовскому поединку, приоткрыл створку двери и загородил собой проход.

В обширной прихожей горел свет. На вешалке красовались дамские меха и шуба покойного мужа. Обувь находилась в некотором беспорядке, будто об нее запнулись и расшвыряли. Из гостиной долетел тихий стон. Движением головы Ванзаров приказал криминалисту оставаться на месте. Бесшумно ступая, приблизился к стеклянной двери, распахнул и ворвался внутрь.

– Аполлон Григорьевич!

Знакомая гостиная словно пережила обыск. На полу осколки посуды, перевернутый самовар в луже воды, разбросанные карты, перебитые фарфоровые чашки и хрустальные вазочки, куски сахара, россыпь сушек и пряников, расплывшиеся кучки варенья, буфет распахнут. Беспорядок освещала бронзовая люстра на семь лампочек. Электрический свет отражался в голой столешнице. Около ножки стола лежало тело. Мадам Морозова была завернута в скатерть, как спеленатый младенец. Концы затянуты на спине так туго, что руками не шевельнуть. Ногами она тоже не владела: широкая юбка схватила икры узлом. Головка ее наклонилась к плечику, глаза закрыты, с губ слетал утробный стон.

Отстранив Ванзарова, Лебедев опустился на колени, коснулся ее шеи.

– Не стойте истуканом, найдите себе дело, пока приведу в чувство, – Аполлон Григорьевич раскрыл саквояж.

Шанс заманчивый. Минуя осколки и разбросанные предметы, Ванзаров обошел гостиную, вышел в коридор, осмотрел спальню жены и спальню мужа, столовую, кабинет Морозова и даже заглянул на кухню. Прочих следов разгрома не нашлось. Если не считать распахнутого книжного шкафа, в котором посреди полки для томов большого формата зияла дыра. Коллекция фарфора в стеклянных шкафчиках осталась нетронута.

В гостиной раздался тяжкий кашель, переходящий в вой и плач. Ванзаров поспешил вернуться.

Разрезанная скатерть валялась рядом с приличным шматком юбки. С узлами Лебедев не церемонился, резал без жалости. Полина Витальевна сидела на стуле, выпучив слезящиеся глаза, не замечая густую слюну, свисавшую с губки. Прическа находилась в ужасном беспорядке. Дамы не слишком любят, когда их застают в неприличном виде. Бедняжке было не до манер. «Слеза жандарма», которую Аполлон Григорьевич влил, к жизни вернула, но возвращение оказалось трудным. Организм мадам Морозовой испытывал страдания, какие в аду получают грешники. А вовсе не бедные невинные вдовы.

Заметив Ванзарова, она издала вопль раненой чайки, вскочила, ее мотнуло в сторону, она ухватилась за край стола, оттолкнулась и бросилась на грудь чиновника сыска. Припав, обвила его шею и разразилась такими слезами, что сюртук должен был промокнуть насквозь.

– Вот она, женская благодарность, – пробормотал Аполлон Григорьевич, пряча склянку с волшебной жидкостью. – Кто-то спасет, а на шею другому бросается…

Полина Витальевна плакала долго и со вкусом. В таком случае надежная мужская грудь куда лучше подушки или ненадежной груди подруги.

Наконец, слезы кончились, остались последние вздохи. И они стихли. Когда измученная женщина была усажена, она смогла говорить. История оказалась трагическая.

Около полуночи, когда Морозова собралась лечь спать, раздался звонок в дверь. Она доверчиво открыла. Ворвался какой-то ужасный человек в длинной шинели, лицо замотано шарфом, на носу черные очки, как у слепого, да еще черная фуражка. Он схватил, поволок ее в гостиную, сорвал скатерть, все перебив, связал. Она не могла ни позвать на помощь, ни оказать сопротивления. Ужасный гость бросил ее на пол, после чего выскочил из гостиной, бегал по дому, пока входная дверь не хлопнула. Она оказалась в полном одиночестве. Пыталась звать на помощь, но вскоре убедилась в бесполезности. Сама не могла ни встать, ни рукой шевельнуть. Полина Витальевна поняла, что обречена лежать связанной, пока завтра, после праздников, не вернется кухарка. Она забылась спасительным сном.

– Думала, умру от голода и жажды, – пожаловалась под конец.

Аполлон Григорьевич отметился циничным смешком: дескать, сутки голода только на пользу.

– Зачем же вы дверь открыли? – спросил Ванзаров.

В ответ ему похлопали ресницами.

– Но как, Родион Георгиевич… Звонят же…

– Вы дома одна, слабая женщина, поздний час. Кого ждали в полночь?

Смысл вопроса Полина Витальевна уловила.

– Намекаете, что ждала любовника? – заплаканное личико еще и обиделось. – Как это глупо, Родион Георгиевич. Как ранят такие ваши подозрения… Я вдова, еще мужа не похоронила…

Аполлон Григорьевич не преминул издать мерзкий хмык: дескать, кому мешали мертвые мужья. Его осадили особым взглядом чиновника сыска.

– Как назвался пришедший?

Простой вопрос привел в легкое смущение. Вдовушка отвела глазки. Еще сырые.

– Он сказал… сказал… – подбирала она слова, – что принес известие от… от одного человека.

– Кого именно?

– Нашего родственника.

– Могу узнать его имя?

– Он совершенно ни при чем.

– Ждали Федора Алексеевича Морозова?

Аполлону Григорьевичу не позволили озвучить не слишком приличные мысли.

– Что вы, что вы!

Судя по искреннему испугу, вдова уже знала о судьбе пасынка. И его наследстве.

– Мадам Морозова, позвольте обрисовать положение дел, – сказал Ванзаров исключительно вежливо. – Ваш муж, Алексей Николаевич Морозов, купил мастерскую по производству зеркал. Предположу, что там готовились фальшивые венецианские зеркала. Одно из которых вы нашли в доме. Мастерской занимался его сын, Федор Алексеевич. Для того чтобы скрыть причастность, Морозов объявил, что разругался с сыном. Однако перевел на него все состояние. Думаю, вам об этом уже известно. Морозов погибает у себя в магазине при странных обстоятельствах. Далее погибает его сын похожим образом. Это вам тоже уже известно. По закону вы становитесь полноправной наследницей всего. Федор Алексеевич ведь не успел жениться на вашей подруге Ариадне Клубковой. Которая к тому же была любовницей вашего мужа. Каков вывод? Интересант обеих смертей остается один. Напомню: вы были пойманы в магазине, когда искали там завещание.

Рукавом платья, по-простому, Полина Витальевна отерла глаза.

– Намекаете, что я их убила?

– Вы лично не убивали ни мужа, ни вашего пасынка. Это сделал другой. Ему вы открыли дверь в полночь. Вашему сообщнику. То, что произошло здесь, плохо поставленный спектакль, чтобы отвести от вас подозрение. Якобы ворвался преступник, вы чудом остались живы. Детали продуманы плохо: нападавший побил немного посуды, сорвав скатерть, оставил вас в живых, ничего не украл и был так любезен, что запер за собой дверь. Думаю, пристав Хомейко достаточно умен, чтобы не поверить в розыгрыш: ему очень нужно раскрыть смерть вашего мужа.

– У мадам Морозовой нет никаких повреждений, – добавил Лебедев. – Ночной злодей обращался крайне бережно. Пора вызывать пристава…

Вдовушка умела разбираться в мужчинах. Намного лучше, чем те разбирались в ней. Она смекнула, что господа полицейские шутить не намерены, очаровать их не выйдет.