Блудная дочь - Лиза Джексон

Торопливо натягивая трусы, брюки и измятую рубашку, Шеп ругал себя последними словами. О чем он только думал? Оставил машину возле дома, на всеобщее обозрение, сам лег в постель с какой-то мексиканской шлюшкой – и обо всем на свете позабыл!

Какой же он идиот! Кретин – другого слова не придумаешь. Выборы на носу, вот-вот будет раскрыто дело Эстевана, а он готов все свои планы пустить коту под хвост ради какой-то смазливой девчонки, ловко работающей ртом! Он уже застегивал рубашку, когда рыдания за стенкой смолкли и в комнату впорхнула Вианка в легкомысленном алом халатике. Заметив, что он уже одет и возится с пуговицами, она застыла в удивлении:

– Уже уходишь?

– Да... пора.

– Но ведь еще совсем рано!

– Нет, Вианка. Уже поздно.

Вианка надула губы, словно капризный ребенок:

– Неужели ты меня не обнимешь?

– Ну, если только на секундочку.

Шеп обнял Вианку, прижал к себе, уткнувшись в роскошную корону ее волос, страстно желая, чтобы все было иначе. Будь он лет на двадцать моложе, не виси на нем целый выводок детворы, не будь он женат на хорошей женщине, которая ему доверяет, не избирайся он в шерифы... Шеп поцеловал Вианку в лоб.

– Мне пора идти.

– Но ты вернешься?

Он поколебался – и огромные глаза ее заблистали слезами.

– Конечно, вернусь! – поспешил успокоить ее Шеп. Но Вианка не улыбнулась в ответ, и взгляд ее, темный и жгучий, казалось, проникал ему в самую душу.

Нашарив на пороге свои ботинки, Шеп вышел в ночь, жаркую и напоенную тысячами ароматов. Позади послышался мягкий звук закрывающейся двери и щелканье замка. Настало время выкинуть из головы все мысли о Вианке – если не считать ее показания о том, что незадолго до убийства между Эстеваном и Нейвом Смитом произошла шумная ссора. Одного этого – да еще того, что Нейв был у Калеба в больнице за несколько дней до его убийства, – довольно, чтобы припереть Смита к стенке.

Конечно, надо проверить еще кое-какие детали, написать рапорт. Пожалуй, стоит лично поговорить с прокурором. Но потом можно арестовывать Смита по обвинению в убийстве Рамона Эстевана.

Шеп задумчиво почесал затылок. Ему не давала покоя назойливая мысль: что-то здесь не так. Слишком уж хорошо все складывается, слишком смахивает на инсценировку. Десять лет дело, в сущности, оставалось нераскрытым – и вдруг на тебе! Так не бывает.

Шеп покачал головой и открыл дверцу своего пикапа. Конечно, Смит ему не сват и не брат. Да и любить его особо не за что. Слишком уж он гордый, этот полукровка, чересчур задирает нос. Сыну индейской потаскухи и никчемного пьяницы стоило бы быть поскромнее. Но все же на хладнокровного убийцу он не похож.

«Бывают на свете и более странные вещи», – сказал себе Шеп и завел мотор. Не его это дело, в конце концов. Его задача – свою работу выполнить. А если Смит невиновен, пусть его адвокат на суде потрудится.

В презумпцию невиновности и прочую либеральную чушь Шеп не верил. «Человек невиновен, пока не доказано обратное» – черта с два! Поставить бы этих мягкосердечных моралистов лицом к лицу с настоящим бандитом – иное бы запели! Ну нет, если уж человек невиновен, пусть сам это докажет. Так, на взгляд Шепа, получалось и справедливее, и полиции работать легче.

Он откупорил банку «Копенгагена», сунул за щеку ломоть табачной жвачки и, проезжая мимо дома Эстеванов, в последний раз бросил на него взгляд. То, что Шеп увидел, ему понравилось: Вианка стояла у окна и смотрела на него, словно не могла наглядеться.

Радость и гордость мгновенно вытеснили из головы все мысли о Пегги Сью и ребятишках. О том, какой он подлец, Шеп подумает как-нибудь потом. Не раньше, чем вволю натешится с прекрасной мексиканкой.

Катрина протерла глаза. Господи, как же она устала! Болела спина, болела шея, болело все, а главное, не удавалось заснуть. Вот уже битых два часа она ворочалась на комковатом матрасе, словно какая-нибудь чертова принцесса на горошине! И подумать только, что за этот матрас с нее содрали лишних четверть доллара!

– Господи, когда же я выберусь из этой дыры? – простонала Катрина.

Ей вспомнился особняк судьи. Отцовский дом. Безупречно подстриженные лужайки, мраморные полы, сверкающий бассейн, роскошная мебель, картины на стенах. Что за ирония судьбы! Ее сестра росла в роскоши, а Катрина – в жалкой двухкомнатной квартирке на границе с Оклахомой. Нет, они с матерью не бедствовали, на жизнь худо-бедно хватало, но по сравнению с роскошным образом жизни судьи, «жизнью» это можно назвать разве что из вежливости.

Катрина не зря расспрашивала старожилов. Она узнала, что Шелби Коул росла, ни в чем не зная себе отказа. Что ее любимая аппалузская кобыла (черт возьми, как звучит-то – «ее любимая кобыла»!) по кличке Дилайла стоила больше, чем «Шевроле» матери Катрины. Но, разумеется, принцесса Шелби не только верхом ездила – еще и каталась на «Порше»! И так далее, и тому подобное. Что за несправедливость!

Катрина встала, потянулась, по-кошачьи выгнув спину, и подошла к окну. Над вывеской «Добро пожаловать» занимались первые серые лучи рассвета.

«Жизнь вообще несправедлива, – сказала себе Катрина. – Ну ничего, будет и на моей улице праздник!»

Статья для «Лон стар» – только верхушка айсберга. Катрина напишет книгу – толстенную книгу о Рыжем Коуле и его грязных тайнах, которую все важные шишки в Техасе будут читать, затаив дыхание! У старика в шкафу найдется достаточно скелетов, чтобы придать повествованию сочность и сенсационность.

Она взяла эксклюзивное интервью у Калеба Сваггерта. А теперь на контакт с ней вышел Росс Маккаллум – главное действующее лицо скандальной уголовной истории. Росс клянется, что его подставили. А кто подставил? Нейв Смит? Мелко плаваете, мистер Маккаллум; а вот Катрина готова держать пари, что это сделал сам судья. Осталось только выяснить зачем. Кого-то выгораживал? Или за что-то мстил?

– Ну, погоди, папочка, – пробормотала она, потирая затекшую шею.

Может быть, сомкнуть глаза минут на двадцать, а потом приниматься за работу? Прошлой ночью Катрина проспала всего несколько часов – и выпила десять чашек кофе. Работа шла бойко. За последние дни Катрина немало узнала о местных жителях – и, что еще важнее, стала в городишке своей. Люди к ней привыкли: когда она входила в кафе или в «Белую лошадь», никто уже не оборачивался и не пялил изумленные глаза на ее дорогой костюм и стильную прическу. Стремясь расположить к себе граждан Бэд-Лака, Катрина даже вспомнила тягучий южный выговор, от которого с таким трудом избавлялась в колледже. В Далласе «техасский акцент» превращал ее в безнадежную деревенщину, но здесь он был уместен, как уместен черный «стетсон» на многодумной голове судьи Коула.