Первородный грех. Книга первая - Мариус Габриэль

В четверг Мерседес, как всегда, вернулась с почты к обеду. Она сразу же поняла, что Матильды дома нет.

Кончита сидела на кухне. Ее лицо было печальным, но она уже не плакала.

– Забрали Матильду, – отрешенно сказала она Мерседес.

– О Боже, нет! Кто?

– Милиционеры. Головорезы. Не знаю кто…

– Как они выглядели?

– Да не разбираюсь я в их формах и знаках различия…

– А анархистские значки у них были?

– У некоторых. Но никого из них я раньше не встречала. Они сказали, что ищут реакционеров. Должно быть, кто-то донес на Матильду. Не знаю, на кого и подумать.

Мерседес похолодела.

– Куда они ее повезли?

– Так они и расскажут! Всего человек десять забрали. Даже старого Луиса Квадрени, приятеля твоего деда.

Мерседес стало так дурно, что она опустилась на стул и невидящими глазами уставилась на мать.

– Так что же произошло?

– Все эти массовые аресты они проводят в отместку за погром, учиненный националистами в какой-то деревушке в провинции Аликанте. – Лицо Кончиты избороздили глубокие морщины, словно события этого утра в одночасье лишили его красоты и нежности. – Они приехали на грузовике. Такие молодые, совсем еще мальчики. Мальчики с лицами убийц. У одного из них был список. И они начали облаву. В наш дом пришли пятеро этих бандитов. Они знали, кого ищут. Да еще увидели наверху алтарь, который она там соорудила. Они приволокли ее сюда и стали допрашивать. Никаких бумаг или документов, которые доказывали бы ее принадлежность к Церкви, у нее не было, но ее волосы… и этот, ну, ты же знаешь, монашеский вид, бледная кожа…

– Да-да, – сухо подтвердила Мерседес.

– Я попыталась сказать им, что она моя двоюродная сестра, но они прямо спросили ее, является ли она монахиней. – Зеленые глаза Кончиты были сухими, но казалось, что она плачет. – И, конечно, она не смогла отречься от своей веры, Мерче. Не смогла. Стоило ей только сказать: «Нет, я не монахиня», и они отпустили бы ее. Но она лишь… улыбнулась. Я всегда считала ее девицей не из слабых – прости, Господи, – но никакие думала, что она может быть такой храброй. Представляешь, улыбнулась им в лицо и отказалась отречься от веры.

– А ведь она даже не давала еще монашеских обетов.

– Да… Несколько недель назад ты спросила ее, гордится ли она тем, что творят на юге фашисты. Теперь я хочу спросить тебя: ты гордишься тем, что сделали сегодня твои товарищи?

– Это ошибка, – сухо произнесла Мерседес. Она почувствовала себя ужасно неловко. – Они не сделают ей ничего плохого. Я найду ее.

– Ты никогда больше не увидишь ее, – резко возразила Кончита.

– Анархисты в Палафружеле узнают, из чьего дома ее забрали. Я сейчас же отправлюсь туда. Мы ее вытащим.

– Из их-то лап? – Кончита неожиданно зло рассмеялась. – Ты что, так плохо их знаешь? Они бы и меня забрали, не будь я женой Франческа. Хочешь знать, что заявил мне один из них? «Такой женщине, как ты, должно быть стыдно укрывать врага нашей страны». Если Матильда враг страны, Мерче, то мне такой страны не надо. Можете взять ее себе, ты и твой отец!

– Страна тут ни при чем, – уставившись на свои руки, проговорила Мерседес. – Не могут же все без исключения акции, предпринимаемые государством, быть справедливыми. Это просто невозможно.

– О Господи, избавь меня от этой идеологии! – не выдержала Кончита. Казалось, в ее душе произошел какой-то надлом. – Я выносила тебя под сердцем, Мерче, хотя ты для меня была лишь позором. Я рожала тебя в муках, растила тебя. Но, когда ты начала впитывать в себя всю эту анархистскую заразу своего отца, я пришла в ужас. Как если бы увидела, что ты пьешь человеческую кровь. Но я позволила убедить себя, что так для тебя будет лучше. И не вмешивалась в твое «образование». И теперь я спрашиваю себя, что же из тебя получилось. Я хочу знать, какими выросли все вы, дети Испании. Безжалостными. Безмозглыми. Кровопийцами. Существами, у которых вместо душ одни только революционные теории.

– Но ведь идет война! – закричала вдруг Мерседес, сверкая глазами. – Нечего тут сидеть и читать мне нотации о милосердии! Ты что, мама, не слушаешь радио? Не читаешь газет? Разве ты не знаешь, с каким врагом мы столкнулись? Не знаешь, кто ополчился против нас?

– Я знаю только, что Испания погрязла во грехе, – устало сказала Кончита. – И ты часть его, Мерседес.

Некоторое время Мерседес пристально смотрела на мать, затем встала.

– Я еду в Палафружель искать Матильду, – бросила она и выбежала из дома.

Сидя как на иголках в шедшем в Палафружель автобусе, она изо всех сил старалась побороть в себе желание помолиться. Произошла ошибка, ужасная ошибка. Они в этом сами убедятся, как только Матильда раскроет свой глупый рот. Они сразу поймут, что она не могла быть ничьим врагом.

Однако в Палафружеле лидер местных анархистов понятия не имел, где находится Матильда. Карлос Ромагоса, старый товарищ Франческа, лишь беспомощно развел руками.

– Эти аресты проводили не анархисты, – сказал он. – Вполне возможно, что они нацепили на себя анархистские значки, но, скорее всего, это были троцкисты или марксисты. Они часто совершают убийства, прикрываясь нашими именами, чтобы всю ответственность можно было свалить на нас.

Мерседес почувствовала, как от страха у нее сжалось сердце.

– Убийства?

– Я бы не стал слишком надеяться, Мерче, – угрюмо проговорил Карлос. – Особенно если она была монахиней. Люди, которые делают это, настоящие зверюги. Бывшие уголовники и Бог знает кто еще. Они неуправляемы. Убийства доставляют им удовольствие. До войны они даже анархистов убивали.

– Куда они могли ее увезти?

Ромагоса почесал бороду.

– В поле. Или на берег моря. Куда-нибудь подальше. Когда ее взяли?

– В девять утра.

Ромагоса посмотрел на часы.

– Скорее всего, она уже мертва.

У Мерседес засосало под ложечкой.

– О Господи! Они не посмеют расправиться с ней без суда и следствия!

Он смерил ее каким-то странным взглядом.

– Неужели ты не понимаешь, что творится вокруг, Мерче?

– Карлос, дай мне машину, – взмолилась она.

– И как ты собираешься искать свою монашку между Палафружелем и Жероной? Ты что, ясновидящая? Подожди-ка здесь. Я кое-кому позвоню.

Карлос вышел, а дрожащая от волнения Мерседес осталась в его кабинете. Ее воображение рисовало страшные картины. Матильда. Мерседес представила, как какой-нибудь сопливый убийца срывает с несчастной юбку и с издевательским гоготом раздвигает ее белые бедра… Матильда.

Минут через десять Ромагоса вернулся.

– Беда в том, что в этой сраной войне чуть ли не каждый говнюк считает себя самостоятельной воюющей стороной, – с горечью выругался он. – И ни одна падла не знает, кто, кого и где убивает.