Персики для месье кюре - Джоанн Харрис

— О Рейно ничего не слышно? — спросила я.

— Нет. Зато этот новый священник, отец Анри, даже специально в сторонку отошел, чтобы поговорить со мной. Сказал, что с уважением относится к моему образу жизни и ко всему нашему бродячему сообществу, но хотел бы знать, когда мы отсюда уберемся.

Я усмехнулась:

— Значит, и в этом отношении никаких перемен?

— Рейно, по крайней мере, был честен.

— А отец Анри, по-твоему, нет?

Ру пожал плечами.

— По-моему, у него слишком много зубов.

Анук в три глотка проглотила завтрак и побежала искать Жанно. Теперь, когда Жан-Лу вышел с ней на связь, ее здешний дружок вновь занял ведущее положение и цвета Анук свежи, зелены и чисты, как невинная юная любовь.

Розетт все что-то высматривала, стоя в начале переулка, ведущего к дороге, и я спросила, что она там хочет увидеть такое особенное.

«Майю, — жестами пояснила она. — И Фокси».

— А, значит, и ты его можешь видеть?

«Нет. Он живет в норе».

— В лисьей норе?[61]

«Нет. Но хочет оттуда выйти».

— Ага, ясно.

Как это было и с Бамом, и с Пантуфлем, Фокси уже начинает приобретать различные интересные свойства. Бам — коварный проказник, что отражает переменчивую натуру Розетт. Пантуфль — дружелюбный спутник. А Фокси, похоже, воплощает бунтарский дух Майи — возможно, она уже сознает, сколько правил и ограничений ее опутывает. Немаловажно еще и то, что она выбрала себе в друзья лису — самое близкое существо к собаке.

Я выглянула на бульвар и действительно увидела Майю в диснеевских сандалиях и майке с изображением Аладдина. Она явно была исполнена энтузиазма и радостно помахала мне, а потом исчезла в каком-то узком проходе, ведущем к реке. А примерно в трех сотнях метров дальше по бульвару весьма целеустремленно двигалась плотная группа людей, издали походивших на шахматные фигуры — три черные пешки и старый белый король; они явно направлялись к пристани.

Королем был Мохаммед Маджуби. Я узнала его белую бороду, крупное тело, медлительную, величественную поступь. Он, как всегда, был в белой джеллабе. Пешками были женщины в никабах — на расстоянии было трудно понять, кто это. Но есть ли среди них Инес? От этой группы людей исходило такое напряжение, что людей притягивало к ним, как металлические опилки к магниту. Повсюду вдоль бульвара открывались двери, хлопали ставни, и люди выходили на улицу, глядя вслед Маджуби и его спутницам.

Ру, почувствовав мое волнение, улыбнулся и сказал:

— Вот это да! Можно подумать, к нам направляется приветственная делегация.

Но это была не приветственная делегация. И теперь уже в собравшейся толпе я заметила Алису, Соню и их мать. Саид Маджуби — еще один король! — приближался со своей свитой с другого конца бульвара. Затем я разглядела также Оми, Фатиму, Захру, как всегда в никабе, и Карима Беншарки, одетого в привычные джинсы и майку, — он держался на шаг позади них. Карим, судя по его виду, пребывал в ярости, но старался держать себя в руках.

Оми приветствовала меня каркающим смехом.

— Хи-и! Что за цирк!

— А что случилось? — спросила я, но Оми не успела ответить.

Едва приблизившись к причалу, Карим выпустил целый залп скачущих арабских слов и двинулся прямиком к нашему плавучему дому, но путь ему преградил старый Маджуби. Карим попытался оттолкнуть старика в сторону, но тут уже вмешался Ру.

— Какого черта? Что здесь происходит? — спросил он.

Саид с достоинством к нему повернулся и заявил:

— Ваши суда не могут здесь оставаться. Это все частная собственность.

— Правда? — удивился Ру. — А ваш кюре вроде бы сказал, что мы можем стоять здесь сколь угодно долго.

— Наш кюре?

— Отец Анри, — пояснил Ру.

Последовал еще один залп арабских слов, затем Саид снова повернулся к Ру.

— Я непременно поговорю с отцом Анри, — сказал он. — Возможно, он не сумел полностью учесть, какое воздействие ваше пребывание здесь может оказать на нашу общину.

Старый Маджуби, качая головой, заметил:

— Сейчас ведь рамадан. И мы рады каждому гостю. Конечно, если обе стороны будут соблюдать взаимное уважение. — Он посмотрел на Ру: — И вы, разумеется, можете стоять здесь, сколько хотите.

— Я не думаю… — с явным раздражением начал Саид.

— Неужели мы откажем людям в гостеприимстве? — Голос старого Маджуби звучал негромко, но по-прежнему авторитетно. Саид бросил на него возмущенный взгляд. Старый Маджуби только улыбнулся в ответ.

— Что ж, прекрасно, — сказал наконец Саид. — Мой отец обозначил весьма важный момент: мы не хотим ни ссор, ни споров во время нашего священного праздника. И просим вас об одном: проявлять к нам должное уважение и держаться от нас подальше.

А Карим тем временем уже успел прыгнуть к нам на палубу и заглянуть в камбуз.

— Извините, но это мое судно, — одернул его Ру.

Карим повернулся и уставился на него.

— Ваше судно?

Я вышла вперед и сказала:

— Инес вчера благополучно прибыла домой. Разве она сейчас не у вас?

Карим явно был озадачен.

— Нет, у нас ее нет. Так вы говорите, что она здесь, в деревне?

Ру снова рассказал, как нашел свое судно, починил мотор и доставил Инес с девочкой в Ланскне. Пока остальные слушали эту историю, я воспользовалась возможностью и спросила у Алисы:

— Как вчера все прошло?

Она горестно покачала головой.

— Они со мной не разговаривают. Они считают, что я опозорила семью.

— Ничего, они еще просто не пришли в себя, — тихо сказала я. — А как Карим?

Она дернула плечиком.

— С Каримом у меня все кончено.

— Ну, это уже кое-что, — одобрила я.

— Но он не оставляет попыток увидеться со мной наедине. Хотя я ему прямо сказала, что больше этого не хочу.

— А как твоя сестра?

— Так себе. — Алиса пожала плечами. — По-моему, ее все время тошнит — ну, из-за беременности. Она теперь со мной почти не разговаривает, но я-то вижу, как ужасно она устала.

Я посмотрела на Соню; та стояла в одиночестве, глядя на реку, и в ее позе было что-то невероятно тоскливое. Я подошла к ней и заметила, что на глазах у нее слезы.

— Что с вами? — спросила я.

Она, похоже, была удивлена. Одно из свойств никаба — способность создать иллюзию невидимости, помешать любым контактам с незнакомцами. Глаза Сони — обведенные сурьмой и очень красивые — нервно избегали моего взгляда.

— Вы ведь Вианн Роше, не так ли? — сказала она. — Алиса мне о вас рассказывала.

В ее ровном негромком голоске, доносившемся из-под покрывала, слышалось легкое осуждение.

Я улыбнулась.

— Рада с вами познакомиться, — сказала я. — Я надеюсь, вы с Алисой как-нибудь к нам зайдете?

И снова она удивленно на меня посмотрела. Да уж, Соня Беншарки наверняка не привыкла к подобным приглашениям от незнакомых людей. Ее цвета, прячась под покрывалом, словно кружились в какой-то нездоровой карусели. У этой девушки явно было тяжело на душе. Ее снедали печаль, страх и, возможно, невнятная вина…

Я заметила, что Карим внимательно следит за мной, стоя на палубе судна. Судя по всему, увидев нас вместе, он почувствовал себя не в своей тарелке. Соня тоже это заметила и сразу отошла на пару шагов. Но я последовала за ней.

— Пожалуйста, оставьте меня! — еле слышно воскликнула она. — Мне нельзя с вами разговаривать.

— Но почему?

— Простите… Но, прошу вас, оставьте меня в покое.

И я оставила ее в покое. Вокруг было слишком много людей, так что не стоило пытаться нарушить эту ее скованность. Захра, подойдя ко мне, тихонько сказала:

— Она просто очень застенчивая. Хотя на самом деле она очень милая девочка.

Как и Алиса, подумала я. По крайней мере, как та Алиса, какой она была до появления в ее жизни Карима Беншарки. И я снова посмотрела на Карима; теперь он стоял на причале и разговаривал с Ру. Господи, подумала я, как этот человек сумел обрести такое невероятное влияние в общине Маро? Да, он, безусловно, очень хорош собой. Да, он, безусловно, очень обаятелен. Да, он, если верить рассказам Каро Клермон, немало сделал, чтобы «втащить общину Маро в двадцать первый век». Благодаря его влиянию Саид даже мечеть попытался сделать более прогрессивной, а помощь Карима в усовершенствовании спортзала превратила это место в настоящий молодежный клуб. Тем более странно, что его сестра всеми силами стремится сохранить традиционный облик мусульманской женщины — если, конечно, слухи, которые ходят об Инес, не окажутся правдивыми и под ее покрывалом не скрывается нечто куда более опасное, чем показная скромность.

Но то, что я видела тогда ночью — и снова уже этим утром, здесь, на причале, — предполагает, что и у Карима тоже есть темная сторона. Об этом свидетельствует и его отношение к Алисе, и его лишенная всякого уважения манера разговаривать со старым Маджуби, и то, как нагло он вел себя с Ру. Мне было совершенно ясно, что он способен на неверность, но теперь я начала думать, что он способен и на нечто большее. Агрессивность он уже продемонстрировал. Может, он способен и на насилие? Что, если Соня попросту его боится? А Инес и Дуа? Уж не сознательно ли они его избегают?