Хасидские предания - Мартин Бубер

религию.

И здесь можно привести пример. В дзэн-буддизме, а до него

еще отчетливее в даосизме, который, как уже говорилось, оказал

на него очень значительное влияние, мы иногда встречаемся

с вопросом: не снится ли нам, что мы живем. Великий даосский

поэт и учитель Чжуан-цзы, после того как ему приснилось, что он

был бабочкой, спросил себя: "В данный момент я не знаю, был

ли я тогда человеком, которому приснилось, что он - бабочка,

либо я теперь бабочка, которой снится, что она - человек?"

Ответа здесь не дано; в дзэн-буддизме, напротив, на такие воп-

росы отвечают оплеухой, что означает примерно то же самое, что

и крик: "Пробудись!" В хасидизме иначе. Сын спросил цадика:

"Если есть мертвые, странствующие в Мире Хаоса и воображаю-

щие, что они продолжают свою обычную жизнь, то, может быть,

и я нахожусь в Мире Хаоса?" Отец ответил ему так: "Если

человек знает, что существует Мир Хаоса, то это для него

признак того, что он не находится в Мире Хаоса". Однако еще

более характерный ответ на тот же самый вопрос ученика: "Как

мы можем узнать, что не живем в Мире Хаоса?" - дал другой

цадик, принадлежащий к близкому нам поколению. Его ответ

гласит: "Если человека позвали в Дом Молитвы принять участие

в чтении Торы перед святым ларцом, то для него это знак того,

что он не находится в Мире Иллюзий". Тора - это критерий

реальности.

После установления этого фундаментального различия мы

можем заново взглянуть на то, что нам наиболее ясно представ-

ляется в качестве общей особенности дзэн-буддизма и хасидизма,

- на позитивное отношение к конкретному. Мы уже видели, что

в обоих [религиозных направлениях] обучающийся и развива-

ющийся человек ориентирован на вещи, на чувственно восприни-

маемое бытие, на активную деятельность в мире. Однако побуж-

дение к этому принципиально различно в обоих. Дзэн настоя-

тельно указывает на конкретное, с тем чтобы направленный на

познание трансцендентного дух увести от рассудочного мышле-

ния. Это указание, хотя и обращено против обычной диалектики,

само обладает диалектической природой; здесь важны не вещи

сами по себе, а их непостижимость в понятийной форме, сим-

волизирующая собой Абсолют, стоящий превыше всех понятий.

В хасидизме иначе. Здесь сами вещи составляют предмет религи-

озного интереса, поскольку они являются обителью божествен-

ных искр, которые человек должен освободить. Здесь вещи важны

не как представительницы истины, данной в непонятийной фор-

ме, а как область изгнания для божественного существования.

Благодаря правильному обращению с ними человек приходит

в соприкосновение с судьбой божественного существования в ми-

ре и помогает в спасении. Обращение хасида с вещами проник-

нуто собственным религиозным смыслом и не похоже на дейст-

вия дзэнского монаха, которые только сопровождают его вгля-

дывание в собственную природу. Реализм дзэн-буддизма - диа-

лектический, он означает снятие; реализм хасидизма - мессиан-

ский, он означает осуществление. Если в своей ориентации на

откровение хасидизм принимает во внимание прошедшее, то

в своей ориентации на спасение он принимает во внимание

будущее, в обоих случаях это противоположно дзэн-буддизму,

согласно которому безусловная реальность проступает только на

мгновение, поскольку оно открывает возможность внутреннего

озарения, а перед этим мгновением измерение времени исчезает.

Хасидизм, насколько я вижу, является единственным мистициз-

мом, в котором освящается время.

Среди всех явлений истории религий хасидизм представляет

собой то, в котором встречаются, что совершенно очевидно,

одновременно две линии, считающиеся несовместимыми по сво-

ей сущности, - линия внутреннего озарения и линия откровения,

иначе говоря, ориентация на мгновение вне времени и ориентация

на историческое время. Хасидизм разрушает распространенное

представление о мистицизме. Вера и мистицизм - это не два

мира, хотя тенденция превращения их в два самостоятельных

мира временами берет в них верх. Мистицизм - это область на

границе веры, область, в которой душа переводит дыхание, преж-

де чем вновь обратиться к слову.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

К ИЗОБРАЖЕНИЮ ХАСИДИЗМА

Младшее поколение может двумя способами сохранить от

забвения пришедшее в упадок и засыпанное обломками великое

религиозное наследие предшествующей эпохи.

Один способ определяется требованиями научного познания,

которое должно быть всеохватывающим и точным насколько это

возможно. В таком случае явления религиозной жизни становят-

ся предметом исследования; тексты вероучений публикуются

и интерпретируются, изучается их происхождение, условия и фа-

зы развития, разветвление на школы. От этого труда, когда он

ведется с присущей подлинным ученым самостоятельностью

и верностью своему долгу, большую пользу получает не только

одна наука о религии. Результаты этого труда могут также стать

элементами преподавания и войти в содержание образования

будущих поколений. Существенной предпосылкой этого способа

сохранения религиозного наследия от забвения является полная

подчиненность историка смыслу стоящей перед ним задачи. Хотя

он и должен проводить различие между важными фактами, непо-

средственно подлежащими обработке, и теми из них, которые не

имеют большого значения и должны оставаться на заднем плане,

однако в своих решениях на этот счет он жестко ограничен

объективными, принятыми в его науке критериями: то, что ему

представляется важным, то он и изображает с наиболее возмож-

ной широтой охвата и точностью.

Существенно иной характер имеет другой способ сохранения

от забвения великого наследия забытой в веках религиозной

жизни, - это движение, некогда охватившее и наполнившее

энергией широкие народные массы. Этот способ продиктован

намерением передать собственной эпохе (посредством силы той

жизни, чья традиция сохраняется, хотя и не во всем с одинаковой

точностью) то, что поможет ей преодолеть кризис веры и возоб-

новить порванную связь с Абсолютом. Этого нельзя достичь,

просто ознакомившись с забытым и отвергнутым учением, даже

если дать ему новую интерпретацию. Надо суметь показать

реальное проявление прежней жизни, которую некогда вели люди

и основанные ими общины, - жизни, исторически взаимосвязан-

ной с этим учением.

И здесь есть два момента.

Во-первых, хотя и существует достаточное представление

о прежней религиозной жизни вместе со всеми ее духовными

и историческими взаимосвязями и предпосылками, позволяющее

реализовать подлинное возрождение, однако когда речь идет

о передаче [традиции] собственной эпохе, то вопрос стоит не

о полном отображении прошлого, а об отборе феномена, в кото-

ром воплощен тот живительный элемент. Соответственно этому

здесь на передний план выступает то, что называют объективнос-

тью исследователя, достоверностью выбранного подхода к сто-

ящей перед ним задаче. Следуя ей в точности, он не должен

руководствоваться внешним к ней критерием; поскольку то, что

с внешней стороны может показаться "субъективным", с точки

зрения данной задачи рано или поздно оказывается необходи-

мым моментом процесса возрождения.

И во-вторых, не следует требовать от служащего верой

и правдой этой задаче, чтобы он отвернулся от устной традиции,

сообщающей о той прежней жизни, и обратился бы к учению, на

которое ссылаются основатель и его последователи. Даже в тот

высочайший момент религиозной истории, о котором речь здесь

не идет, самодостаточное учение не является первичным, а пред-

ставляет собой событие, которое есть одновременно и жизнь,

и слово. Тем более следует отклонить это требование в рассмат-

риваемой мною области в том случае, когда жизнь обращается

к значительно ранее возникшему учению для обоснования своей

правомерности. Никогда старое учение, как таковое, не порожда-

ет в более поздней эпохе нового образа жизни, а это новое

возникает в сфере личного и общинного существования. Его

появление здесь означает глубокое изменение, несмотря на упор-

ное сохранение традиционных форм. При своем возникновении,

а иногда в еще большей степени на последующих стадиях раз-

вития новое ассимилирует старое учение и ссылается на него,

даже усматривает в нем свое собственное начало. Конечно, эле-

менты этого учения уже при жизни основателя кажутся органи-

чески слившимися с его собственным религиозным опытом, но