Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

Это ведь только говорят, что страха нет… На самом деле, есть он у всех… Вот только нельзя его наружу выпускать.

Может, я тогда надломился, когда мы тащили ребят с точки на Сарипульском мосту? И не просто каких-то не известных тебе бойцов, хотя, конечно, любого жалко, особенно когда вот так, ни за что ни про что. Но эти пацаны были нашего призыва, пара месяцев до Приказа, без пяти минут дембеля! И если не близкие друзья, то уж точно хорошие знакомые и приятели, больше года плечом к плечу стояли, вместе лямку тянули. А уж до чего глупо и обидно вышло! Не то чтоб не в бою, бой-то как раз был. Но если б просто бой, то ничего бы с ними не случилось. Сарипульский мост – «точка» грамотная! Стены, башни, доты, окопы – все по уму сделано! И народу немало – человек двадцать пять: взвод Второй роты да минометный расчет! Короче, есть кому отбиваться. А на крайний случай и помощи ждать не долго, до Крепости километра три всего.

Но в тот раз, говорят, была просто бестолковщина какая-то – то «Тревога!», то «Отбой!». Несколько раз ребята занимали позиции и открывали огонь по духам, которые с горы их «точку» обстреливали. Потом давали отбой, и они уходили из окопов.

Мы в Крепости слышали стрельбу на мосту и догадывались, что добром не кончится, что спать можно не ложиться, все равно сейчас поднимут по тревоге.

Началось это вечером, ближе к отбою. Со стороны моста вдруг раздался треск очередей – яростная такая стрельба, злобная и частая, не утихавшая несколько минут. Мы сразу напряглись в ожидании команды из штаба: «Тревога! Батальон, строиться!» Но команды не поступало, а стрельба вдруг стихла. Ну, это нам понятно было, случалось такое не раз. Померещилось часовому в темноте, он и поднял тревогу, а ребята, заняв позиции по боевому расчету, для прикола пошли пулять на все четыре стороны, чтобы нервное напряжение сбросить. Правда, такая пальба стихает обычно через пару минут и больше уже не возобновляется. Именно поэтому мы и напряглись – стрельба продолжалась дольше обычного, а стихнув, вскоре возобновилась. Всем ведь понятно, что два раза подряд никто нервы расслаблять не станет. Мы готовы были, не дожидаясь команды, броситься к машинам, чтобы выдвигаться на помощь ребятам. Но команды не было, мы сидели в кубриках, прислушиваясь и понимая, что просто так это не кончится, все равно придется ехать. Когда после очередной перестрелки наконец дали команду выступать, мы просто вздохнули с облегчением и бросились в парк к своим машинам. Все было как всегда – в темноте взревывали двигатели, пехота лезла на броню, рассаживалась перед башнями, хватаясь за стволы пушек и пулеметов. Мы только удивились, увидев у бээмпэшек батальонного медика с носилками. Но никто и подумать не мог, что через десять минут нам придется тащить на этих носилках четыре исковерканных взрывом тела.

Ребята были еще живы, и мы несли их головами вперед. Я держал задние ручки носилок, так что все время видел того, кто лежал на них. Он выл от боли и материл нас на все лады, прося не дергать, нести аккуратнее. А что мы могли сделать в темноте среди камней? Боль так исказила его голос, что я не мог узнать, кого же мы тащим. Потом, уже в батальоне, занеся носилки в медпункт и опустив на пол рядом с другими, я взглянул на раненых и понял, что не узнаю никого из них. Помнится, еще подумал, что это все молодые, которых не разбираешь, а значит, жалеешь чисто абстрактно, просто как своих ребят. Каково же было узнать, что я нес Серегу Берендея, своего приятеля из минометной батареи, с которым знаком почти полтора года!

Подробности потом рассказали ребята из второй роты. Получилось так, что во время очередной «тревоги» минометный расчет запустил очередную мину в ствол своего «самовара», но выстрела не произвел, потому что дали «отбой». А во время следующей «тревоги» кто-то запустил в ствол вторую мину и дернул шнур. Получилась «накладка», и миномет разлетелся на куски, разорвав стоящих рядом троих минометчиков и одного бойца второй роты.

Случайность! Нелепость! Глупость!

Может, именно тогда и надломилось во мне что-то? Я увидел этих изуродованных ребят и понял, что никакими своими уловками невозможно обмануть судьбу?

Но прошло немного времени, и все мы успокоились – выбывшие забываются быстро. Невозможно долго переживать, ведь каждый день с каждым из нас может случиться то же самое, никто не гарантирован от «раннего дембеля». «Ранний дембель» – это если боец уезжает в Союз не по замене, после Приказа, а по ранению или и того хуже – увозят его. Это вроде бы юмор такой – «ранний дембель». Вообще с юмором у нас было все в порядке, хохмили на каждом шагу. Удивляло только то, что совершенно не воспринимаются анекдоты. То, что в гражданской жизни вызывало хохот, самые лучшие и смешные анекдоты, почему-то казались глупыми и неуместными в армии. Зато появились свои приколы, придуманные непосредственно нами, и наверняка абсолютно глупые со стороны. Например, осенью, во время встречи колонны из Файзабада, мы с механиком-водителем Колей полдня возили в десантном отделении нашей машины труп сорбоза, солдата союзной нам афганской армии. Парень поймал рикошет, когда пехота пряталась от обстрела за броней медленно ползущих бээмпэшек. Помочь ему никто уже не мог, пуля попала прямо в рот и разворотила все внутри башки. Раненого просто сунули в десантное отделение нашей машины, положили на железную скамейку в левом отсеке, связав между собой шнурки ботинок, чтобы ноги не раскидывались. Со своего места в операторской я периодически заглядывал в десант и смотрел на парня, у которого при каждом вздохе выталкивалась изо рта порция крови. Мне было жаль его, но что я мог сделать? Вокруг шел бой, и нужно было стрелять, чтобы помогать другим, еще живым ребятам – нашим, из моей и из второй роты, друзьям, приятелям, просто сослуживцам. До афганца ли тут? Тем более медик, видимо, уже сделал все что можно, так что оставалось только довезти раненого до батальона и отправить на вертушке в полковую санчасть. Правда, через два или три часа малый помер. Повернувшись к нему в очередной раз, я увидел, что он перестал дышать и кровь больше не течет на пол десанта. Так что до вечера мы возили с собой просто труп.

После того случая в нашем обиходе появилось новое выражение. Если кто-то сильно лез на рожон, про него говорили: «Этот решил прокатиться в Колином левом десанте!» Чем не юмор? Вам это не кажется смешным? А вот мне в армии анекдоты про тещу или про Чапаева не казались смешными! Сейчас я думаю, до чего ж нужно было дойти, чтобы такой юмор стал в ходу?

Все это я к тому рассказываю, чтобы понятней было, как наши нервы были натянуты. Полгода такой жизни – и любая психбольница сочла бы за честь принять любого из нас, выделив лучшую палату, подальше от набивших оскомину Наполеонов и падишахов. Сейчас в таких случаях говорят, мол, люди долгое время находились в стрессовой ситуации. Тогда о стрессе мы ничего не знали и лечили себя, как умели – в отсутствие водки курили чарс – гашиш. И ничего! Живы и здоровы, дело идет к Приказу… И тут новая напасть, появился Этот!