Тюремные дневники, или Письма к жене - Сергей Мавроди

Умиротворенные… Какая у меня теперь здесь жизнь распрекрасная начнется. Как мы с местными охранниками славно теперь заживем.

Мирком да ладком! В полном соответствии с Правилами внутреннего распорядка. Короче говоря, заучил я тогда все эти пункты наизусть, намертво, зазубрил, как таблицу умножения, а недавно, во вторник, применил их и на практике. Взял большой конверт и ничтоже сумняшеся написал на нем: «Жалоба, адресованная Уполномоченному по правам человека в РФ г-ну Миронову О.О. Просмотру не подлежит!!! «Правила внутреннего распорядка СИЗО». Раздел IX, п.98. (Приказ? 148 от 12.05.2000 г.)» Подумал немного и подчеркнул жирной чертой надпись о запрещении просмотра. После чего вложил в конверт все свои записи и тщательно его запечатал. (Отчество господина Миронова — Орестович.

Почти Арестович. От слова «арест». Это так, значит, отца его звали.

Блядь, что это за отец у него такой был? Начальник ГУИНа у нас — Злодеев, Уполномоченный по правам человека — Арестович. Пиздец, короче. Специально их там, что ли, подбирают?) А что! Совершенно мне не нравится, что здешние охранники внимательно читают все мои записи. Неважно, по защите, не по защите — любые! «Мы имеем право просматривать!» — вот и весь ответ. Какая же тут, в пизду, может быть «защита»? Какая, на хуй, «конфиденциальность»? Вот пусть теперь попробуют, почитают! «Просмотрят»! Результат не заставил себя ждать.

Неприятности начались буквально в тот же день, когда я попытался взять конверт с собой на встречу с адвокатом. — А что это такое? — Жалоба, адресованная Уполномоченному по правам человека в РФ.

Просмотру не подлежит. Разводящий в недоумении вертит в руках конверт. — Запечатанные конверты выносить не положено. Я обязан его просмотреть. — Жалобы, адресованные Уполномоченному по правам человека, просмотру не подлежат. Посмотрите Раздел IX пункт 98 «Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов». Разводящий со все возрастающим удивлением разглядывает конверт и явно не знает, что делать. Да, с одной стороны, я, вроде, прав — вот ссылка на соответствующий пункт правил и статью закона. Разводящий, конечно, впервые обо всех этих статьях и пунктах слышит, но, как видно, ни секунды не сомневается, что раз я их написал, то так оно и есть; значит, все они действительно существуют. Но, с другой-то стороны — как это заключенный выносит из камеры запечатанный конверт без досмотра? А вдруг там у него бомба? Остальные охранники молча стоят вокруг и с видимым интересом наблюдают за происходящим. Разводящий еще некоторое время колеблется. Наконец, он принимает совершенно очевидное и давно уже напрашивающееся решение. (Я, собственно, с самого начала был уверен, что так оно и будет.) До него доходит, что не его ума это дело! Надо просто доложить по начальству, а оно уж само пусть со мной разбирается. Его же дело маленькое. Ему-то что?

Разрешат мне выносить — да бога ради! Выноси, что хочешь, хоть всю камеру; не разрешат — извините! У меня приказ! Короче, разводящий оставляет меня на попечение охранников, а сам куда-то убегает.

Вероятно, за старшим смены. (Конверт, между прочим, остается у меня.

Отнять его и забрать с собой разводящий так и не решился.) Буквально через пару минут прибегает старший смены. Практически слово в слово повторяется весь предыдущий диалог с разводящим. («Не положено…» — «Посмотрите пункты «Правил внутреннего распорядка»…» и пр.) Я с интересом наблюдаю за старшим смены и с любопытством жду, что же будет дальше? Честно говоря, мне его даже жаль. В данном случае ему ведь можно только посочувствовать. Поставьте себя на его место. Вот что делать? Отнять у меня конверт и вскрыть его? Но, во-первых, похоже, это действительно незаконно, а самое главное, совершенно неизвестно, как я себя в этом случае поведу? Человек я знаменитый, да и характер у меня, судя по всему, не сахар. Что я за птица, я уже наглядно продемонстрировал. Чуть что — сразу голодовка, лежание на холодном полу и прочие ужасы. Что я сейчас выкину, если у меня конверт отнять? Опять новую голодовку объявлю? Только-только меня из этой-то еле-еле всем изолятором уговорили выйти, все начальство ко мне на поклон приходило, а теперь опять?! И это еще в лучшем случае!

А может, теперь я вообще вскроюсь?! В знак протеста против нарушения моих конституционных прав! А кто будет виноват? Тяпкин-Ляпкин? А подать сюда Тяпкина-Ляпкина! Вот то-то и оно! Начальству бежать докладывать? А сам-то ты кто? — резонно возразят тебе. Начальник смены или хуй с горы? Что это ты сам решения принять не можешь и советоваться прибежал? Думаешь, ты самый умный? Стрелки на нас перевести хочешь? Ответственность переложить? Этот же вопрос в твоей компетенции! Вот и действуй строго по закону. Как положено. И то, кстати, как ты, пидор, пытался на нас сейчас всю ответственность свалить, а сам в стороне остаться — это мы тебе еще припомним!

Начальник смены все это прекрасно понимает и потому колеблется… Но какое-то решение принимать надо, причем немедленно. Секундное замешательство, и — решение принято! — Я не разрешаю Вам брать с собой запечатанный конверт! Или вскрывайте его сейчас на наших глазах, или оставляйте в камере. — И что будет, если я его вскрою? — интересуюсь я. — Вы его просмотрите? — Естественно! — Ничего естественного тут нет! Просматривать жалобы, адресованные Уполномоченному по правам человека в РФ запрещено законом. — Или оставляйте конверт в камере, или вскрывайте! Запечатанный конверт я Вам брать с собой не разрешаю! Понятно. Мой ход, короче. Что делать?

Можно, конечно, сразу отказаться идти к адвокату и объявить, к примеру, новую голодовку. Тем более, что формально-то я прав. Закон в данном случае явно на моей стороне (хотя толку от него, от этого закона…) Но можно и не форсировать события. Встретиться сейчас с адвокатом, посоветоваться, спокойно обсудить ситуацию… Жалобу на имя начальника написать. А то ведь, блядь, уеду сейчас опять на хуй в свой склеп на первый этаж — адвокат даже и знать не будет, что же, собственно, случилось-то? Узнает только во вторник, когда в следующий раз придет со мной встретиться. Так чего же мне следующего раза-то ждать и на сборке все это время голодным сидеть, если можно с ним прямо сейчас посоветоваться? В общем, решено! Так мы, пожалуй, и поступим. Пойду пока, поговорю с адвокатом, а там уже видно будет.

Голодовку, в конце концов, я всегда объявить успею. Приняв для себя это решение, я сразу же сообщаю его охранникам. — Хорошо, — спокойно заявляю я им, — в таком случае я оставляю конверт в камере.

Охранники молча ждут, пока я возвращаюсь назад в камеру, бросаю конверт на свою шконку и затем снова выхожу в коридор. — Проходим! — кивает мне разводящий. — Руки за спину! Мы поднимаемся наверх, на шестой этаж, меня заводят в комнату для свиданий с адвокатами, наскоро обыскивают и оставляют одного. Минут через пять заходит адвокат. Я быстро, в двух словах, обрисовываю ему ситуацию, и мы обсуждаем план наших дальнейших действий. Решаем, что я завтра же пишу жалобу на имя начальника, а сегодня, сразу же со свидания адвокат лично отправится к начальнику на прием и попытается с ним поговорить. На том и расстаемся. Я иду в камеру писать жалобу, а адвокат — пытаться попасть на прием к начальнику тюрьмы. На следующее утро, в субботу (в связи с праздниками — это рабочий день), я отдаю на утренней проверке свою жалобу и начинаю ждать ответа. Сегодня, кстати, уже четверг, но ответа пока так и не поступило. По крайней мере, на днях, на шмоне, конверт у меня не отняли, хотя определенные поползновения и попытки наблюдались. («А почему?.. Мы имеем право все просматривать…» и т. п.) Впрочем, попытки весьма слабые и по сути лишь чисто символические, просто для порядка. Вот в таком именно положении и находятся дела к настоящему моменту. Отсюда, блядь, вопрос: «Что делать? Брать сейчас конверт с собой или от греха подальше в камере оставить?» Что-то у меня на сердце неспокойно… А вдруг это не адвокат?! Хотя с другой-то стороны, они ведь прекрасно могут и из камеры у меня его забрать.