На повестке дня — Икар - Роберт Ладлэм

Глава 23

Эммануил Вайнграсс сидел за красной пластмассовой перегородкой кафе вместе с его коренастым и усатым владельцем Гонсалесом Гонсалесом. Предыдущие два часа выдались у него напряженными, чем-то напоминающими те безумные дни в Париже, когда он работал на Моссад. Теперешняя ситуация и близко не была так мелодраматична, а его противники, естественно, не представляли для него никакой смертельной опасности, но все же ему, пожилому человеку, пришлось перебираться из одного места в другое так, чтобы его не увидели и не остановили. В Париже Вайнграссу нужно было пройти от Сакре-Кёр до бульвара Мадлен сквозь строй разведчиков-террористов, оставшись незамеченным. А здесь, в Колорадо, — добраться от дома Эвана до городка Меса-Верде так, чтобы его исчезновения не заметили сиделки. К счастью, в это время все были более всего заняты событиями, происходящими снаружи.

— Как тебе это удалось? — поинтересовался Гонсалес, наливая Вайнграссу стакан виски.

— Одна из потребностей цивилизованного человека — уединение, Джи-Джи. Я прихватил камеру Эвана и пошел в туалет, а там вылез в окно. Как заправский фотограф, понимаешь ли, смешался с толпой тех, кто делал снимки, а затем сел в такси и приехал сюда.

— Эти таксисты сейчас делают бабки! — заметил Гонсалес Гонсалес.

— Воры они, вот кто! Сажусь я в машину, и первое, что слышу от этого мошенника: «До аэропорта сто долларов, мистер». Тогда я снял шляпу и говорю: «Государственную комиссию по такси безусловно заинтересуют новые расценки в Верде». Он повернулся: «О, это вы, мистер Вайнграсс? Я всего лишь пошутил, мистер Вайнграсс». Ну, я ему и велел: «Бери две сотни и вези меня к Джи-Джи».

Мужчины громко рассмеялись. В это время резко и отрывисто зазвонил телефон-автомат, висящий на стене за перегородкой. Гонсалес положил ладонь на руку Мэнни повыше кисти и сказал:

— Пусть Гарсия снимет трубку.

— Почему? Ты же говорил, что мой мальчик звонил уже дважды?

— Гарсия знает, что ответить. Я ему объяснил.

— Мне-то скажи!

— Он даст конгрессмену номер телефона в моей конторе и велит туда перезвонить через две минуты.

— Джи-Джи, ты что это, черт побери, затеял?

— Через пару минут после того, как ты вошел, сюда явился какой-то гринго, которого я не знаю.

— Ну и что? У тебя здесь бывает много людей, которых ты не знаешь.

— Он — чужак, Мэнни. При нем нет ни плаща, ни шляпы, ни камеры, но все равно он чужак. В костюме, с жилеткой. Вайнграсс начал оглядываться.

— Не надо! — схватил его за руку Гонсалес. — Этот рыжий не сводит с нас глаз. У него на уме — ты.

— И что же нам делать?

— Сиди и жди. Когда я скажу, встанешь.

Официант Гарсия повесил трубку, кашлянул, подошел к рыжему незнакомцу в темном костюме и, нагнувшись к нему, что-то сказал. Посетитель холодно уставился на неожиданного посыльного, а официант пожал плечами и вернулся к стойке. Тогда рыжий мужчина тихо, не привлекая к себе внимания, положил на столик деньги, встал и вышел через ближайшую дверь.

— Давай! — прошептал Гонсалес Гонсалес, вставая и подавая Мэнни знак последовать его примеру.

Десять секунд спустя они вошли в неприбранную контору владельца кафе. Указав на стул за письменным столом, видавшим лучшие дни десятки лет назад, Джи-Джи произнес:

— Конгрессмен перезвонит примерно через минуту.

— Ты уверен, что это был Кендрик? — спросил Вайнграсс.

— Кашель Гарсии сообщил мне об этом.

— А что он сказал тому типу за столиком?

— Что он решил, будто сообщение, переданное по телефону, предназначено ему, так как ни один другой клиент по описанию не подходит.

— Какое сообщение?

— Достаточно простое, amigo. Что ему важно связаться с его людьми снаружи.

— Даже так?

— Он ведь вышел, правда? Это уже о многом говорит.

— О чем же?

— Ну, во-первых, что у него действительно есть люди, с которыми он может связаться. Во-вторых, или эти люди находятся поблизости, или он может с ними пообщаться посредством других средств коммуникации, например телефона в автомобиле. В-третьих, этот тип не пришел сюда в своем смешном костюме, чтобы выпить пива «Текс-Мекс», от которого практически давился, как ты давишься от моего превосходного игристого вина. И в-четвертых, вне всякого сомнения, он федерал.

— Правительство? — изумился Мэнни. — Разумеется, мне лично никогда не приходилось участвовать в историях с нелегальными иммигрантами, пересекающими границы моей любимой страны на юге, но рассказы о них доходят даже до таких невинных овечек, как я... Мы знаем, чего ждать, друг мой. Comprende, hermano?[38]

— Я всегда говорил, — Вайнграсс сел за стол, — отыщи самые классные из отпетых притонов в городе и сможешь узнать о его жизни больше, чем во всей парижской канализации.

— Париж, Франция значат для тебя очень много, правда, Мэнни?

— Это исчезает, amigo. Не знаю почему, но исчезает. Здесь что-то происходит с моим мальчиком, а я не могу этого понять. Но это важно.

— Он тоже для тебя много значит, да?

— Он ведь мой сын. — Зазвонил телефон, Вайнграсс рывком схватил трубку и поднес ее к уху.

В это время Гонсалес вышел из комнаты.

— Эй, болван, это ты?

— Как ты туда попал, Мэнни? — спросил Кендрик из стерильного дома на восточном побережье Мэриленда. — Под прикрытием Моссад?

— Гораздо эффективнее, — ответил старый архитектор из Бронкса. — Здесь нет этих дипломированных бухгалтеров, считающих шекели над яичным ликером. Ну, а теперь тебе слово. Что, черт подери, случилось?

— Не знаю, клянусь, не знаю! — И Эван во всех подробностях рассказал о событиях последних дней, начиная с поразительной новости Сабри Хассана, когда он плавал в бассейне, о том, что его пребывание в Омане разоблачено. Затем поведал, как укрылся в дешевом мотеле в Вирджинии, об очной ставке с Фрэнком Свонном из Госдепартамента, о прибытии под эскортом в Белый дом, о нелицеприятной встрече с главой президентского аппарата и, наконец, как был представлен президенту Соединенных Штатов, который пошел еще дальше в стремлении все испортить, запланировав на следующий вторник церемонию награждения в Голубой комнате, да еще с оркестром морской пехоты. Затем сообщил, что женщина по имени Калейла, спасшая ему жизнь в Бахрейне, на самом деле сотрудник Центрального разведывательного управления и сейчас ее везут к нему для допроса.

— Судя по тому, что ты мне говорил, она не имеет ничего общего с твоим разоблачением.

— Почему?

— Потому что ты ей поверил, когда она представилась арабкой, исполненной стыда. Помнишь, ты мне это рассказывал? Болван, иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. В таких вещах тебя не так-то просто одурачить. Поэтому-то у тебя так хорошо и шли дела в группе, Кендрик... Твое разоблачение заставило бы эту женщину стыдиться еще больше и еще сильнее воспламенило бы тот безумный мир, в котором она живет.

— Только она одна осталась, Мэнни. Другие не сделали бы этого, не смогли бы.

— Значит, за другими есть еще другие.

— Кто, Бога ради? Они единственные знали, что я там был.

— Ты только что сказал, что Свонн сообщил тебе про какого-то блондина с иностранным акцентом, который вычислил, что ты был в Маскате. А он-то где раздобыл информацию?

— Никто не может найти его, даже Белый дом.

— Возможно, я знаю людей, которые все-таки смогут его найти, — прервал его Вайнграсс.

— Нет, нет, Мэнни, — забеспокоился Кендрик. — Это не Париж, и израильские лимиты давно исчерпаны. Я слишком много должен этим израильтянам, хотя хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь объяснил мне их интерес к одному заложнику в посольстве.

— Мне никогда не рассказывали, — отозвался Вайнграсс. — Я знал, что был определенный план, который разрабатывало подразделение, и пришел к выводу, что они собираются достать кого-то изнутри, но они не обсуждали этого при мне. Те люди умеют держать язык за зубами... Что ты собираешься предпринять дальше?

— Завтра утром встреча с этой Рашад. Я тебе говорил.

— А потом?

— Ты не смотрел телевизор?

— Я у Джи-Джи. Он признает только видеозаписи, помнишь? У него есть запись одной игры восемьдесят второго года, но большинство посетителей бара, когда он ее ставит, считают, что она проходит сегодня. Что по телевизору?

— Президент. Объявил, что я нахожусь под защитой в уединенном месте.

— По мне, звучит похоже на тюрьму.

— В своем роде так и есть, но тюрьма сносная, и начальник предоставил мне привилегии.

— Дашь мне номер своего телефона?

— Я его не знаю. На аппарате ничего не написано, только пустая полоска бумаги, но я буду держать тебя в курсе. Позвоню, если что-нибудь предприму. За этой линией никто не следит, и не имеет значения, если бы даже следили.

— Ладно, теперь позволь спросить тебя кое о чем. Упоминал ли ты кому-нибудь обо мне?

— Боже всемогущий, конечно нет. Возможно, ты есть в секретных материалах по Оману, и я действительно сказал, что, помимо меня, много других людей заслуживают похвалы, но я никогда не называл твоего имени. А что?