Британия - Саймон Скэрроу

– «Кровавые вороны»! В бой!

Он пустил свою лошадь шагом, потом перешел на рысь, а затем на галоп. Расстояние между всадниками и наступающей пехотой быстро сокращалось. В самый последний момент, когда до врага оставалось не более тридцати футов, прозвучал приказ атаковать. «Кровавые вороны» издали боевой клич, опустили копья и пришпорили скакунов. Снежинки летели в лицо Катона, и ему постоянно приходилось смаргивать. Он высоко поднял меч и отвел его немного в сторону, готовясь нанести первый удар. Только что варвары преследовали бегущего противника, но ситуация стремительно поменялась, и враги смолкли, напуганные стремительным натиском «Кровавых воронов». Катон заметил группу вражеских солдат и направил к ним своего скакуна.

Варвары бросились врассыпную, но один из них, оказавшийся менее быстрым, не успел отскочить в сторону, и лошадь Катона на всем скаку врезалась ему в грудь. Префект, взмахнув мечом, достал последнего врага, остававшегося перед ним, – клинок рассек ему плечо и задел спину. Варвар упал на колени, а Катон развернул свою лошадь, чтобы разобраться с теми, кто успел избежать его атаки.

Двое врагов побежали прочь, но третий приготовился к схватке и поднял топор. Катон отклонился в сторону, принял удар топора на щит, резко развернулся в седле и нацелился противнику в голову. Однако тот, в свою очередь, успел прикрыться щитом и отступить. Все его внимание было сосредоточено на римском офицере, и он не заметил Траксиса, который подобрался к нему сзади с копьем наперевес. Через мгновение окровавленный наконечник показался из горла варвара.

Катон увидел, что атака полностью ошеломила врага – уцелевшие неприятели удирали обратно; некоторые бросали оружие, чтобы избежать копий «Кровавых воронов». Траксис и трубач оставались рядом с Катоном, и префект повернулся к ним.

– Играй отступление! – приказал он.

Пронзительная нота перекрыла вой ветра, скрежет стали и крики сражающихся; офицеры стали отдавать приказы солдатам, чтобы те возвращались к своим штандартам. Некоторые продолжали преследовать врага, пока им не пригрозили наказанием. Однако очень скоро последние варвары скрылись из вида, за исключением тех, кто так и остался на заснеженном поле, и «вороны» вновь построились по эскадронам. Фемистокл и несколько его бойцов отсутствовали, и Катон взял оставшихся всадников его эскадрона под собственную команду. Когда все собрались возле Катона, он развернул лошадь и направил ее в сторону берега.

Видимость улучшилась, и префект понял, что до рассвета осталось совсем немного. Оглянувшись в сторону костров и застывших вокруг них фигур, он обратил молитву к Фортуне, чтобы варварам потребовалось некоторое время прийти в себя и чтобы их еще некоторое время удерживали фигуры римских солдат, сидящих возле костров, а друиды не стали сразу переходить перешеек и не отсекли его отряд. Тогда «Кровавые вороны» успеют оторваться от врага и добраться до основных сил.

По мере того как светлело небо, снегопад стихал, и вскоре снежинки стали похожи на легкую пыль, подгоняемую ветром. Катон и его солдаты кутались в плащи и поглубже надвигали капюшоны. Слева возвышались земляные валы основного лагеря, расположенного на холмистой местности. Там также горели костры, и создавалось впечатление, что римляне еще не ушли. Вдоль частокола и башен стояли часовые – другие римские мертвецы. «Получилось вполне убедительно, – подумал Катон, – и врага еще некоторое время удастся вводить в заблуждение».

Он вел своих людей к морю, где бежали пенные волны, с ритмичным ревом разбиваясь о скалы. Почти случайно они наткнулись на дорогу, по которой прошла остальная армия. Снег скрыл следы тысяч сапог, фургонов и колес повозок, но неровности на поверхности остались, и Катон следовал по ним без особых проблем. «Кровавые вороны» перешли на ритмичную рысь. Копыта лошадей поднимали в воздух снег, и над землей повисло белое облако, а вместо обычного грохота скачки тропу окутывала тишина, придававшая происходящему нечто волшебное.

Несмотря на серьезность опасности, грозившей Катону и его товарищам, и такого жуткого холода, что от него немели руки и ноги, его мысли неизменно возвращались к Юлии. Он никак не мог поверить в ее смерть. Боги одарили эту женщину удивительной жизнерадостностью, поразившей Катона с их первой встречи. Она никогда не теряла уверенности и переносила все испытания и опасности не хуже закаленного ветерана. От осады Пальмиры, кораблекрушения у Крита, ее пленения Аяксом – и до унижения в руках восставших рабов.

На мгновение, продолжая слегка раскачиваться в седле, Катон вспомнил ее лицо. Немного тяжелую челюсть, маленький нос, серые глаза и темные брови, часто выгибавшиеся вверх, когда она мягко его дразнила. И темные волосы с треугольником на лбу, спадающие до самых плеч. Он вдруг понял, как сильно скучал по ней, физически и эмоционально. Юлия была стройной, ее груди помещались в его ладонях, а плоский живот с клинышком мягких темных волос неизменно будил огонь в его чреслах. Мягкие и гладкие обводы ее ягодиц имели идеальную форму. Ноги были слегка коротковаты – маленькое отклонение от идеала, одно из немногих, определявших ее безупречность для Катона. Его сердце мучительно сжималось от мысли, что она больше не дышит и он никогда не почувствует ее тепло. Юлия стала такой, как многие из тех, кто помог им обмануть врага, – холодной и неподвижной. Они остались непогребенными, их бросили догнивать – но тело Юлии кремировали, хоть какое-то утешение… Недолгие мысли о ее красоте исчезли – теперь он представлял себе морщинистую кожу, обтягивающую кости, и почувствовал тошноту.

Катон открыл глаза, и его охватила ярость – он увидел, что на несколько шагов отклонился от тропы, едва видневшейся под свежим снегом. Короткое движение поводьев, и его лошадь вернулась на тропу, а он твердо сказал себе, что должен принять факт смерти Юлии. Он знал: она хотела, чтобы он продолжал жить и попытался быть счастливым. Но знал он и другое – так же верно, как то, что солнце встает на рассвете, – что будет вспоминать время, проведенное с Юлией, и в настоящем и возможном будущем в нем всегда будут присутствовать мысли о ней. Ясный весенний день, распускающийся цветок, зеленое сияние новых листьев и крепкие ароматы возрождающейся жизни уже никогда не смогут освежить его душу, как прежде. В ней наступила вечная зима – жизнь замерла под мантией, белой, словно кость, и холодной, как лед, и безжалостный ветер потери навсегда унес доступные ему радости. И ничто не сможет это изменить.

– Командир!

Катон поднял голову и заморгал. Рядом с ним остановился Мирон, показывавший вперед. Там, на расстоянии примерно в милю, префект увидел хвост растянувшегося по просторам зимнего ландшафта римского войска. Фургоны окружали пехотинцы, солдатам приходилось подталкивать колеса повозок, застревавших в неглубоких выбоинах. Кавалерия патрулировала колонну со стороны суши, берег оставался по другую руку. Часть всадников ускакала вперед, на разведку. Катон напряг глаза, стараясь увидеть, что происходит дальше, на востоке, там, где армия искала спасение. Однако в глубине души он уже считал себя мертвым и сейчас просто смотрел на тысячи людей, которые скоро разделят его судьбу в реальности.