Я стану твоим врагом - Ольга Погожева

— Ну уж нет, миледи, — ворчливо отвечала камеристка, принимаясь расчёсывать спутанные чёрные пряди. — Никто не обвинит старую Юрту в том, что она плохо знает своё дело! Ничто не заставит меня забыть о моих обязанностях, миледи, ну уж нет! Нет, нет, миледи!

Марион сдалась, позволив Юрте причесать и уложить волосы, поправить платье, освежить лицо. Вымыв руки, камеристка направилась с миской бульона и зажжённой свечой в комнату сэра Эйра, а Марион поднялась, делая шаг к двери. Осторожно приоткрыла створку, выглядывая наружу: благодаря зажжённым факелам тропинка к дому проглядывалась почти до самого спуска, а яркий костёр, над которым кипела вода в большом чане, отпугивал лесное зверьё. Прислушавшись, баронесса услышала тяжёлые шаги и плеск воды: Ликонт возвращался к дому, и Марион поспешно закрыла дверь, не желая, чтобы тот заметил её первым: из темноты тот мог увидеть освещённый дом гораздо раньше.

Юрта первой справилась со своими обязанностями: сэр Эйр очнулся от тяжёлого сна, и, как человек рассудительный и жаждущий выздоровления, заставил себя выпить жидкий, постный бульон. Рыцарю и в самом деле нелегко давалась болезнь и связанная с нею слабость: женское общество оказалось не лучшим для того, чтобы стойко переносить простейшие физические нужды.

Марион ещё кормила Михо, отворачивавшегося от ложки и бессвязно умолявшего её дать ему поспать ещё немножко, когда Юрта покинула дом. Марион слышала, как она разговаривает с вернувшимся Ликонтом, но не могла разобрать ни слова. К тому моменту, как Михаэль наконец выпил половину чашки и уснул окончательно, стояла уже глубокая ночь. Им с Юртой также нужно было поспать, хоть немного — и если служанка покончила со стиркой и варкой белья, им следовало готовиться ко сну. Спать собирались прямо на полу: лесной домик не был рассчитан на такое количество гостей.

— Ох, и не знаю, как бы мы без вас управились, — услышала Марион, открыв дверь. — И как вас за это благодарить…

— Вы меня о помощи не просили. Значит, и благодарить не нужно.

— Ну вот ещё!.. — ворчливо начала Юрта, и тут же осеклась, заметив появившуюся на пороге баронессу.

Марион обвела взглядом уютную в свете костра и факелов поляну, сидевшего на мелко порубленных дровах Ликонта, цедившего глоток за глотком из жестяной кружки с горячей водой, и хлопотавшую у котла Юрту, вылавливавшую длинной палкой бельё и развешивавшую его на обмотанных вокруг деревьев верёвках.

— Я же сказала тебе убираться, — проронила баронесса, делая шаг вперёд. — Почему ты ещё здесь?

Ликонт кивнул, делая последний глоток, и поставил кружку на камни у кострища.

— Сейчас сделаю ещё одну ходку, и уберусь, — пообещал он, поднимаясь на ноги. — Не беспокойся, я понял: ты не хочешь меня видеть.

Он подцепил валявшиеся на земле пустые вёдра, и Марион сложила руки на груди, ёжась от ночной прохлады. Ликонт, с расстёгнутым мундиром и помятыми рукавами, один из которых был порван и подкатан, а второй, с протезом, безнадёжно промок от окунания в ручей, не вызывал в ней прежних чувств. Как и тогда, в тюрьме, когда она впервые поняла, что всесильный герцог бывает уязвим, — сейчас она смотрела на него совсем другими глазами. Этот человек был очень похож на того, кого она так ненавидела, но он был тем, кого она совершенно не знала.

— Ты сжёг письмо? — неожиданно даже для себя спросила Марион.

Ликонт на миг замер, точно вспоминая, о чём речь, затем неопределённо взмахнул рукой с зажатыми в ней деревянными бадьями.

— Нет. Забыл о нём.

— Сожги, — посоветовала баронесса, проходя к костру: жар от огня дарил блаженное тепло. — Как вообще ты мог написать что-либо подобное, Ликонт?

Командующий усмехнулся, остановившись на полпути к тропинке.

— Погорячился, — коротко ответил он, и Марион, не удержавшись, вымученно усмехнулась в ответ.

Юрта бросила быстрый взгляд от Ликонта к баронессе, развешивая последнее бельё. Герцог уже спустился к ручью, невзирая на полную темноту и отсутствие острой в том необходимости: свежая вода на ночь — это, конечно, хорошо, но того небольшого запаса, что было в доме, им бы хватило. Старая камеристка спрятала усмешку, поправляя влажную простыню на бечёвке: явное нежелание герцога покидать их дом не осталось для неё загадкой.

Вернулся Ликонт достаточно быстро, поставив бадьи у огня. Способ доставки воды он придумал весьма для себя удобный: вёдра висели на крючковатой палке, которую он перебросил через плечо и мог, таким образом, удерживать их одной рукой.

— Я подготовлю нам постели, миледи, — проговорила Юрта, исчезая за дверью: камеристка мгновенно распознала взгляд командующего, направленный на сидевшую у огня баронессу.

Леди Марион, несмотря на усталость и измождённость, тёмными тенями разукрасившие осунувшееся лицо, в тёплом оранжевом свете пламенных отблесков казалась влекущей и привлекательной — настолько, насколько позволяла ей поселившаяся в глубине тёмных глаз тревога и все свалившиеся на неё за последнее время беды. И уж если это стало очевидным для старой служанки, тем более это не обошло внимание Ликонта, остановившегося у костра. Юрта ещё помнила этот взгляд — мужской взгляд, направленный на женщину, которая вызывала жаркое желание, ускорявшее биение сердца, разгонявшее жидкий огонь по пульсировавшим жилам.

— Нам с Юртой нужно выспаться, — проронила Марион, поднимая глаза. — Ты можешь остаться здесь до рассвета, если хочешь. Ночные дороги опасны…

— И ты, конечно, беспокоишься обо мне, потому что…

— Не хочу огорчать твою сестру, если с тобой что-то случится, — ровно ответила баронесса.

— Сегодня утром ты не думала про мою сестру, — проговорил герцог, внимательно глядя ей в глаза. — Там, в церемониальном зале. Ты бы уничтожила меня, не задумываясь, а вместе со мной потянула бы на дно и Наалу, и Ореста, и Януша…

Марион опустила глаза.

— Власть над врагом — это упоительное чувство, — медленно проговорила она. — Оно затмевает и разум, и добрые намерения… Это как ненависть, которая выжигает всё, не оставляя места даже для любви. Даже к собственному сыну…

Нестор порывисто шагнул вперёд, столь стремительно, что она не успела уклониться, когда левая рука валлийского командующего сжала её ладонь, а глаза — синие, полыхающие, как северное небо — оказались неожиданно близко.

— Я должен был сделать это давно. Я был таким глупцом, — неожиданно хриплым голосом проговорил Ликонт, сжимая тонкие, крепкие пальцы аверонской воительницы. — Всё делал неправильно… я ошибался и раньше, но никогда — так страшно. Я и вправду готов был стать твоим заклятым врагом — только потому, что боялся твоей власти надо мной… потому, что знал — ты никогда не станешь моей. Я не мог принять этого, не мог проиграть, и совсем упустил из виду… то, какую боль я тебе причинил. Я должен был сделать это раньше. Попросить у тебя прощения. За всё то, что сделал.