Город и псы - Марио Варгас Льоса

– Почему вы поступили в военное училище?

Ответа не последовало. Руками Ягуар крепко держался за край топчана; лицо – суровое и спокойное – не изменило выражения.

– Вас ведь насильно сюда засунули, так? – спросил Гамбоа.

– А что, господин лейтенант?

Голос точно соответствовал глазам. Слова были почтительными, произносил он их медленно, выговаривая с некоторой чувственностью, но тон выдавал скрытую заносчивость.

– Я хочу знать, – сказал Гамбоа, – зачем вы поступили в военное училище?

– Хотел стать военным.

– Хотел? – переспросил Гамбоа, – Теперь передумал?

На этот раз он уловил сомнение. Если офицер расспрашивал о планах на жизнь, все кадеты дружно отвечали, что хотят стать военными. Но Гамбоа знал, что на вступительные экзамены в Чоррильос явятся единицы.

– Пока не знаю, господин лейтенант, – ответил Ягуар несколько секунд спустя. И снова ненадолго умолк. – Может, пойду в Авиационную академию.

Прошло еще некоторое время. Они смотрели друг на друга и, казалось, чего-то ждали. Внезапно Гамбоа задал резкий вопрос:

– Вы же знаете, за что сидите в камере?

– Нет, господин лейтенант.

– Правда? Думаете, не за что было вас сажать?

– Я ничего не сделал, – твердо сказал Ягуар.

– Одного шкафчика хватило бы, – медленно проговорил Гамбоа. – Сигареты, две бутылки писко, коллекция отмычек. Этого недостаточно, по-вашему?

Лейтенант пристально смотрел на собеседника, но не замечал никаких изменений: Ягуар по-прежнему спокойно молчал. Не казался удивленным или напуганным.

– Сигареты еще ладно, – продолжал Гамбоа. – Лишение увольнения. А вот спиртное – это серьезно. Кадеты могут пить в городе, у себя дома. Но здесь не должно быть ни капли алкоголя, – он помолчал. – А кости? Не первый взвод, а игорный дом какой-то. А отмычки? Ведь что это значит? Кражи со взломом. Вы сколько шкафчиков вскрыли? Давно товарищей обворовываете?

– Я? – Гамбоа на миг стушевался; Ягуар глядел насмешливо. Не отводя глаз, он повторил: – Я?

– Да, – сказал Гамбоа, чувствуя, что его захлестывает гневом, – кто же, черт вас дери, еще?

– Все, – сказал Ягуар, – все в училище.

– Вранье, – сказал Гамбоа. – Трус!

– Я не трус, – сказал Ягуар. – Ошибаетесь, господин лейтенант.

– Вор, – добавил Гамбоа, – пьянь, игрок, да еще и трус. Я бы, знаете ли, хотел, чтобы мы были гражданскими.

– Чтобы меня избить? – спросил Ягуар.

– Нет, – ответил Гамбоа, – я бы тебя взял за ухо и доставил в исправилку. Что и следовало сделать твоим родителям. Теперь уже поздно, ты себя загубил. Помнишь, три года назад? Я приказал распустить Круг, чтобы вы прекратили играть в бандитов. Помнишь, что я сказал в тот вечер?

– Нет, – сказал Ягуар, – не помню.

– Еще как помнишь. Ну да неважно. Думал, ты такой умный? В армии такие умники, как ты, рано или поздно нарываются. Ты долго продержался. Но теперь настал твой черед.

– Почему? – спросил Ягуар. – Я ничего не сделал.

– Круг, – сказал Гамбоа. – Кража вопросов к экзаменам, кража личных вещей, нападения на кадетов старших курсов, издевательства над третьекурсниками. Знаешь, кто ты такой? Преступник.

– Неправда, – сказал Ягуар. – Я ничего не сделал. Только то, что все делают.

– Кто? – спросил Гамбоа. – Кто еще воровал вопросы?

– Все, – сказал Ягуар. – Не воруют те, у кого есть на что их купить. Но замешаны все.

– Фамилии, – сказал Гамбоа, – назови мне фамилии. Кто в первом взводе?

– Меня отчислят?

– Да. А может, и что похуже.

– Хорошо, – сказал Ягуар недрогнувшим голосом. – Весь первый взвод покупал вопросы к экзаменам.

– Да? – сказал Гамбоа. – И кадет Арана тоже?

– Кто, господин лейтенант?

– Арана, – повторил Гамбоа, – кадет Рикардо Арана.

– Нет, – сказал Ягуар, – он вроде никогда не покупал. Он был зубрила. Но все остальные покупали.

– За что ты убил Арану? – сказал Гамбоа. – Отвечай. Все всё знают. За что?

– Что это с вами? – сказал Ягуар. Быстро сморгнул.

– Отвечай на вопрос.

– Думаете, вы крутой мужик? – сказал Ягуар. Он приподнялся. Голос у него дрожал. – Если такой крутой – снимите погоны. Я вас не боюсь.

Гамбоа молниеносно выбросил вперед руку и схватил его за воротник рубашки, другой рукой припечатал к стене. Ягуар закашлялся, но перед этим Гамбоа ощутил будто укол в плечо: Ягуар хотел его ударить, а кулак напоролся на локоть противника и повис. Гамбоа отпустил его и отступил на шаг.

– Я могу тебя убить, – сказал он. – У меня есть на это право. Я старший по званию, а ты пытался поднять на меня руку. Но тобой займется Совет офицеров.

– Снимите погоны, – повторил Ягуар. – Вы, может, и сильнее меня, но я вас не боюсь.

– За что ты убил Арану? – сказал Гамбоа. – Кончай косить под дурачка и отвечай.

– Никого я не убивал. Почему вы так говорите? Думаете, я убийца? За что мне убивать Раба?

– Тебя сдали, – сказал Гамбоа. – Ты попал.

– Кто? – Ягуар вскочил на ноги. Глаза полыхали огнем.

– Видишь? – сказал Гамбоа. – Ты сам себя выдаешь.

– Кто сказал, что я убил Арану? – сказал Ягуар. – Вот его я точно убью.

– Выстрелил в спину, – сказал Гамбоа. – Он шел перед тобой, в двадцати метрах. Ты его подло убил. Знаешь, что за это бывает?

– Я никого не убивал. Клянусь, господин лейтенант.

– Увидим, – сказал Гамбоа. – Лучше тебе признаться.

– Мне не в чем признаваться! – выкрикнул Ягуар. – Экзамены, воровство – да. Но не я один такой. Все этим занимаются. Только самые ссыкливые платят, чтобы другие за них воровали. Но я никого не убивал. И хочу знать, кто так про меня сказал.

– Скоро узнаешь, – ответил Гамбоа, – Он тебе в лицо это скажет.

На следующий день я вернулся домой в девять утра. Мать сидела в дверях и, не шевелясь, смотрела, как я подхожу. Я сказал: «Я у друга в Чукуито ночевал». Она не ответила. И смотрела на меня как-то странно, с опаской, будто бы я ей что-то собирался сделать. Разглядывала меня с головы до ног, мне от ее взгляда не по себе становилось. Голова у меня трещала, в горле пересохло, но я не решался при ней завалиться спать. Не знал, чем заняться, открывал тетрадки и учебники, просто так, все одно они уже мне были ни к чему, рылся в ящике со всяким хламом, а она бродила за мной и пялилась. Я обернулся и сказал: «Что такое? Чего ты с меня глаз не сводишь?» И тогда она сказала: «Пропал ты. Лучше б умер». И вышла на улицу. Долго сидела на крыльце, локтями оперлась на колени, лицо закрыла руками. Я подсматривал из своей комнаты и видел, какая у нее дырявая штопаная кофта, шея вся в морщинах, голова лохматая. Тихонько подошел к ней и сказал: «Если ты обиделась, прости меня». Она