Погоня - Валентин Маслюков

— Откуда я его знаю?! — фыркнул кот. — Глупый вопрос. Никчемный, неумный, ничтожный вопрос! Кому уж знать, как не мне! Еще бы! Это, я бы сказал, даже нахально будет с твоей стороны такими вопросами пробавляться. Откуда я знаю государя?! Ты даешь! — У Золотинки уж отлегло на сердце, когда она поняла, что не промахнулась, но кот не дал ей расслабиться… — Покойный государь, — небрежно продолжал он, — наш великий государь, как принято считать, хотя бывали государи и повели… повеликее… покойный государь… хотя, опять же сказать, бывали государи и покойнее, был до безумия, до безрассудства предан. — Почтеннейший смахнул воображаемую слезу.

— Кем предан? — тронула лоб Золотинка.

— Кем? — удивился кот. И тоже задумался, пытаясь понять эту абракадабру. Он начал повторять собственное высказывание медленно, как бы распутывая: — Покойник был… до безумия… до безрассудства… предан. Мне предан. Был предан мне! — сообразил кот и продолжал с подъемом: — Скажу и больше, положа руку на сердце, покойник никого так не любил, как меня. Он меня обожал. Скажу откровенно, скажу все: из-за меня-то покойник и проиграл достопамятное сражение под Медней.

— Покойный? — полепетала Золотинка.

— Покойник, — решительно поправил кот, не замечая тонкой словесной разницы. — Покойник, говорю, проиграл сражение. Из-за сердечной слабости. Из-за понятной и простительной слабости. Но проиграл.

В несказанном ошеломлении Золотинка не находила слов. Все это была бы чистейшая ахинея, когда бы не свидетельство хотенчика, который непреложно свидетельствовал в пользу отъявленной брехни и бахвальства. К тому же Золотинка не умела понять, действительно ли Почтеннейший врет, не умела распознать это. Не видела с той очевидной наглядностью, с какой случалось ей распознать ложь Рукосила да и других немаленьких людей. Но эта особь с мутной душой… Как могла Золотинка распознать чужую ложь, когда и сама лукавила, когда приняла чужое обличье, по самому своему существу ложное!

— Каким образом?.. — пробормотала она. — Проиграл сражение под Медней?

— А чего, собственно, тебе от меня надо? — прошамкал кот. — И вообще: где табак, водка? Где девочки? Соловья баснями не кормят. Сначала ужинать. Водка, табак, баня, девочки. Потом разговор.

— Сначала дело, — возразила Золотинка, ошеломленная настолько, что на время она как бы утратила связность мысли и говорила наобум, первое, что пришло в голову. Тем удивительнее, что слова ее по общему впечатлению звучали вполне разумно. Как если бы Золотинка и сама понимала, что лепечет.

— А чем ты докажешь, что ты волшебник? Почем я знаю, что не напрасно здесь распинаюсь? — прищурился кот, склоняясь вперед и упираясь лапой в бок. Похоже, он не просто хитрил, но подражал повадкам какого-то ловкача, которого принял за образец, — вольно или невольно.

Но Золотинка-то никому не подражала и никого не разыгрывала. Она потянулась к уху с намерением достать Эфремон да сверкнуть наглой твари в лицо… И остановилась в сомнении. Стоила ли тварь того, чтобы показывать действительную свою силу? Нужно ли коту, в самом деле, знать о существовании Эфремона? Не лучше ли будет начать издалека? Или, скажем так, с краю?

Тут, толкнув ногой дверь, без стука вошла служанка, толстая немолодая девка. Обеими руками она держала тарелку горячего супа, ухитряясь при этом зажимать пальцами еще краюху хлеба и тряпку, в зубах же торчала ложка. Когда все это, кроме тряпки, поместилось на табурете, девка кивнула на кота, хихикнув:

— А этому что? Хозяин говорит, обед на двоих.

— Этому? — переспросила Золотинка. — Поджарьте пару мышей. Потом стопарик водки, табака, бумагу для самокрутки. И девочек после бани.

— Каких девочек? — вытаращила глаза девка.

Вопрос, понятно, остался без ответа, зато обнаружилось, для какой надобности служанка таскает с собой без видимого употребления тряпку — не особенно размахнувшись, она смазала этим сомнительным орудием чистоты мальчишку по уху. Ни на мгновение не оставлявший осторожности кот бросился в угол и с размаху хлопнулась о доски — словно мешок с шерстью. Девка вышла, на пороге прыснув.

— Вот так! — мрачно молвила Золотинка. — Вот тебе табак, водка и прочие пороки.

— Чего тебе от меня надо? — задиристо спросил кот, не оправившись от унижения. Во всяком случае, он не настаивал больше на девочках и на других предварительных условиях. Нельзя было исключить, что Почтеннейший, на самом деле, даже и не курил!

— Ты много тут говорил об отношениях с великим государем Юлием. Да верится с трудом.

— Простите, сударь, однако я до сих не имею чести знать, с кем имею дело! — напыжился кот, он, явно, страдал от мысли, что произвел невыгодное впечатление, с чрезмерной, скоморошьей ловкостью прянув с табурета в угол.

— Ты имеешь дело с волшебством. С могучим, всюду проникающим волшебством.

— Это волшебство прячется по задворкам, — хитро сказал кот. — Зачем ему прятаться, если оно могучее и всюду проникающее? Великий Рукосил-Могут не прячется.

Мимолетное замешательство Золотинки не укрылось от Почтеннейшего, хотя, казалось бы, она тут же нашлась с ответом:

— Ты тоже прячешься по задворкам. Я думаю, до поры до времени…

— Так, — непроизвольно кивнул кот.

— …И значит, у нас много общего. Может статься, мы с тобой перестанем прятаться, если договоримся. Сейчас меня занимают твои отношения с великим государем Юлием.

В сущности, если отбросить не совсем опрятную манеру выражаться, Почтеннейший был не так уж не прав, требуя от собеседника взаимности. Потупившись, Золотинка развязала торбу, подумывая предъявить Почтеннейшему хотенчик, который и свел их в этой харчевне, но опять заколебалась: слишком много нужно было бы тогда рассказать… объяснить про желание Юлия и, может быть, — если без этого не обойдешься — упомянуть о встрече в Камарицком лесу. Чутье да и просто обыкновенная растерянность, сумятица в голове удерживали Золотинку от откровенности. И она вспомнила про мертвый хотенчик и мертвый Паракон из блуждающего дворца, которые никого уж не могут выдать.

— Вот! — решительно сказала она, кидая рогульку на кровать. — Знаешь ты, что это такое? Или объяснять нужно?

— Догадываюсь, — протянул кот, но так как-то особенно насторожился и даже присмирел, что впору было усомниться, действительно ли он «догадывается».

Скоро Золотинка сообразила, что благоговейные чувства Почтеннейшего вызывает не деревянная рогулька, назначения которой он действительно не понимал, а перстень с Параконом. Кошачьи глаза расширились и как бы осветились, он застыл, позабыв все свои нахальные ухватки.