Сборник — Финт хвостом - А.Р. Морлен

Крысы не ушли. Я слышала их возню. Какашки стали появляться посреди кухни, где я — о ужас — наступала на них и поскальзывалась, пока не научилась смотреть себе под ноги. Они были рядом с моей кроватью, в коридоре, на дне ванны. Крысы совсем обнаглели.

Я выскребла кухню дочиста. Не оставила ни потеков апельсинового сока на шкафу, ни крошек от тостов. Я часами пылесосила пол. В любом углу моего дома можно было проводить хирургическую операцию.

Если, конечно, не считать следов крыс, все время перебегавших мне дорогу.

В их проделках не было ничего забавного: тут проглядывала смертельно серьезная цель. Они провозгласили себя хозяевами места, где я, человек, живу; им теперь нужно мое полное поражение, они ждут, когда я отдам им все, что имею. Это было написано отметинами зубов, которые они оставляли на ножках моей мебели. На крысином языке эти отметки означали требование капитуляции. Их захват моего дома был тщательно спланирован и чужд всякого милосердия — несмотря на то что мне удалось отчетливо увидеть лишь одну крысу: ту, которая увернулась от первой пули. Я не смогла их уничтожить.

Как я могла от них избавиться? Крысы для людей — не пища, а нежеланные приживальщики. Пока не было человека, крысам приходилось честно конкурировать с сотней других зверей, и они влачили жалкое существование. Им наступило раздолье, когда появились люди. Крыс создала человеческая цивилизация. Чтобы омрачить их ленивое, преступное торжество, не жалко эту цивилизацию и разрушить.

Так я думала, сидя на кухне — она была холодной, очень светлой и стерильно чистой, но все-таки оставалась игровой площадкой этих паразитов. Нигде не было видимых следов их присутствия, как и следов присутствия мышей, которые были здесь раньше и которые сбежали от крыс, испугавшись их мускулов. Но я-то чувствовала, что крысы здесь. Я знала, что теперь они осмелели и бродят по всем комнатам моего дома, стараясь не попадать в поле зрения. Кухня, где совершенно не было пищи, — это их цитадель. Я сижу у себя на кухне, со свечой и зажигалкой. Рядом, в бумажном пакете, лежат утренние газеты за две последние недели, аккуратно свернутые. Их девственный вид был испорчен. В одном углу бумага покусана и оторвана. Где-то из нее сделали гнездо для отвратительных розовых писклявых крысят.

Я то зажигаю, то гашу зажигалку. Зажгла свечу и подношу к пакету. Немного отодвигаю; снова подношу ближе. Я выключаю свет, снова подношу свечку к газетам и впиваюсь взглядом в отгрызенный край, освещенный оранжевым пламенем. Если я подожгу дом, они все погибнут, поджарятся в проемах между стен, их трупы съежатся и обуглятся. Пожарные зальют их водой из шлангов, и по кусочкам они выплывут в сточную канаву.

Пламя коснулось пакета. Я почувствовала, что вот сейчас их глазки внимательно за мной наблюдают. И поняла, что огонь не причинит им никакого вреда, что они уже готовы удрать с корабля, как всегда удирают крысы. Пламя их не настигнет. Они будут смотреть на пожар из кустов, окружающих двор, а когда пепел остынет, вернутся за трофеями и растащат последние остатки пищи.

Газета съежилась, показались желтые языки пламени. Я затоптала его ногами. Даже древнейшее и самое смертоносное оружие человека бессильно перед крысами. На бежевом линолеуме, как напоминание об окончательной победе грызунов, осталась черная рябь.

Пока человеческая нога попирает землю, паразит по имени крыса будет пользоваться плодами нашего труда. Чтобы справиться с крысами, надо уничтожить все, что сделано людьми. Это не в моих силах.

Но на войне, как на войне. Выйти из боя — значит капитулировать, капитулировать — значит попасть в рабство.

Вздувшийся линолеум воняет чем-то химическим. Я чувствую, как они подглядывают из-за шкафов, из-за плиты и холодильника, чтобы узнать, чем кончились мои эксперименты с огнем. Конечно, разочарованы тем, что я так и не довела это дело до конца: не осталась бездомной и не сгорела, — а они бы в это время просто-напросто переселились в соседний дом. Одним человеком меньше, двумя десятками крыс больше.

Я слышу их безостановочную возню. Мне кажется, я вижу, как они подергивают усами. Они здесь, вокруг — интересуются, что я еще предприму, ждут очередной трагически-безнадежной попытки. Их упрямое стремление выжить любой ценой убеждает меня в том, что животные и правда превосходят нас, людей, в плане жизненной силы. Мне казалось, что я вложила в борьбу все силы, но крысиных сил оказалось больше. В этот миг я почти поддалась отчаянию. Я применила все средства, которые способен выдумать человеческий ум, но их звериная живучесть одержала верх.

Когда я почти сдалась, наступил переломный момент.

Человеческими силами тут не справиться. Их звериный мир слишком мал, слишком настойчив, слишком полон жизненных сил. Мне не достать их из нашего «верхнего» мира, мне не навлечь на них гибель.

Только в их собственном мире, мире животных, их можно поймать, разорвать на клочки, уничтожить. У животных не бывает такой ненависти, как сейчас у меня в душе. В ненависти с крысиной душой может соперничать только душа человека. Только человеческая ненависть, соединенная с голодом животного, может равняться с ненавистью и голодом крыс. Я бы все отдала, чтобы убить хотя бы одну из них. Во мне растет жажда убийства крыс. Она меня пожирает. И я послушно делаю все, что велит мне страсть.

Чтобы преследовать убегающих крыс, мне надо быть меньше в размере. Чтобы настигнуть их за углом, я должна быть проворной и гибкой. Я должна чувствовать, как они пахнут. Я должна их слышать. Свое широкое лицо я превратила в охотничье острие, в плотоядный кончик стрелы. Я тянула свои уши вверх — все выше и выше, — чтобы слышать их прогорклое дыхание. Я расширила свои зрачки так, чтобы никакая темнота не могла скрыть крыс от моего взгляда. Ноги напружинились для прыжков. Ногти на руках загнулись и заострились. Я вся — только зубы и когти. Я слышу, как они бросились во все стороны. Слишком поздно.

Я — крысиная смерть.

Кошка рвет на себе неудобную одежду, запутавшиеся рукава, застежки-молнии, в которые попадает шерсть. И вот она свободна, и одним плавным прыжком оказалась за холодильником.

Шипение, горловой рык, короткий сдавленный писк — эти странные звуки много часов раздаются по всему дому, от подвала до чердака.

В конце концов власти объявили, что дом покинут хозяином.

Когда владение выставили на продажу, его пришел осматривать подрядчик покупателя. Он сказал, что в его многолетней практике это владение самое чистое и опрятное из всех, если не считать дыры от пули на кухне.