Жук. Таинственная история - Ричард Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит отметить, что араб нес огромный тюк, который, вопреки протестам кэбмена, взял с собой внутрь экипажа».
Я внимательно изучил содержание доклада, не упустив из вида его ужасный тайный смысл, неведомый составителю, после чего обратился к Беллинхэму:
– Мистер Беллинхэм, с вашего позволения, я оставлю этот отчет у себя: в моих руках он будет в безопасности, вы же можете снять копию, а если понадобится, я предоставлю оригинал в полицию. Когда поступит запрос из Скотланд-Ярда, скажите, что я отправился на Коммершиал-роуд и о дальнейших своих действиях сообщу в полицейский участок Лаймхауса.
Через минуту мы вновь колесили по улицам Лондона – втроем в хэнсомовском кэбе.
Глава 43. Убийство у Миссис Хендерсон
От Ватерлоо до Лаймхауса путь неблизкий, и он кажется еще длиннее, если волнение до предела натягивает нервы и только и думаешь, как бы поскорее добраться до места. Как назло, кэб нам попался не из быстрых. Начало поездки прошло в тишине. Все размышляли о своем.
Потом Лессинхэм, сидящий рядом со мной, сказал:
– Мистер Чэмпнелл, то сообщение все еще у вас?
– Да.
– Вы не покажете его мне?
Я передал ему бумагу. Он прочитал ее один раз, затем повторно – и, по-моему, снова. Я старался не смотреть на него, однако не мог не заметить, что щеки его побледнели, рот задергался и лихорадочно заблестели глаза; этот Народный Вождь, чьей главной чертой всегда считалась невозмутимость, был готов сорваться, как истеричная дама. Умственное напряжение, преследовавшее его в последние дни, слишком сильно сказалось на его физическом состоянии. Исчезновение любимой, безусловно, стало последней каплей. Я понял, что если в скором времени это напряжение не разрядится, он окажется гораздо ближе к эмоциональному и интеллектуальному краху, чем сам предполагает. Будь у меня власть над Лессинхэмом, я бы тут же приказал ему отправляться домой и ни о чем не думать, но в сложившейся ситуации я сознавал, что это бесполезно, и поэтому решил действовать совершенно иначе. Чувствуя, что ожидание для него является худшей мукой, я счел нужным объяснить, насколько это возможно, чего именно опасаюсь и как предполагаю предотвратить нежелательный ход событий.
Вскоре он задал давно ожидаемый мной вопрос, но сделал это голосом столь хриплым и надорванным, что тот, кто слышал его выступления перед избирателями или в Палате общин, вряд ли узнал бы его:
– Мистер Чэмпнелл… кем, по вашему мнению, был человек в обносках и лохмотьях, описанный в докладе с Воксхоллского вокзала?
Он прекрасно знал, кто это был, но я понимал, почему ему так хочется, чтобы догадку высказал я.
– Надеюсь, что этим человеком окажется мисс Линдон.
– Надеетесь! – у него вырвался стон.
– Да, надеюсь: ведь если это так, то не исключено и даже вполне вероятно, что через несколько часов она вновь окажется в ваших объятиях.
– Дай Бог, чтобы вы оказались правы!.. дай-то Бог!.. да смилостивится над нами Господь!
Я не смел на него посмотреть: дрожь в голосе говорила о том, что в глазах Лессинхэма стоят слезы. Атертон продолжал молчать. Он наполовину высунулся из кэба, глядя прямо вперед, будто видел там девушку, взывающую к нему, и не мог отвести от нее взора.
Потом Лессинхэм опять заговорил, то ли обращаясь к себе самому, то ли ко мне:
– Там написано о криках в поезде и плаче в кэбе… что этот негодяй сделал с ней? Как моя милая, должно быть, страдает!
Лично я вряд ли позволил бы себе задумываться над этим. Представляя, как взлелеянная в неге девушка попала во власть дьявола во плоти, одержимого – я не сомневался, что так называемый Араб одержим, – всеми демонами ужаса и страха, я не мог унять дрожь. Отчего, как говорилось в отчете со станции, кто-то пронзительно кричал, заставляя пассажиров думать, что совершается убийство? Какая невыносимая боль стала причиной воплей? Какая нестерпимая мука? Что за плач заставил приземленного и много повидавшего извозчика дважды спускаться с козел и проверять, в чем там дело? Какие страдания все это могло означать? Беспомощная девушка – успевшая испытать так много, пережить мучения, что были, возможно, хуже смерти! – оказалась заперта в тряской, болтающейся карете вместе с адским чужеземцем и огромным тюком, внутри которого таились безымянные кошмары… Как издевались над ней, пока везли через самый центр цивилизованного Лондона? Что она испытывала, беспрестанно стеная и рыдая?
О таких вещах лучше не думать, и мне было совершенно очевидно, что следует во что бы то ни стало отвлечь Лессинхэма от горестных размышлений.
– Ну же, мистер Лессинхэм, ни вас, ни меня подобные мрачные мысли до добра не доведут. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Кстати, разве сегодня вы не должны были произносить речь в Палате общин?
– Должен!.. Да, я должен был выступать… но какое это имеет значение?
– Но вы никого не предупредили о том, что будете отсутствовать?
– Предупредил?.. но кого я должен был поставить в известность?
– Дорогой мой! Послушайте меня, мистер Лессинхэм. Я бы