Рюрик. Полёт сокола - Валентин Гнатюк

— Господин! — возник на пороге слуга. — Там посыльный от начальника городской стражи.

— Что случилось? — вышел к нему градоначальник.

— Господин, — доложил посыльный, — всё сделано, раскопали тринадцать тел и… одного живого.

— Кто?

— Да тот самый Урус-батыр, помяло его, но живой, настоящий батыр, господин.

— Тело купца Аурайя нашли?

— Сказать трудно, у многих изуродованы лица, но, по-моему, купца среди них нет.

— Впрочем, это уже не наше дело, пусть этим занимается тайная стража. Они забрали батыра?

— Нет, господин, они говорят, что преступника нужно пока отвезти в нашу тюрьму.

— Он в сознании?

— Нет, господин.

— Хорошо, везите в тюрьму, и всё равно свяжите самыми крепкими верёвками, на всякий случай, — велел градоначальник. — Да ухаживайте за ним хорошо, я пришлю лекаря. Раз он преступник, значит, быть ему рабом, а такой раб, как Урус-батыр, очень дорого стоит! Слышала, Лайпи, — повернулся он к затаившей дыхание жене, — хорошая новость, урусский батыр жив! Я велел послать к нему лучшего лекаря.

— Это действительно великий батыр, — тихо молвила жена и, прильнув к мужу, зажурчала томным просительным голосом: — Помнишь его рассказ, что необычайную силу ему дала земля, видимо, это так и есть. Она ему дала силу, она же его сохранила! А можно на него взглянуть?

— Не стоит, Лайпи, пусть утихнет весь этот шум, да и не по чину тебе посещать тюрьму ради преступника.

— Хорошо, можно тогда я пошлю свою служанку с фруктами и мясом, батыру нужно хорошо питаться. Теперь он невольник, и его можно будет купить, ты выкупишь его, Аслан? — глядя на мужа сияющими очами, ластилась, как кошка, жена.

— Посмотрим, — обронил муж, — его ещё нужно привести в чувство, допросить и определить меру наказания. Не хотелось бы отдавать его тайной страже. Не будем спешить, на всё воля Аллаха! А на счёт твоей служанки я распоряжусь, пусть помогает ухаживать за больным, в наших интересах поскорее поставить его на ноги.

Сила то проваливался в беспамятство, то снова возвращался в сознание. Когда его очи в очередной раз открылись, то он вначале подумал, что снова грезит. Пред ним совсем близко лучистые очи светились любовью и жалостью. А он глядел на милый лик и очень боялся, что тот вдруг исчезнет. Забота именитого в Булгаре лекаря, крепкое тело богатыря, а может, более всего любовь, что невидимой мощной силой полыхала меж ним и служанкой жены градоначальника, творили чудеса, и Сила быстро креп. К нему часто наведывался сотник из тайной стражи. Всякий раз он собирался подробно выспросить о купце, у которого Сила работал помощником, но уходил ни с чем. Так было и сегодня.

— Понимаешь, сотник, после того, как человек был заживо погребён, он как бы умер. Тело его ожило, но разум, а с ним и возможность говорить, пока к нему не вернулись, — пояснял лекарь. — Скорее всего, он ничего не помнит и не понимает.

— А когда он сможет говорить? — спросил изведыватель.

— Может быть, и никогда, — ответил, пожав плечами, лекарь, — этого никто не знает, кроме самих богов… — тут лекарь слегка поперхнулся. — Я хотел сказать, никто кроме самого Аллаха, да, именно это я и хотел сказать.

Сотник задумался: с одной стороны, урус жив, но с другой — никаких сведений от него получить нельзя.

— А может, он притворяется? — предположил досужий изведыватель.

— Понимаешь, уважаемый сотник благословенной тайной стражи, к нему не вернулось даже чувство боли, вот, посмотри сам. — Лекарь взял одну из тонких игл, что применялись им в лечении больных путём укалывания в определённые точки, и медленно погрузил её в руку богатыря, но тот даже не вздрогнул. — Вот видишь, почтенный, он ничего не чувствует.

— Постой, давай я сам попробую, — проговорил сотник, но не стал брать у лекаря иглу, а, протянув руку к небольшой масляной лампе на столе, поднёс её к руке лежащего батыра чуть ниже локтя. Затрещали волосы, скручиваясь от огня, запахло палёной плотью. Снова ничего не отразилось на лике уруса, зато послышался стон, а потом шум упавшего тела. Доктор и сотник оглянулись и увидели, что служанка, помогавшая лекарю, лежит на каменном полу без чувств.

— Ладно, лекарь, я тебе верю, собственно, для нас пока ничего не изменилось от того, что он остался жив, для Тайной службы он мёртв. Если вдруг случится, что к нему вернётся память и речь, ты должен сразу сообщить мне, понял?

— О да, почтеннейший, как же иначе, все мы должны помогать тем, кто стоит на страже нашего покоя, — подобострастно заверил лекарь, вставая и подходя к лежащей помощнице, чтобы привести её в чувство. Пока он возился с девицей, сотник ушёл. — Теперь, я думаю, он придёт не скоро, Серпике, — молвил лекарь пришедшей в себя служанке. — Твой урус молодец, я ведь видел, что ему больно, но он вытерпел, не показал этого костолому, иначе было бы худо. Ну, вот и мне пора идти, вручаю тебе нашего батыра. Я давно изучаю людей и их болезни, потому вижу, что для него гораздо важнее, чтобы рядом была ты, а не я. — Выйдя из каменного мрачного строения и довольно щурясь на яркое солнце, лекарь пробормотал про себя: «Мне градоначальник платит за то, чтобы я скорее поставил больного на ноги, а уж какое средство применять — иглы, снадобья или любовь, это уже моё дело».

— Мой чудесный батыр, — тихо шептала Серпике, осторожно поглаживая исцарапанный лик больного, — моя хозяйка, госпожа Лайпи, уговаривает своего мужа выкупить тебя. Ты ей очень нравишься, она мечтает заиметь себе такого раба, — очи девушки налились слезами и болью. Раненый едва заметно покачал головой. — Ничего не говори, я понимаю, что ты хочешь сказать. Сама не ведаю как, но понимаю, милый. — С этими словами девица прижалась к широкой груди богатыря и замерла от мгновения счастья. — Я знаю, ты вольный, как дикий степной скакун, и под седлом ходить не будешь, скорее умрёшь. Я булгарка, но булгары тоже разные, потому что разных предков потомки. Те, которых теперь называют чёрными хазарами, подчинились хазарам и стали вроде их цепных псов. Другие ушли на Дунай и теперь свою страну имеют, смешавшись со славянами. А мои предки ушли с Азова на Идель и Кара-Идель, и хотя мы платим дань хазарам, но веры и порядков своих держимся. Зовёмся мы сувары, а потому наш главный город тоже носит имя Сувар. Мы никогда не были кочевниками, издревле растили злаки, разводили скот, пчёл, занимались всяким ремеслом и торговлей. И веру чужую магометанскую не приняли, Великого Тенгри нашего не продали за посулы арабов, хотя булгары на восходе и на полудне уже омусульманились…

— Суварушка ты моя, Серпик милый! — то ли прошептали в ответ уста раненого батыра, то ли прозвучало в сознании девушки, и от тех слов покатилась по всему существу её блаженная волна счастья, голова закружилась так, что казалось, она куда-то падает, но это падение было сладостным.

Спустя некоторое время Сила смог говорить, а потом и вставать. Пошатываясь, он ходил по своей каменной темнице. Это время было самым счастливым для влюблённых. Богатырь попросил принести ему тайно кусок железного прута, чтобы тихонько, когда не видит стража, быстрее восстанавливать свою силу.

— Как же ты в служанки попала к градоначальнице, Серпик? — спрашивал батыр, мешая в речи словенские и булгарские слова и глядя в тёмные, чуть раскосые очи девушки. Так он по-своему произносил имя Серпике. А булгарка на свой лад называла Силу созвучным Силмук, и тоже говорила на смеси словенского, булгарского и тюркского. Только для влюблённых не важен язык слов, они разумеют язык сердца, а он един для всех народов и в переводе не нуждается.

— У нас земля была, Силмук, и жили мы хорошо, но однажды в конце зимы, когда отец вёз зерно на торжище, кони его провалились под лёд, а он все старался их вызволить, так и утонул вместе с лошадьми. Мать осталась одна с нами шестерыми. Дело без отца пошло всё хуже, часть земли продали, а потом и вовсе пришлось мне в служанки к дальней родственнице пойти, чтобы помочь матери и младшим братьям и сёстрам. Вот так и оказалась я в доме градоначальника. Раньше было непривычно и до того тоскливо после трудной, но вольной жизни, зато теперь я самая счастливая, потому что с тобой встретилась…

Но вскоре Серпике пришла весьма встревоженная.

— Силмук, там уже закончили подземелье, предназначенное для тебя, сегодня повесили крепчайшую дубовую дверь, окованную медными листами, и установили наружный затвор. Значит, завтра-послезавтра тебя повезут в дом градоначальника. Лекарь убедил тайную стражу, что память и речь к тебе никогда не вернутся, а потому изведывателям ты не нужен, градоначальник выкупил тебя за малые деньги, — прошептала Серпике, подавая принесённую для батыра еду. — Запрут тебя в крепком подземелье, а что будет дальше, я боюсь и думать…

— Серпик, нельзя мне в подземелье градоначальника, скоро битва… ну, в общем, нельзя, Суварушка моя, никак нельзя. Надо что-то придумать.