Женщины его жизни - Ева Модиньяни

– Но почему? – Он был в полном замешательстве.

– Потому что потому, – ответила она теми же словами, что он сказал ей тогда на яхте. – «Если мы будем тратить время в поисках ответов на подобные вопросы, у нас его не останется, чтобы жить». Помнишь?

Бруно помнил все.

– Что же тебя так обидело? – терпеливо спросил он.

– Ложь, Бруно. – Она была все той же женщиной, движимой желанием жить и любить, но этот человек, одна мысль о котором еще несколько дней назад кружила ей голову, теперь вызывал у нее живейшую неприязнь. – Оскорбительная ложь. Впрочем, она другой и не бывает.

– Я должен был тебе признаться, что женат?

– В этом не было необходимости, – холодно отрезала она, – просто можно было вести себя, как подобает мужчине.

Ни разу в жизни Бруно не ударил ни одной женщины, но в эту минуту ему пришлось совершить настоящее насилие над собой, чтобы удержаться от пощечины, в которой потом пришлось бы горько раскаиваться.

– Да как ты смеешь? – вскипел он. – Кто ты такая, в конце концов?

– Просто женщина, не готовая принять тебя в роли безутешного вдовца, – безжалостно продолжала Карин. – Просто женщина, не желающая раскрыть объятия и сказать: «Приди, поплачь на моем плече».

– Ты могла бы хоть не оскорблять память о Маари! – воскликнул он, вскакивая на ноги.

– У меня ничего подобного и в мыслях не было, – сурово остановила она его, – и ты это прекрасно знаешь. Иначе тебе незачем было бы приходить в ярость. Я испытываю только сострадание к этой несчастной, которая умерла, чтобы спасти тебе жизнь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что ты не заслуживаешь такой преданности. – Карин была неумолима. – Я тебя не упрекаю за то, что ты любил другую, за то, что был женат и имел сына, но я никогда не прощу, что ты ухаживал за мной как за единственной женщиной на свете. Я не могу осуждать тебя или отпускать тебе грехи, но имею право высказать свое мнение.

– Дурацкое мнение, не основанное на фактах, – гневно возразил он.

– Довольно, мистер Брайан, – отрезала Карин. – Вы знаете женщин только с горизонтальной стороны, как-то раз я вам уже об этом говорила. Это ваша философия: видеть жизнь в горизонтальном положении. Вы циник, мистер Брайан. Я могла бы принять вас и таким, но вот лжецов я не выношу.

– Можешь возвращаться туда, откуда пришла, – Бруно обжег ее испепеляющим взглядом, стараясь сохранить непроницаемое выражение. Что толку спорить с этой самонадеянной маленькой мещаночкой, изрекающей моральные истины, зачем тратить на нее свое время и внимание, зачем отдавать ей свою любовь? – Дверь открыта. Скатертью дорожка.

– Ничего другого я от вас и не ждала, мистер Брайан, – ответила она, одарив его самой лучезарной из своих улыбок. – И это именно то, что я намерена сделать.

Карин грациозно повернулась и вышла из комнаты.

– Что-то не так? – спросил Кало, положив газету, которую и не думал читать.

– Хоть ты-то не вмешивайся. – В минуты гнева Бруно становился удивительно похож на Аннализу. Он унаследовал необузданную и страстную натуру матери.

– Съездил бы ты покататься верхом, – посоветовал Кало. – Это пойдет тебе на пользу.

Бруно вышел, не сказав ни слова в ответ.

Тридцать восемь лет назад Кало видел встречу Аннализы с Филипом во дворцовом саду. Это было любовное свидание под луной среди аромата цветов, но он сразу же почувствовал, что романтическая история добром не кончится. Бурное объяснение на грани ссоры, при котором он только что присутствовал, напротив, показалось ему добрым знаком.

Эта гордая девушка, выросшая среди тирольских снегов, поразительно напоминала ему юную баронессу Монреале. В непримиримом взгляде Карин Кало различал те же яростные вспышки и ту же нежность, что были в глазах Аннализы. Он видел в ней то же желание любить, ту же радость и боль женского естества, но в ней было больше последовательности и откровенности.

Аннализа, которую он держал в объятиях в потайной сторожке позади эвкалиптовой рощи ненастной осенней ночью, стала навеки принадлежать ему, только когда смерть оборвала ее прекрасную молодость.

ЗАПАХ СМЕРТИ

МИСТЕР КОСТА

– Прошу вас, мистер Коста, следуйте за мной. – Стюардесса была блондинкой с кукольным носиком и вежливой улыбкой. Она была похожа на манекенщицу, и форма «Алиталии» [61] очень шла ей.

– Ладно, – буркнул в ответ Кало, на невозмутимом лице которого не было заметно следов бессонной ночи и одолевавших его тяжелых мыслей.

Он шел за ней покорно, как робот. Девушка то и дело оборачивалась и улыбалась ему. Она была безукоризненно подкрашена, без особых претензий на кокетство, и распространяла вокруг себя дух свежести и приятной деловитости. За ней тянулся тонкий аромат духов «Арпеж», напоминавший ему запах олеандров и цветов померанца. Кало чувствовал себя потерянным в этом странном месте, столь непохожем на привычную ему реальность, и с подозрением поглядывал по сторонам.

Прилежно соблюдая инструкции, полученные в Риме в момент посадки, девушка обращалась к нему самым почтительным тоном, который приберегала только для Очень Важных Персон. Ей было предписано оказывать ему особое внимание во время перелета, а по прибытии в Сан-Франциско передать из рук в руки мистеру Лучано Конфорти, представителю по общественным связям калифорнийского аэропорта. Надо было признать, что никаких особых хлопот он ей не доставил.

Этот светловолосый великан с добрыми голубыми глазами, которому было явно не по себе в темном костюме с белой рубашкой и черным траурным галстуком, покорно позволил пристегнуть привязной ремень и беспрекословно выполнял все ее предписания. Было ясно, что это его первый полет, но очевидно было и другое: новое средство передвижения не вызывало у него никаких эмоций.

Когда ему предложили обед, он лишь с улыбкой покачал головой, потом прикрыл глаза, словно стараясь заснуть, а на самом деле не желая, чтобы его беспокоили. В салоне первого класса летели еще четверо пассажиров: трое мужчин и одна женщина. Кало слышал их голоса, но смысла слов не улавливал.

Лишь один раз, посреди ночи, он попросил стакан воды, а потом принялся жевать лакричный корень.

Они вошли в зал ожидания аэропорта, показавшийся Кало огромным и оживленным, как городская площадь в базарный день, и таким же пестрым благодаря разноцветным вывескам авиакомпаний и броской униформе служащих. Через громкоговоритель разносились вкрадчивые голоса дикторов, что-то объявлявших на незнакомом языке.

В центре возвышалась статуя святого Франциска [62], в честь которого был назван город в Калифорнии. Присутствие святого подбодрило Кало, он даже немного подобрел к американцам.