Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев

Но я о другом. Это из рассказа многих участников события. Похороны Терехова. Поляна. Метрах в трехстах-четырехстах на опушке леса стоят замаскированные танки. Когда гроб уже опустили в могилу (а у нас было принято там, где это позволяла обстановка, хоронить погибших в гробах), подошел танкист. Один подошел. И спросил, кого хоронят. Оказалось, что подошел родной брат Ивана Терехова. Вынули гроб из могилы. Братья попрощались. Вот такая встреча. Полгода, пока шла война, да, я думаю, и сейчас, кто еще живой, очевидцы пытались разгадать тайну, что заставило танкиста Терехова подойти к похоронной процессии? Почему подошел именно он, а не кто-то другой?

За бои в Прибалтике многие офицеры и солдаты дивизиона получили ордена и медали. Командир дивизиона майор Грязнов получил орден Александра Невского. А дивизия была награждена орденом Суворова II степени.

В конце декабря 61-я армия вновь вернулась в 1-й Белорусский фронт. Дивизия была отведена в тыл и железнодорожным транспортом переброшена в Польшу, в район Гарволин юго-восточнее Варшавы.

От Варшавы до Штеттина

19 января 1945 года начался триумфальный поход на Запад. Но мы тогда этого еще не знали. Офицеры и солдаты готовились к войне жестокой, тяжелой, круглосуточной.

Я уже писал, как тепло меня встретили командир и начальник штаба дивизиона. Уже на следующий день капитан Федько изливал передо мной душу, как тяжело дивизиону без топослужбы. Он говорил: «Ты представляешь, командиры батарей молодые, они плохо готовят данные для стрельбы, еще хуже ведут пристрелку, хорошо еще, что под Либавой дивизион в основном держали на прямой наводке, а как только батарею ставили на закрытую позицию, скандал. Грязнов требует данные для стрельбы, а где я их возьму? Сам я в этой службе ни черта не понимаю, и спросить некого. А о тебе мне говорили, что человек надежный». В ответ на его откровенность и я разоткровенничался и рассказал ему об одном конфликте с его предшественником, бывшим начальником штаба дивизиона и личным другом по работе в штабе армии капитаном Бойко.

В восьми километрах восточнее Сигулды дивизия готовилась к прорыву оборонительной линии противника. Дивизион поставили на закрытые огневые позиции. Надо было срочно выполнить привязку боевого порядка. На ходу останавливают: «Срочно к начальнику штаба!» Капитан Бойко вручает мне номера пикетов с их координатами. Это был первый случай построения опорной топографической сети топографами армии с начала войны. Отнесся я к их работе с недоверием, но приказ выполнил. Нашел два пикета и привязал к ним все три батареи. Подготовил и передал начальнику штаба данные. Не прошло и часа, как вызывает капитан Бойко и выказывает свое неудовольствие моей работой. Оказывается, командир дивизиона вел пристрелку одной батареей и получил отклонение на два деления угломера. У меня такого еще не бывало. Не сдержался и грубо ответил капитану, заявив, что он сам виноват, что подсунул мне непроверенные координаты и что я за свою работу отвечаю. Но у самого на сердце неспокойно: а вдруг где-то ошибся в цифрах или линиях? Забрав инструменты и своих помощников, продублировал ход. Снова нанес на планшет. Все правильно. Все сошлось. Значит, ошибка кроется в другом. Чтобы проверить работу армейских топографов, решил произвести привязку к местным предметам. Привязываю. Наношу на карту и получаю результат, батарея накалывается в овраге. Смотрю, когда проводились картографические работы. Оказывается, последняя рекогносцировка еще в 1911–1914 годах!

Выслушав мой длинный рассказ, капитан Федько заявил: «И из-за двух делений угломера подняли шум?» Но я-то знал, что два деления угломера – это много, а иногда бывает и очень много, особенно когда снаряды падают на голову своей пехоте. А Федько я сказал, что это я рассказал ему для того, чтобы он знал, что и у меня бывают ошибки. Хотя бы в несдержанности.

А в том случае пришлось производить привязку батарей и наблюдательных пунктов в условных координатах. И тогда уже снаряды легли туда, куда их посылали. В данном вопросе не могу не отметить, что такие старые карты были у нас не только на территорию Латвии, но и Белоруссии, в то время как у немцев карты нашей территории, в том числе и упомянутых мною районов, были новейшие, рекогносцировки 1938–1940 годов. Дело доходило до того, что мы брали карты у убитых немецких офицеров и по ним работали. К сожалению, нечасто они к нам попадали.

Капитан Федько глубоко ошибся в своих надеждах на классическое планирование действий артиллерии при прорыве оборонительных линий или подавлении его наступательных сил. Почти вся его служба в дивизионе протекала в непрерывных продвижениях вперед и перемещениях по фронту, когда артиллерия или не успевала развернуться, или, не сделав ни одного выстрела, снималась, чтобы снова куда-то двигаться и закапываться на новом рубеже.

В прорыв оборонительной линии с Магнушевского плацдарма были введены танковые соединения, они и решили судьбу фронта. Немцы, преследуемые танками, поспешно отступали, а мы, делая по 40–50 километров в сутки, их догоняли. От р. Пилица, что южнее Варшавы, до границы Германии дивизия, преследуя противника, прошла по маршруту Жерардув, Кутно, Долгуш и только 27 января, на германской границе у города Уж-Дойч (ныне Ujście), что южнее города Шнайдемюль (ныне Pila), вступила в бои.

Взвод топоразведки из 4–6 человек, хотя по штату должно быть 12 человек, на марше выполнял функции разведчиков и нес караульную службу.

Двигались днем, останавливаясь на ночь в населенных пунктах. Пехота не успевала за танками, и тогда роты и даже батальоны сажали на машины артполка.

Поляки относились к нам нейтрально. Были, правда, и исключения. Как-то нас двоих муж с женой угостили вином. Для нас было новинкой, когда они бутылку вина вылили в кастрюли и поставили в другую кастрюлю с кипящей водой. Бывали случаи, когда между нашими солдатами и польками вспыхивала любовь. В одной деревне начальник связи дивизиона так влюбился в польку, что отстал от дивизиона на двое суток. Чем дольше люди были вне боев, тем больше разлагалась и падала дисциплина. Солдаты стали искать развлечений. Стали пить. Польки очень ловко этим пользовались. После ночи, проведенной в женской компании, иные гуляки возвращались без пропитых шинелей, гимнастерок и даже без сапог. За бимбер (самогонку) солдаты отдавали все, все свои трофеи.

Километров за шестьдесят от границы с Германией у нас кончился бензин. Полк остановился, и меня и ст. сержанта Митягова отправили вперед, для связи с пехотным полком. Не знаю, какая могла быть у нас связь, если у нас не было ни радиостанции, ни транспорта. Но нам было все равно. Мы уже полагали, что немцы так и будут отступать до Атлантики без остановки.