Руфь - Элизабет Гаскелл

Иногда их навещал мистер Фарквар, и, когда он сообщил о своей помолвке с Джемаймой, Бенсонам показалось, будто они заглянули в мир, из которого были изгнаны. Им — по крайней мере, Руфи и мисс Бенсон — очень хотелось узнать побольше подробностей об этой помолвке. Сидя над шитьем, Руфь воображала себе, как произошло объяснение влюбленных. Когда она располагала в определенном порядке события, случившиеся в столь знакомой обстановке и со столь знакомыми людьми, то обнаруживала некое несоответствие и снова пыталась нарисовать картину, как мистер Фарквар признается в любви Джемайме, а она, вспыхнув, принимает предложение.

Мистер Фарквар ограничился простым сообщением, что между ним и Джемаймой некоторое время назад заключена помолвка, но что это держалось в секрете до сего дня, а теперь объявлено и признано, и они поженятся, как только он вернется из Шотландии, куда едет для устройства своих семейных дел. Этого было вполне достаточно для мистера Бенсона, с которым одним и разговаривал мистер Фарквар, поскольку Руфь всегда избегала обязанности встречать гостей, а хозяин обладал способностью распознавать, как каждый из его гостей стучит в дверь, и всегда спешил навстречу мистеру Фарквару.

Мисс Бенсон иногда думала — а у нее была привычка высказывать вслух свои мысли, — что Джемайма могла бы и сама прийти объявить старым друзьям о таком событии. Однако мистер Бенсон решительно вступился, защищая Джемайму от обвинений в пренебрежении к ним, и выразил убеждение, что ей одной они обязаны визитами мистера Фарквара и его постоянным участием к Леонарду. Более того, передавая разговор, который он имел с ней на улице, когда они впервые встретились после разрыва, мистер Бенсон рассказал сестре, как он рад был обнаружить, что горячий характер Джемаймы теперь стал гораздо умереннее и что она научилась владеть собой и подчинять желания разуму. Поэтому Джемайма и воздерживается от свидания с Руфью, понимая, что это не принесет пока пользы, и ждет более важного повода или острой необходимости для такого визита.

Руфь ничего не говорила, но тем сильнее разгоралось в ней тайное желание встретиться с Джемаймой. Вспоминая страшный разговор с мистером Брэдшоу, не дававший ей потом покоя ни во сне, ни наяву, Руфь с грустью сознавала, что не поблагодарила Джемайму за ее великодушное заступничество. В то время когда Руфь жестоко страдала, она не вспоминала об этом, однако теперь ее мучило, что в тот день она ни словом, ни интонацией, ни жестом — никак не выразила своей признательности. Мистер Бенсон не сказал ей о своей встрече с Джемаймой, и потому она думала, что нет никакой надежды на свидание в будущем. Ей казалось странным, как два семейства, разлученные ссорой, могут прожить всю жизнь, никогда не навещая друг друга, несмотря на близкое соседство.

Единственной надеждой Руфи был Леонард. Она уже замучилась искать временную работу или постоянное место, которые, словно нарочно, убегали от нее. Это не выводило ее из терпения, но она была очень грустна. Руфь чувствовала желание приносить пользу людям, а они избегали ее и, завидев на улице, переходили на другую сторону. Зато в Леонарде замечался некоторый прогресс. Не то чтобы он продолжал благополучно развиваться или отличался общительностью, как иные дети, которые переходят от детства к отрочеству и от отрочества к юности какими-то веселыми прыжками, беззаботно наслаждаясь каждым периодом. Нет, характер Леонарда стал неровным, мальчик теперь был более задумчив и склонен к рефлексии, чем многие взрослые. Он заранее обдумывал свои поступки, чтобы избежать того, чего боялся. Руфь не могла уберечь его от встречи со многими неприятностями, она и сама не отличалась храбростью и стремилась избежать столкновений с грубостью. Но зато в Леонарде понемногу оживала утраченная любовь к матери. Когда они бывали наедине, он бросался к ней на шею и осыпал поцелуями без всякой видимой причины для столь страстного порыва. При посторонних он вел себя холодно и сдержанно. Самую отрадную сторону его характера составляла очевидная решимость «быть самому себе законом» и серьезность, с которой он относился к этому правилу. У Леонарда появилась склонность размышлять, особенно вместе с мистером Бенсоном, о тех вечных вопросах морали, которые большая часть человечества давно для себя решила. Но он никогда не спорил с матерью. Ее любящее терпение, ее скромность заслужили его уважение. Видя, с какой тихой, набожной кротостью его мать переносила отказы на свои просьбы, тогда как другие, менее ее достойные, получали работу, мальчик стал смотреть на вещи иначе, и то, что поначалу сердило его, в конце концов стало вызывать глубокое уважение. Все, что Руфь говорила, он принимал теперь как непреложный закон для себя. Так, нежно и кротко, она направляла его к Господу. Ребенок не отличался крепким здоровьем. Леонард стонал и разговаривал во сне, и его аппетит бывал очень разным, возможно, из-за того, что он предпочитал самый трудный урок играм на улице. Но и эти неестественные черты постепенно исчезали из-за той доброты, которую проявлял к нему мистер Фарквар, а также из-за тех тихих, но твердых наставлений, которые давала мать. Важное влияние на него оказывала и Салли, но больше всех он любил мистера и мисс Бенсон, хотя и сдерживал проявление своих эмоций. Детство его было тяжелым, и Руфь чувствовала это. Дети легко и весело переносят не слишком большие лишения, но в данном случае вдобавок к ним Леонард должен был выносить клеймо бесчестья, отчего страдал не только он сам, но и самый любимый им человек. Именно это, а не недостаток еды, одежды или внешнего комфорта лишало его обычной для юности жизнерадостности.

Прошло два года — длинных бесцветных года. Вскоре ожидалось событие, которое в доме Бенсонов принимали близко к сердцу, хотя не могли его видеть. В августе Джемайма должна была выйти замуж, и день свадьбы назначили на четырнадцатое число. Накануне вечером Руфь сидела одна в гостиной, глядя на то, как в саду сгущаются сумерки. Глаза ее были полны слез, но она плакала не из-за того, что не могла поучаствовать в приготовлениях к завтрашнему событию, а потому, что ей было обидно за своих друзей. Мисс Бенсон очень огорчалась, что ее с братом исключили из кружка старых друзей семейства Брэдшоу.

Руфь сидела, размышляя об этом, когда вдруг увидела перед собой какую-то фигуру. Она вскочила и, несмотря на темноту, сразу узнала Джемайму. В одно мгновение они устремились друг к другу и крепко обнялись.

— Можете ли вы простить меня? — шепнула Джемайма на ухо Руфи.

— Простить вас? Что вы этим хотите сказать? За что простить? Напротив, мне надо благодарить вас, а я не нахожу слов…

— О Руфь, как я ненавидела вас когда-то!

— Тем благороднее было с вашей стороны заступиться за меня. Притом вы имели право ненавидеть меня, когда узнали, как я всех вас обманывала!

— Нет, не оттого я вас ненавидела. Это было еще прежде. Руфь, я вас ненавидела всерьез!

Некоторое время они молчали, продолжая держаться за руки. Руфь заговорила первой:

— Итак, завтра ваша свадьба!

— Да, — ответила Джемайма, — завтра в девять часов. Но мне кажется, я бы не могла венчаться, не простившись с мистером Бенсоном и с мисс Верой.

— Я схожу за ними.

— Нет, погодите. Мне надо прежде задать вам несколько вопросов. Ничего особенного, но только разлука наша представляется мне такой странной, несправедливой… Руфь, — продолжала она тише, — поправляется ли Леонард? Так грустно, бывало, слышать о нем от Уолтера. Но ему теперь лучше? — с беспокойством спросила она.

— Да, ему лучше, хотя он не такой, какими должны быть мальчики в его возрасте, — ответила мать спокойным, но грустным тоном. — Ах, Джемайма, — продолжала она, — мое самое жестокое наказание — это его судьба. Я не могу равнодушно думать о том, кем он мог бы вырасти и что такое он теперь.

— Но Уолтер говорит, здоровье Леонарда укрепилось и он уж не такой нервный и нелюдимый.

Последние слова Джемайма произнесла нерешительно, с сомнением, словно не зная, как выразить свою мысль, чтобы не обидеть Руфь.

— Он не подает виду, что сильно переживает из-за своего бесчестья. Не могу я говорить об этом, Джемайма, слишком болит сердце за него. Но ему лучше, — продолжала она, чувствуя, что нежная заботливость Джемаймы требует ответа, чего бы ей это ни стоило. — Только он слишком усердно занимается; за уроками он, очевидно, отдыхает от своих мыслей. Он очень много знает, и, я надеюсь и верю, хотя и боюсь это выговорить, он очень добр.

— Вы должны почаще отпускать его к нам, когда мы вернемся. Мы будем отсутствовать месяца два: едем в Германию по делам Уолтера. Руфь, сегодня вечером я говорила с отцом, очень серьезно и очень спокойно, и это заставило относиться к нему с большей любовью и пониманием…

— Надеюсь, он знает, что вы сюда пошли? — спросила Руфь.