Говорит Гитлер. Зверь из бездны - Герман Раушнинг

Просвещение, разум, прогресс, осушение духовного болота человечества, обеспечение безопасности, правовая защищенность — все эти усилия, призванные освободить человека от бремени тревог, являются замечательными плодами труда человеческого. Но как только они возводятся в абсолют, как только неограниченная власть обожествляется и становится нормой жизни, они тут же из блага превращаются в проклятие, из средств поддержки — в орудие подавления.

Пророки и пропагандисты

Когда пророк Иеремия предсказал падение Иерусалима, евреи бросили его в сырую темницу. Они кричали, что "этот человек жаждет не блага своему народу, а страданий". Рискованно делать пророчества. Если настолько просто предсказать приближение зла, то почему же оно происходит? Я вовсе не жалуюсь, что некоторые мои предсказания грядущей революции не были восприняты всерьез. Чересчур невероятным казалось, что такая странная фигура как Гитлер, вынесенная на Олимп в результате брожения германской нации, человек, которого воспринимали не иначе как уголовника, как выскочку, сумел до мельчайших подробностей еще восемь или девять лет тому назад спланировать все, что ныне претворяется в жизнь. Это свидетельствует об огромной уверенности в своей силе и широте замыслов — качествах, которыми никому и в голову бы не пришло наделять этого человека. Именно это и сбило с толку противников Гитлера, не пожелавших внимать подобным предупреждениям, считавших планы Гитлера пустой фантазией или дешевой пропагандой, и которые, как теперь видно, он разработал с непостижимой точностью.

Вовсе не Авдемелех Ефиоплянин[17] вытащил меня, как пророка Иеремию из болота, в котором я оказался прошлой зимой, когда была издана моя книга "Говорит Гитлер", а звериная сущность воплощающихся ныне гитлеровских замыслов.

Операция против Скандинавии, вторжение в Голландию, скрытое перемещение войск, вероломство и продажность марионеточных правительств, пятая колонна, непостижимый крах старейшей французской демократии — все произошло именно так, как Гитлер намечал в Оберзальцберге еще в 1932 году.

Сбудутся ли и дальнейшие его планы? Наступит ли черед Великобритании, Балкан, России, Ближнего Востока, а затем и Африки, Америки и Дальнего Востока? Приведет ли мировая революция к печальному концу, к полному разрушению старого порядка или она замедлит свой ход? Найдутся ли силы, способные противостоять этой революции нигилизма? Могут ли остановить ее демократы?

С тех пор, как рухнуло господство демократии в Европе, вера в ее силу серьезно пошатнулась. Но разве крах демократии не был наиболее убедительным доказательством обоснованного презрения Гитлера к старой политической системе? Разве это не показало, что новая действительность требует новых методов политического руководства? Разве демократия не являлась по существу системой правления лишь нескольких аристократов, каковой она и была с самого начала? Мог ли такой режим устоять перед угрозой массовых выступлений, возникновением нового индустриального общества, новых методов исполнительной власти и нового коллективного сознания?

Так ли уж важны теперь причины, превратившие Германию в националистическое государство, и стоит ли вообще размышлять над истоками национал-социализма? Разве существует на этот счет какое-либо единое мнение? Наступит ли время, когда экспертам удастся вычислить точную дату полной гибели нацизма? Произойдет ли это в результате нехватки сырья или рабочей силы, из-за новой инфляции или внешней задолженности, а может, в силу недостаточных доходов должностных лиц или по множеству иных причин? Ошиблись все — и экономисты, и социологи, и прочие ортодоксальные ученые мужи. Вопреки всякому здравому смыслу, вопреки естественному ходу вещей нацизм развивается и неуклонно набирает силу. Он подчинил себе собственную своенравную нацию, преодолел жесткое сопротивление и антипатию к себе, прогрыз себе путь через все препятствия и барьеры, подорвав силу своих противников. Для Гитлера и его малообразованных приверженцев это был Поистине триумф силы воли. Очевидно, здесь действовало нечто большее, нежели жажда реванша и стремление к сплочению нации. За спиной нацизма, кроме германского империализма, стояли и другие силы. Из чего это движение черпало способность привлекать на свою сторону враждебные ему элементы? Как удалось нацизму парализовать волю, сломить правосудие и привести в замешательство своих многочисленных противников? Это наиболее важные вопросы. Разрешив их, удастся понять ошибки и иллюзии, способствовавшие успеху революции нигилизма, ошибки, порой совершенные из лучших побуждений и добрых намерений. Удастся понять, что происшедшее с Германией, присуще не только этой стране, — весь мир подвержен этой опасности.

Почему мы стали нацистами? Я не имею в виду уголовников или деклассированных элементов, недовольных или разочарованных, я говорю о патриотах, представителях интеллигенции, людях доброй воли. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ответ на этот вопрос следует искать именно сейчас, в круговороте сегодняшних событий. Если национал-социализм был формой германского национализма, и скорее всего его крайней формой, если само движение прекратило служить величию германской нации, то есть ли основания упрекать нас, порой с неприкрытым презрением, не только в Германии, но и здесь, что мы продаем собственную страну, чье величие и "правда или неправда" не столь однозначны? Я полагаю, что осознав мотивы, заставившие нас отвернуться от нацизма в то время, когда он переживает беспрецедентный успех, можно было бы изменить нынешнее мнение о характере великого столкновения идей, в которое вовлечены мы сегодня.

Не думаю, что я вправе простить тех моих товарищей среди германских эмигрантов, которые не приняли вместе со мной участия в противодействии Веймарской демократии, полагая, что разногласия были намного проще, нежели в действительности. Наши судьбы могут показаться схожими, но на самом деле есть существенная разница. Различие заключается не только в том, что одни добровольно отвернулись от режима, который в свое время ошибочно поддерживали, тогда как других принудили к изгнанию как представителей старой побежденной системы.

Болес существенным отличием является то, что сейчас для всех нас представляется обычным делом, а именно — борьба против политического режима в Германии. И в желании восстановить демократию как необходимый институт жизни Европы.

Мы выступили против парламентской формы демократии и общественной веры в прогресс, а также против ложного идеализма вовсе не по пустяковой причине. Мы поступили так потому, что видели реальные признаки начала революции нигилизма, которая заявила о себе еще в Веймарской республике, задолго до национал-социализма.