Чёртов плод - Свенья Ларк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парень так отчаянно торопился только что, что прыгнул сперва совсем недалеко: дом, в котором жила Верена, и возвышающуюся слева от него телевышку было видно отсюда ещё очень хорошо. Но главное, что всё это добро находилось теперь уже на ТОМ берегу, за эстакадой, так что девушка в случае чего уже никак не смогла бы разглядеть Кейра, например, из окна.
Чёрт, спасибо звёздам, что ему удалось её не разбудить…
Утренний ветерок легонько щекотал Кейру взмокшие виски. По поверхности близкой воды бежала слабая рябь и, как маленькие кораблики, неторопливо проплывали многочисленные облетевшие листья. Осенняя сырость, пахнущая чем-то горьковатым и пронзительным, похожим на угольную пыль, холодила раскрасневшиеся щёки и липла к коже, словно мокрая простыня.
Глаза немилосердно жгло; парень прикрыл опухшие веки и устало помассировал их подушечками пальцев. Ну точно, в последнюю неделю Кейр ведь почти не покидал Цитадели дольше, чем на несколько часов, а сейчас опять прошло уже больше суток без сна во внешнем мире. Когда же он, получается, спал-то в последний раз? Три дня назад… или уже даже пять? А может быть, и ещё больше…
В кармане косухи тихонько завибрировал мобильный.
«С добрым тебя утром, дорогой мыслитель».
Парень шёпотом выматерился и яростно потёр руками лицо. Ему казалось, что на ладонях всё ещё сохранился лёгкий цветочный аромат её духов.
Что же он наделал, а…
«Уходим не попрощавшись, значит? Даже не забрал назад свою китайскую бижутерию…»
Грёбаную в душу мать… нет, ну вот как, как можно было быть вчера до такой степени беспросветным идиотом… а?!
Облака над головой постепенно истончались, и сквозь них начинало понемногу просвечивать утреннее солнце, бледное, словно пыльная матовая лампочка. «Молодое и жестокое осеннее солнце, – подумалось вдруг Кейру. – Светит, но не греет. И по жизни срывает с мира всякие там покровы, придуманные ночью…»
…и от этого безмозглым слюнявым кретинам вроде него может однажды сделаться очень-очень больно.
Кейр криво усмехнулся, рассматривая замызганного вязаного медвежонка, которого какой-то шутник примотал проволокой прямо к металлическим перилам набережной. Да ты у нас, оказывается, поэт… мистер умник. Может быть, ты ещё и стишок какой-нибудь сейчас сочинишь… в духе «Псов полуночи», ага? Чтобы уже окончательно войти в образ долбаного романтического юноши?
А потом со слезами на глазах продекламируешь этот стишок обоим Правителям, когда тем каким-нибудь образом станет известно, что именно ты только что натворил. А что, Сегун, небось, даже заценит, он же страсть как любит под настроение цитировать всякие там эти, как их… предсмертные самурайские хокку.
А Тео, наверное, скажет, что Владетель, само собой, милостив и всё такое прочее, и что он никогда не стал бы обрекать тех, кто ему служит, на бессмысленные мучения. Но «для подлинного воина ведь нет ничего более мучительного, чем не иметь возможности искупить проявленную им слабость, как ты думаешь?» А донья Милис ещё ласково добавит к этому что-нибудь вроде: «Ты же понимаешь, что пощадить оступившегося означало бы предать его, верно, молодой тули-па?»
И останется ему только покаянно поддакивать, потому что возражать на всё это будет решительно нечего. Как Аспиду две недели назад.
А вот потом…
Потом хоть в петлю лезь. Нет, ну то есть ограничится ли тут дело просто петлёй, это решать ему уже никто самостоятельно не позволит, конечно же… С Аспидом, как ни крути, обошлись тогда по меркам Цитадели ещё достаточно мягко – так ведь это потому, что у того, в отличие от Кейра, никогда даже и мысли не возникало заигрывать с врагом…
Парень нервно потёр друг о друга холодные как лёд ладони, чувствуя, как начинает всё сильнее ломить запястья. Нет, ну какой же он всё-таки чёртов придурок. Отвлечься ему, видите ли, захотелось. Заскучал волчоночек…
Болван. Непроходимый, безнадёжный, клинический тупица…
«Ладно, хватит, – сердито сказал Кейр самому себе. – Подбери уже губёшки, соплежуй. Довольно тут… рассусоливать».
Никто из старших тули-па ни о чём пока не знает. И вполне возможно, что никогда и не узнает.
И точка.
В холодном осеннем небе то и дело мелькали, неумолчно перекрикиваясь, огромные стаи то ли ласточек, то ли скворцов. Хорошо этим пернатым… Стало им неуютно дома – взяли и махнули себе куда-нибудь там в Африку, а главное, ни о чём больше не нужно думать, никакой тебе этой вот… вины и ответственности, и всякого там такого прочего. Природа давно уже решила всё за них.
А Верена ведь сейчас бы наверняка спросила у него что-нибудь типа: «А вот тебе понравилось бы уметь летать, как думаешь, месье философ?» А он бы ей в ответ рассказал, как классно выглядит Нью-Йорк с высоты птичьего полёта, особенно по ночам, и как пульсируют перекрестья переливающихся всякими там огнями улиц, и как ползут, помигивая красными тормозными фарами, бесконечные вереницы машин по городским мостам…
А светлячок бы, наверное, ехидно заметила, что у него явно воображение художника или там писателя, а Кейр бы тогда, типа, удивлённо отмахнулся: «Ну ты скажешь тоже, Верен, так это же просто в каждом втором фильме такое показывают…»
Парень снова поднёс к лицу коротко загудевший телефон.
«Я надеюсь, ты хотя бы не опоздал из-за меня на самолёт, роднуля?»
Это всё нужно было прекращать.
НЕМЕДЛЕННО.
Рубить по живому, пока ещё не сделалось окончательно поздно…
Кейр до боли закусил губу и стал торопливо печатать ответ.
«Забудь обо всём, солнышко. Я хорошо провёл время, но нам с тобой совершенно не по пути».
Отправить…
Сообщение отправлено.
«Ну, по крайней мере, теперь я точно знаю, что мобильный вполне себе способен функционировать даже после скачка, – подумал Кейр, безнадёжно пытаясь отвлечься. – Ничуть не хуже, чем какие-нибудь там ботинки или нательные шмотки – даже переписка и та вон вся сохраняется».
Хотя переписка-то всё равно не в телефоне, а каждый раз подгружается из Всемирной сети…
Кейр неуверенно снова глянул на экран.
Пользователь пишет сообщение.
Пользователь удалил сообщение.
Пользователь пишет сообщение…
Стараясь не замечать мелкой, едва заметной колкой дрожи, всё отчётливее зудящей внутри его груди, Кейр открыл последний диалог с байк-клубом и коротко набрал: «Хоту больше не трогать. Дело откладывается».
Он зажал телефон между ладоней и стал снова безучастно рассматривать кирпичные арки эстакады с поблёскивающими наверху прозрачными, как магазинные витрины,
