Огонь и сера - Линкольн Чайлд

– Вы меня выслушаете?

Ответа не было.

– Позаботьтесь о своем здоровье, распустите на день последователей. Только на один день! Пусть ваши люди помоются и по-человечески поедят. В благодарность мы позволим провести демонстрацию – собраться, не нарушая закона и с благословения властей, а не так – нанося ущерб парку и раздражая жильцов. Я слышала вашу речь; теперь у вас есть шанс сделать все законно и заслужить уважение. Воспользуйтесь им!

Она замолчала. «Не говори слишком много. Пусть он переварит услышанное».

Люди замерли в ожидании ответа своего пастыря. Теперь все зависело от Бака.

Наконец он моргнул и поднял руку – медленно, словно робот. В напряженной тишине – а было так тихо, что Хейворд слышала, как щебечут птицы – Бак обошел столик и указал на капитана.

– Центурион, – только и произнес преподобный.

И этими словами будто открыл газовый вентиль.

– Центурион! – разразилась толпа. – Наемник Рима!

Кольцо вокруг палатки стало сужаться, и Хейворд вдруг испугалась по-настоящему. План не сработал. Неужели таков и был неизбежный финал?! В толпе пробудился опасный инстинкт, и Хейворд стало не до карьеры.

– Преподобный, – позвала она, – если вы отвечаете «нет»...

Но Бак отвернулся и – к полному смятению Хейворд – ушел к себе в палатку. А пустоту на том месте, где он стоял, быстро заполнили поселенцы.

Бак оставил Хейворд на милость толпы.

«Пора выметаться отсюда».

– Ладно, народ, – обернулась Хейворд к людям, – я понимаю, когда мне говорят «нет»...

– Иуда, молчи!

Толпа вооружилась палками, а Хейворд изумленно отметила, как быстро способны рассвирепеть люди. Она проиграла, проиграла с позором. Теперь карьере конец, Хейворд даже не сомневалась. Сомневалась она в том, сможет ли вообще унести руки-ноги из лагеря.

– Я ухожу, – заявила она громко и твердо. – Ухожу и надеюсь, мне дадут сделать это спокойно. Я – представитель закона.

Она пошла на живую стену, однако на этот раз стена не расступилась. Хейворд продолжала идти, думая, что люди отступят, но люди не отступили. Несколько рук резко толкнули капитана в грудь.

– Я пришла с миром! – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – И я уйду с миром!

Хейворд шагнула вперед и встретилась лицом к лицу с Тоддом. Страж преподобного сжимал в руке... камень.

– Не делайте глупостей, – предупредила она.

Парень поднял руку, и Хейворд быстро подошла к нему, глядя прямо в глаза – как собаке. Впереди всегда идут самые отчаянные: задние ряды надеются на удачу и ждут, пока противник не будет сломлен и побежден, но передние – это убийцы.

– Сучка иудская! – Потрясая камнем, Тодд отступил на шаг.

Пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок, Хейворд быстро оценила ситуацию. Оружие бесполезно. Выстрел в воздух лишь на мгновение отпугнет толпу; шок пройдет, люди набросятся на капитана, и от нее не останется мокрого места. Рокер будет только через десять минут, к тому времени поселенцы уже отведают крови и встретят полицию яростным сопротивлением. А пока комиссар доберется до самой Хейворд... Господи, она не то что десяти минут не продержится – не выстоит и пяти.

Сдержать толпу мог только Бак, а он сейчас в палатке.

Хейворд начала пятиться. Кольцо сжималось, оттесняя ее от палатки, которой уже не было видно. Своими спинами они словно ограждали Бака от ужаса того, что собирались сотворить с капитаном. Со всех сторон в Хейворд летели проклятия и насмешки.

Хейворд отчаянно вспоминала лекции по психологии толпы. Проблема в том, что поведение толпы отличается от поведения отдельно взятого человека. На толпу нельзя воздействовать подсознательно, языком тела. Толпа слушает только себя. С ней не поспоришь. Она запросто совершит такой акт насилия, на который одиночка никогда бы не осмелился.

– Центурион! – Чувствуя поддержку, Тодд шагнул к Хейворд. Люди позади него кричали, размахивая палками.

– Бак!

Бесполезно. Он ее не слышал.

– И вы называетесь христианами?! – выкрикнула Хейворд. – Посмотрите на себя!

Толпа еще больше рассвирепела.

– Богохульство! – потряс камнем Тодд.

Вот теперь она испугалась по-настоящему.

– В Библии сказано...

– Богохульница поносит Библию!

– Все слышали?!

– Заткните ей рот!

Все. Времени не осталось. Надо уходить. Стоит кому-то из толпы первому бросить камень, и они не остановятся, пока с врагом не будет покончено.

Хейворд исчерпала запас вариантов, и больше идей не осталось.

Не осталось совсем.

Глава 77

Д'Агоста отвернулся от окна. Было без пяти минут девять.

Пендергаст спокойно встал с дивана, на котором пролежал последние полчаса. Еще раньше агент убедился, что с легкостью может отпереть дверь отмычкой. Однако исследовать замок он не спешил, поэтому предпочел вновь запереть комнату.

– Хорошо вздремнули? – спросил д'Агоста. Он не понимал, как вообще можно спать в такой ситуации.

– Я не спал, Винсент. Я размышлял.

– А, ну да. Я тоже. О том, как слинять отсюда.

– Вы ведь не думаете, что я привез нас сюда, не подготовив план побега? Но даже если он не сработает, я верю в силу импровизации.

– В силу импровизации?

– Старые замки кишат тоннелями и потайными ходами. Мы сбежим отсюда, прихватив доказательства, а позже вернемся с подкреплением. У нас был выбор, Винсент: либо принять приглашение, либо закрыть это дело.

– Паршивый, скажу я, выбор.

– Полностью с вами согласен.

В дверь постучали.

Вошел Пинкеттс при полном параде. Рука д'Агосты непроизвольно дернулась к кобуре. Но лакей только поклонился и объявил:

– Прошу к столу.

Он повел пленников вниз по лестнице, потом через несколько комнат и коридоров – в большой зал, где желтые стены и высокий сводчатый потолок разгоняли сумрак поместья. На столе сверкали серебро и фарфор, а в центре благоухали свежие розы. Ужин был накрыт на троих.

Фоско дожидался в дальнем конце комнаты, у гигантского камина, украшенного резным фамильным гербом. Граф отвернулся от слабого огня, и вверх по его руке резво взбежала белая мышка.

– Добро пожаловать. – Фоско опустил мышь в проволочный домик. – Мистер Пендергаст, будьте добры, сядьте справа от меня, сержант д'Агоста, вы – слева, пожалуйста.

Д'Агоста присел, отодвинув стул подальше от графа. В присутствии Фоско ему всегда становилось не по себе, а теперь было просто невыносимо.

– Немного игристого? Из моих погребов...

Напарники молча отказались. Граф пожал плечами, а Пинкеттс наполнил его бокал.

– За «Грозовую тучу», – предложил Фоско. – Жаль, вы отказываетесь. Выпейте хотя бы воды.

– Мы с сержантом д'Агостой решили сегодня вечером воздержаться, – ответил Пендергаст.

– А у нас чудесная трапеза. – Граф осушил бокал, и Пинкеттс внес большое блюдо с ломтиками холодного мяса. – Affettati misti toscani, – сказал Фоско. – Мясное ассорти по-тоскански. Окорок борова, которого, к слову, я застрелил сам. Ну же, попробуйте. Финоккьона[62] и сопрассата[63] тоже мои.

– Нет, благодарю.

– Мистер д'Агоста?

Д'Агоста не ответил.

– Нам бы сюда слугу-карлика – пробовать пищу. Так не люблю есть в одиночку.

– Фоско, – подался вперед Пендергаст, – перейдем прямо к делу. Ни я, ни сержант д'Агоста не сможем задержаться здесь на ночь.

– Я настаиваю.

– Это не аргумент. Мы уйдем, когда сочтем нужным.

– Вы не уйдете в эту ночь, как, впрочем, и в любую другую. Предлагаю разделить со мной ужин – сегодня вы едите в последний раз. Не бойтесь, еда не отравлена. Я уготовил вам кое-что утонченное.

Д'Агоста и Пендергаст ответили графу молчанием.

Пинкеттс наполнил бокал хозяина красным вином. Граф отпил и кивнул. Взглянув на фэбээровца, он спросил:

– Когда вы догадались?

– Рядом с трупом Балларда, – тихо заговорил Пендергаст, – я нашел конский волос. Я понял, что он – от скрипичного смычка, вспомнил название яхты Балларда – «Грозовая туча», – и в тот же момент все встало на свои места: искать следовало вора, который убил жертву, предварительно ее напугав. Тогда мои мысли обратились к вам, хотя я долгое время был уверен, что преследовать стоит Балларда.

– Умно. Я не ожидал, что вы так быстро доберетесь до сути, а потому позволил себе недостойную поспешность – приказал ликвидировать священника. Мне ужасно жаль. Совершенно ненужный и глупый поступок. Я тогда на мгновение поддался панике.

– Совершенно ненужный? – взорвался д'Агоста. – Глупый? Вы как будто не о человеке говорите!

– Избавьте меня от морального абсолютизма. – Фоско отпил вина, насадил на вилку кусок свинины, съел и, вернувшись в доброе расположение духа, взглянул на Пендергаста. – Еще во время нашей первой встречи я за пять минут разговора понял, что от вас будут одни неприятности.