Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

Мы с Генкой не раз спорили по этому поводу. Он утверждал, что и в человеческой истории подобное было; приводил в пример Гитлера и ещё кого-то. Я в старую историю Земли вникал не так хорошо, как он, однако достаточно, чтобы знать, что бывало всякое. Но чтобы вот так, целенаправленно строить свою цивилизацию на жестокости и презрении ко всем и вся — такого не случалось. Когда отдельные народы на кривую дорожку сворачивают, науськанные своими вождями, это хреново, слов нет, да только остальные государства могут дать им по шапке, как Гитлеру дали, и продолжают жить нормально. А когда всеобщее развитие потекло по дурному руслу, тут уж никакого спасу нет ни для чужих, ни для своих. Яйцеголовый в своей среде от рождения лишён права выбора, и стать он может только яйцеголовым и никем больше, поскольку ни о каких других идеях, кроме идей своего народа, он не имеет понятия. Перед Проникновением многие считали, что человечеству нужно объединиться, преодолев межрасовые барьеры, а вот, выходит, что разделение — это не так и плохо. Читал я как-то Библию, и мне запомнилось место, где Господь Бог смешал языки строителей Вавилонской башни, помешав им завершить проект. А пусти он всё на самотёк, так неизвестно ещё, чем бы у них кончилось. Наверное, Иегова и был первым противником глобализации.

Вскоре мы подошли к Бродяжьему лесу. Как и все додхарские леса, он рос в том месте, где грунтовые воды подходили близко к поверхности, и как все они, был почти единым организмом, нацеленным на то, чтобы сохранять как можно больше влаги под своими непроницаемыми сводами.

Лес начинался сразу, без всякого перехода, вырастая сплошной стеной из мехрана в том месте, где длиннейшие корни додхарских деревьев, у которых под землёй расположено гораздо больше, чем снаружи, могли дотянуться до живительной влаги. Перепонки между голыми ветвями пропускали так мало света, что у земли всегда висел густой сумрак, разбавленный лёгким туманом. Лианы спускались вниз и поднимались вверх, и порой невозможно было разобрать, они ли это, или длиннейшие воздушные корни, росшие не только из стволов, но и из ветвей вплоть до второго яруса. Кустарники выбрасывали вверх фонтаны тонких веток, цепляющихся за любую опору, что им попадалась по дороге, и вся эта растительная масса вздрагивала, еле заметно шевелилась, двигалась, шуршала, вздыхала и постанывала. Под ногами лежал толстенный мат прелых, мягких как вата ветвей, сброшенной чешуи, палых почек, гнилых лиан, и в нём тоже что-то шевелилось и двигалось…

Здесь, несомненно, были и гидры. Отличить гидру от самой распространённой на Додхаре породы деревьев — таландыков, или чёрных стражей — совершенно невозможно, и в лес не потащишь целый мешок камней для того, чтобы швырять ими в каждый встречный таландык. Для определения гидр в чаще используют другие методы, и больше всего помогает то, что их недолюбливают лианы и прочие вьющиеся растения. Так что отличить и обойти их в тесно сплетённом чёрно-буро-зелёном аду, где лианами используется каждая пядь ветвей, не слишком сложно. В сомнительных случаях используют обычный мяч-попрыгунчик на резинке, которую цепляют за средний палец руки. Бросать приходится далеко, поэтому резинка должна быть длинной, а мяч тяжёлым. Такой есть у всякого уважающего себя трофейщика. У меня он тоже был, и я вышел вперёд.

Хорошо знакомая тропа, проложенная старым толстолобом из мехрана к далёкому водопою, поддерживалась им в хорошем состоянии. Толстолобы — настоящие разгребатели додхарских лесов. Они знамениты тем, что поедают всё попадающееся на их пути, включая и перепревшую лесную подстилку. От своего логова толстолоб обычно прокладывает тропу в мехран, где любит погреться на солнышке, а оттуда идёт к воде, попутно пожирая успевшие прорасти на тропе молодые побеги и обкусывая неосторожно свесившиеся сверху лианы. Как всякое большое и неповоротливое существо, маршруты он менять не любит, чем всемерно пользуются остальные обитатели леса, для которых проложенные толстолобами тропы служат в качестве улиц и проспектов.

Умники считают, что раньше толстолобы были у ибогалов домашней скотиной, вроде наших коров. Если так, то уж это были коровы, доложу я вам! Размер, во-первых. Это сколько же мяса! Сами себе могут без проблем расчистить пастбище в любой чаще. А если большое стадо напустить на самый дремучий лес, то после них не просто поле останется, а настоящая пашня, поскольку они по недостатку еды будут валить деревья, пережёвывать их своими зубищами от макушки до комля и выкапывать из земли все корни подряд. Сразу и сеять можно за ними. Молока дают, наверное, целую бочку за раз. Слыхал я о созерцателях, которым удавалось подоить толстолоба. Не знаю, может враки — о созерцателях чего только не рассказывают.

Высоко над нашими головами покрикивали крылатые мартышки. Вниз они спускаются редко — здесь не очень-то полетаешь. Поминутно кто-то невидимый срывался с места неподалёку от тропы и ломился в чащу, подальше от нас. Птицы-древолазы ловко взбегали по стволам и повисали на ветвях вниз головой, с любопытством провожая нас взглядами. Живые лианы, похожие на змей, и длиннейшие тонкие змеи, похожие на живые лианы, переползали с места на место, почти неотличимые друг от друга. Бродяжий лес был населён очень густо на окраинах и ещё гуще в центре. Там, в бесчисленных маленьких озёрах и раскинувшихся меж ними болотах обитали хищные водяные драконы, больше похожие на удавов с плавниками, и горгульи; там химеры стерегли в засадах добычу; там обитали ещё сотни разновидностей самых диковинных существ, которым люди, за неимением лучшего, давали имена из собственной мифологии; там, наконец, жили остатки уцелевших сарагашей, дальних родственников ойду и кийнаков, попавших на Додхар с Кийнака, которые одни и могли бы рассказать всю правду о Бродяжьем лесе и других таких же местах.

Где-то здесь же пасли свои человечьи стада бормотуны, без устали пополняя их за счёт неосторожных путников, поэтому люди старались без особой надобности в Бродяжий лес не заходить, несмотря на всё его изобилие.

Где-то здесь же, под водой тихих омутов, спали на дне озёр и речушек первые выведенные ибогалами в Новом Мире русалки. Маленькие жабры, расположенные за ушами и почти незаметные, могли обеспечивать их тела кислородом только в состоянии полного покоя. Словно живые сейсмографы, русалки улавливали кожей малейшие колебания почвы далеко от своего подводного логова, умея выделить среди них шаги человека.

Где-то здесь же нежились в дуплах огромных деревьев их сёстры-дриады, наделённые своими создателями неземной красотой и невероятной сексуальной привлекательностью. Где-то здесь же бродили и первые лесовики — мастера подражания всевозможным звукам, крикам животных, человеческим голосам и бесплотному эху. Они могли шутя обмануть членов неосторожно разделившейся группы, увести их ещё дальше друг от друга, закружить в дебрях и навести на русалок и дриад. Одинокий охотник доверчиво шёл на брачные крики мнимых додхарских оленей, в надежде разжиться мясом, а выходил на берег озера, где на камне сидела сказочно красивая девушка с мокрыми волосами. Нет, у таких девушек никогда не бывало рыбьих хвостов. Зато всё остальное было в полном порядке.