БЛАЖЕННЫЕ ПОХАБЫ - Сергей Иванов

[36] Если годы жизни Человека Божия отнесены его греческим агиографом к началу V в., то Иоанн полувеком моложе: terminus post quem в его случае – это сообщение жития, что святой прибыл в монастырь Акимитов на корабле: данная обитель, отличавшаяся особенно суровым уставом, была под давлением властей переведена из Константинополя на азиатский берег Босфора в середине V в.

[37] Ibid., σ. 272. В сирийском переводе жития Иоанн, как и Алексий, записывает свою жизнь на бумагу и умирает с ней в руке, так что родные узнают обо всем лишь от патриарха, читающего это письмо (см.: Amiaud. La legende, p. LXX).

[38] Это оставалось неясным и в момент составления легенды. Недаром в одном из её изводов сделана попытка объяснить поведение Иоанна: «Он опасался, как бы после его смерти не выяснилось, кто он, и мать не удостоила бы его пышных похорон» (Ααμψίδης О. "Αγιος 'Ιωάννης, σ. 285). Искусственность данного объяснения бросается в глаза, но ничего лучшего агиографы придумать не могли.

[39] В этом смысле Иоанн является далёким предшественником Франциска Ассизского, который первым на Западе стал проповедовать «добровольное нищенство Христа ради» (voluntaria pro Christo mendicitas) (cf.: Vita s. Francisci Confessoris // AASS Octobris. V. 2. Paris, 1866, p. 852). О Франциске см. с. 357-358.

[40] Видимо, имеется в виду какая-то патеричная история о монахе, который прикинулся обжорой, чтобы избежать людского поклонения.

[41] Исаака Сириянина Слова подвижнические. М., 1854, с. 62- 63. Под именем Исаака Сирина дошло много текстов различной, в том числе и сомнительной атрибуции. Среди приписываемых ему проповедей есть и такие, которые можно считать косвенной апологией юродства: «Вопрос: Если человек делает нечто доброе, по чистоте душевной, а другие тем не менее, не зная духовного его жития, соблазняются, следует ли такому оставить духовное своё житие из-за их соблазна? – Ответ: Это не его ответственность!… Ведь он делает что-то… полезное для души в своих целях, а не для того, чтобы другие соблазнялись. Они не готовы понять его цель… Неужели блаженный Павел должен был молчать и не проповедовать только оттого, что возвещение о Кресте воспринималось иными как глупость?…» (Ισαάκ τον Συροϋ Τα σωζόμενα ασκητικά. Αθήναι, 1871, σ. 435-436).

[42] Кстати, впоследствии тема юродивого как шута получила мощное продолжение. Даже в облике того и другого наблюдается много черт сходства, см.: Widengren G. Harlekintracht und Monchskutte, Clownhut und Derwischmutze // Orientalia Suecana. V. 1. 1952 (далее: Widengren. Harlekintracht), S. 43-51.

[43] Так в парижской рукописи, по которой издан этот рассказ. В московской же синодальной рукописи (Cod. Mosq. 163) данный текст имеет небольшие отличия. В частности, в этом месте (f. 207) стоит προσποιούμενος τον σαλόν, то есть «изображал безумного».

[44] Банщики получали вполне солидную зарплату, а кроме того, имели право жить при банях, ср.: Magoulias H.J. Bathhouse, Inn, Tavern, Prostitution and the Stage as Seen in the Lives of Saints of the Sixth and Seventh Centuries//ΕΕΒΣ, T. 38. 1971, p. 237.

[45] В московской синодальной рукописи (Cod. Mosq. 390, f. 207v) в данном месте сказано: «Притворись безумным, чтобы освободиться от своего греха!»

[46] Этот глагол (с различными приставками) станет впоследствии неотъемлемой характеристикой всех юродивых, которые просто обязаны τον κόσμον έμπαίζαν «издеваться над миром». В этой связи довольно странными выглядят соображения А. Л. Юрганова, утверждающего, будто «ругаться миру» значит «ругаться [над дьяволом] ходя по всему миру» (Юрганов А. Л. Нелепое ничто, или Над чем смеялись святые Древней Руси? // Каравашкин А. В., Юрганов А. Л. Опыт исторической феноменологии. Трудный путь к очевидности. М., 2003, с 221). Во-первых, славянский оборот есть лишь калька с греческого, и то место из жития Андрея Юродивого, на которое ссылается Юрганов, совершенно не говорит ни о каких «хождениях» (Ryden. The Life, p. 323), а во-вторых, предлога «по» нет даже в славянском переводе соответствующего пассажа (Молдован. Житие, стк. 499).

[47] Кавычки здесь совершенно необходимы, ибо юродивый – принципиальный одиночка (см.: Панченко. Смех, с. 99).

[48] Однако никоим образом нельзя согласиться с В. М. Лурье, когда он постулирует, что юродство было ответом христианских интеллектуалов на рост «неодионисийских» настроений (Иеромонах Григорий (В. М.Лурье). Время Поэтов, с. 325-333). Во-первых, протеическая, амбивалентная сексуальность Диониса, какой она представлена в эпосе «Дионисиака», никоим образом не напоминает бескомпромиссной геторосексуальной агрессивности юродивого; во-вторых, даже если бы и напоминала, непонятно, на какую аудиторию могла быть рассчитана столь замысловатая «контрпропаганда»; наконец, в-третьих, и в-главных, культурные институты не возникают по прихоти интеллектуалов. Юродство шло из самых глубин христианской культуры, и это тектоническое движение не имело ничего общего с тонкими аллюзивными играми придворных богословов.

[49] В этом смысле отчасти оправдано парадоксальное утверждение X. Ангелиди, будто «история юродивых… начинается и заканчивается Симеоном» (Αγγελίδη Χ Η παρουσία των σαλών στη Βυζαντινή κοινωνία // Οι περιθωριακοί στο Βυζάντιο. Αθήναι, 1993, σ. 102).

[50] Возможно, агиограф намекает здесь на слова Афанасия Александрийского: «Диавол всегда находит возможность посмеяться (παίζαν) над теми, кто изображает безумие (ύποκρινομένοις την μανίαν) его» (Athanasii Epistulae quattuor ad Serapionem // PG, V. 26. 1857, col. 532.

[51] Сам город Эмес (совр. Химс) был чисто сирийским. Для Симеона сирийский был родным языком, да и почти все герои жития, о чём нас много раз оповещает агиограф, говорили по-сирийски.

[52] Из этой обмолвки, кстати говоря, следует, что Симеона не брезговали принимать в таких домах. В другом месте Леонтий замечает, что его героя некоторые считали «домашним святым (του οίκου άγιον)» (86.3-4). Кто такой «домашний святой», нигде не объясняется, но можно предположить, что это дурачок-приживал, какие были так популярны в XVIII- XIX вв. в России. О том, что реальный прототип Симеона, возможно, и в самом деле живший некогда в Эмесе, был гораздо менее асоциальным типом, чем это изображает Леонтий, можно заключить и из краткого жития, помещенного у Евагрия: в нём юродивый имеет не одного конфидента, Иоанна, а целую группу: «Все это Симеон творил на площади. Но были у него и некоторые знакомые (τινές συνήθεις), с которыми он общался, совершенно не прикидываясь» (Euagrii Historia, p. 183.11-13).

[53] Совместное мытье мужчин и женщин запрещалось в ранне-византийское время, особенно для духовных лиц, однако эти периодически повторяемые запреты часто нарушались, см.: Κουκούλες Φ. Βυζαντινών βίος και πολιτισμός. Τ. 4. Αθήναι, 1951, σ. 460-462. О том, что баня есть опасное для души место, в котором почти невозможно избежать соблазна, повествует один из текстов Иоанна Мосха: там праведник Даниил сознательно насылает беса на некую женщину из Александрии, которая часто посещала баню в целях сексуальной провокации (Мгопг Ε. II Pratum Spirituale di Giovanne Mosco // Orientalia Christiana Periodica. V. 16. 1950, p. 92-93). Ср. также BHG 2102c.

[54] У Даниила Скитского сказано об одном монахе, что он, ходя в баню, «не стеснялся ни свою наготу показывать, ни на чужую смотреть» (Wortley. A Repertoire, № 465 [BHG. 2102с]). Однако для Даниила подобное поведение ещё выглядит предосудительным. Нам осталась недоступна работа: Κουκούρα А. А. Η παρουσία της γυναίκας στο βίο Συμεών του δια Χριστόν σαλού // Κληρονομιά. Τ. 19. 1987, σ. 129-146.

[55] Орех в мифах часто является символом скрытой мудрости. В то же время он, как все тайное, вызывает двойственное чувство: в фольклоре некоторых народов Дьявол ходит с мешком орехов (см.: Dictionary of Symbols and Imagery / Ed. A. de Vries. Amsterdam; London, 1974. p. 345).

[56] Ποντιακά φύλλα. Т. I. № 3/4. 1936, σ., 43. Греческий вариант этой легенды, повествующей о неисповедимости Божьего замысла, имеет и ещё один уровень: согласно ей, ангел низвержен на землю за то, что возмутился повелением Господа прибрать душу молодой женщины, матери двух новорождённых.

[57] Его не следует путать ни с его тёзкой Феодором Юродивым, чья память праздновалась 16 марта и о котором речь пойдет ниже (см. с. 219), ни, разумеется, с русским юродивым Феодором Новгородским (день памяти – 19 января).

[58] Если считать, что Филофея расплачивается юродством за то, что когда-то поддалась греху вожделения, она окажется частью небольшой группы «покаянных юродивых», вроде Марка и Иерофея (см. с. 97, 168). Возможно, именно на этот персонаж ссылается в одной глухой ссылке работа: Gagliardi I. I saloi, ovvero le «forme paradigmatiche» della santa follia // Rivista di ascetica e mistica. 1994, № 4, p. 380, n. 31.