Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

— Все лучше с людьми, — тем временем размышлял Афанасьич. — Что тут, в глуши? В глуши хорошо, ежели спокойно. А когда не ровен час французы? Одно беспокойство, скажу я вам. Надобно велеть слугам паковать ценные вещи и готовиться к отъезду.

Докки склонна была с ним согласиться. Ведь не выберись они тогда из Залужного, задержись — даже не на день, на несколько часов, — все могло сложиться по-другому. Тот край уж под французами, и неизвестно было, когда его освободят, потому что русская армия продолжала отступать в глубь страны. Но теперь ее не столько заботило разорение поместья, сколько письма на ореховом столике в Петербурге, как и желание увидеть в столице знакомых, которые всегда были в курсе самых последних известий и от которых она в любой момент могла узнать новости с полей сражений.

На прием в Ненастном собралось человек тридцать. За обедом и после в гостиной мужчины, как водится, говорили о политике и войне. Дамы, а также стайка барышень, среди которых затесались два молодых человека, красовавшихся в военной форме и на днях отбывающих в армию, также были озабочены войной и наступлением французов.

— Дела совсем плохи, — сразу по приезде сообщил один из соседей — полковник в отставке, некогда прошедший австрийскую кампанию и имевший много приятелей в действующей армии, с которыми состоял в переписке. — Мне пишут, Первая Западная оставила Витебск и отступает к Смоленску. По одним слухам, туда же с юга пробивается Багратион, по другим — он окружен и разбит. К северу от Полоцка на корпус Витгенштейна наступают полчища французов, и неизвестно, что там станет. Ежели неприятель одолеет Витгенштейна, путь на Петербург будет свободен и через неделю французы могут оказаться в Новгороде. Государь еще в Полоцке покинул армию и уехал в Москву… Говорят о царском манифесте, но в этой глуши разве узнаешь в срок, какие новости? Хорошо, друзья меня не забывают, сообщают известия.

Докки помнила, что государь не намеревался покидать армию. Если он все же оставил войска, значит дела обстоят совсем плохо.

— На днях увожу семью в Вологду, — тем временем продолжал сосед. Его жена тревожно поглядывала на своих двух юных дочерей, примостившихся у клавикордов.

— Мы тоже начали паковаться, — сказал другой сосед. — Дойдут сюда французы — все пустые дома обнаружат. Мы их хлебом-солью, как в Европе, встречать не будем. А не придут, так в родные места всегда вернемся.

— Ох, как страшно! Я ужасно боюсь, что здесь могут быть французы! — воскликнула одна из дам и сочувственно обратилась к Докки:

— У вас имение где-то под Полоцком?

Докки кивнула.

— К счастью, я вовремя оттуда уехала, — сказала она.

— Расскажите нам о сражении, которое вы видели! — попросили барышни. — Это так интересно!

— Ничего интересного, — покривила душой Докки, хотя на самом деле зрелище боя было захватывающим.

Она никому не рассказывала о том, как по дороге попала на место боя, но слуги поделились пережитым с дворней Ненастного, и весть об этом случае быстро распространилась в округе.

— Скорее, страшно, — сказала она.

— Это была армия Барклая-де-Толли? — поинтересовался кто-то. — Мы не слышали о том, что она вступала в бой. Говорили только об отступлении.

— Велись бои, сдерживающие наступление французов, чтобы дать время нашим войскам отойти, — Докки ощутила себя знатоком военного дела. — Мы попали на стычку нашего арьергарда с авангардом французов.

— А сколько их было? Как все происходило? Как вы там оказались? — со всех сторон посыпались вопросы, и Докки пришлось коротко описать сражение, которое ей довелось наблюдать. Ее слушали с жадностью, интересуясь всеми подробностями, а едва гости узнали, что в арьергарде был кавалерийский корпус генерала Палевского, их восторгу не стало предела.

— Генерал-лейтенант Палевский, — со знанием дела закивали мужчины. — Прекрасный командир, незаменим в арьергарде. Блестящий полководец!

— Граф Палевский! — ахнули дамы. — Герой Аустерлица!

— Поль Палевский! — застонали барышни. — Сам Поль Палевский! Вы его видели? Он и впрямь такой красивый, как о нем рассказывают?

Докки несколько растерянно восприняла шквал восхищений Палевским, одновременно переполняясь за него гордостью.

«Будто я имею какое-то отношение к его популярности, — думала она, — или к нему самому, не считая той ночи…»

Ей потребовалось немалое усилие, чтобы сохранить спокойствие и невозмутимое лицо. Странное ощущение охватило Докки, когда она осознала, насколько он популярен и как высоко стоит в глазах многих людей, в то время как она не только запросто общалась с ним, но даже находилась в объятиях столь знаменитой личности. На память ей пришел ужин после бала в саду, когда она стояла с Палевским и к нему подходили важные особы, желая его поприветствовать. Было лестно быть его спутницей, но тогда Докки еще не воспринимала Палевского как легендарного героя, видя в нем только мужчину с бездной достоинств и… недостатков.

Тем временем полковник стал рассказывать об австрийской кампании.

— Палевский был тогда совсем молод, — говорил он. — Он взял на себя командование дивизией, когда его командир был убит, и с честью справился с тяжелейшим положением, в каком находились наши войска, благодаря своим талантам, находчивости и отчаянной смелости. Граф был ранен, но остался в строю.

— Ранен?! — заохали дамы.

«Верно, после Аустерлица у него появился этот шрам на скуле, — подумала Докки. — И тот рубец на плече, который я почувствовала, когда…» Она все же смутилась и незаметно оглянулась, чтобы убедиться, что никто не заметил ее волнения, но все внимание гостей было приковано к рассказчику, который с огромным уважением отзывался о Палевском и с восхищением описывал его подвиги.

— Служил я тогда в пехотном полку, — сообщил своим слушателям полковник. — Должны мы были держать оборону, чтобы дать другим отойти, но потрепало нас изрядно, признаться. Солдаты не выдержали, побежали было назад, и командиры удержать их никак не могли. Свист пуль, грохот, взрывы… Тут — как из-под земли — Палевский. Лицо в крови, черное от сажи, на коне взмыленном, только глаза бешено сверкают. «Стойте, черти!» — ох, простите, сударыни, — поклонился он дамам. — «Стоять, кричит, стоять на месте, до команды не отходить!» Солдаты враз и остановились — власть его почуяли. У него характер, что кремень, — за версту силой своей держит.

Он закашлялся с хриплым присвистом, отпил поспешно поднесенного ему вина и сказал:

— Ранило меня там в грудь, но позже уже. А тогда мы французов все ж остановили — не дали им прорваться. И все Палевский. Порядок навел и подмогу прислал, иначе разметали бы нас тогда, ежели б не он…