Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

Мать не нашлась с ответом, только сверлила дочь гневными глазами.

— Вот так она вела себя и в Вильне, — громко зашептала Алекса Мишелю. — Теперь ты понимаешь, каково мне было с ней?

Докки сделала вид, что не услышала слов невестки, и направилась к дверям.

— Докки, черт! — Мишель побагровел и встал.

— Ты не смеешь так разговаривать с нами, — заявил он, насупившись. — Ты виновата, кругом виновата! Из-за тебя я чуть не потерял жену и дочь, ты опозорила нас в глазах общества своим поведением…

Но Докки уже выходила из гостиной, предоставив дворецкому проводить гостей к выходу. Щеки ее горели, когда она опустилась в кресло в библиотеке. Впервые за много лет она осмелилась открыто противостоять родственникам, до сих пор уверенным в том, что ей следует беспрекословно подчиняться их бесконечным желаниям и требованиям.

«Зачем только я приехала сюда?» — досадовала она, хотя понимала, что ей было не избежать подобного разговора, когда бы она ни вернулась в Петербург — сейчас или осенью. Но ей было бы гораздо легче перенести упреки родных, получи она хоть какую весточку от Палевского. Увы, разочарованию ее не было предела, когда, едва войдя в особняк и еще в шляпке и перчатках бросившись к ореховому столику, она не обнаружила среди множества писем и записок, накопившихся за время ее отсутствия, того единственного письма, которое так жаждала увидеть. Потом она полночи уговаривала себя, что их короткое знакомство не позволяет Палевскому вступать с ней в переписку, что он слишком занят, чтобы найти время на отправку записок знакомым дамам…

«Разве он обещал писать мне?» — с трудом справляясь с захлестнувшим ее отчаянием, укоряла себя Докки за ложные надежды, растревожившие ее душу. Палевский вообще ничего не обещал ей, и теперь ее мучили сомнения: не слишком ли многого она ожидала от него? Он провел с ней одну ночь, не предполагая хоть сколь-нибудь продолжительной связи, скорее воспринимая все как легкую случайную интрижку во время войны. Она же упрямо отказывалась принять этот очевидный факт, напридумывала себе бог весть чего и жила воспоминаниями о его нежности, которыми подпитывала свои упования на новые встречи с ним.

— Госпожа Ивлева и госпожа Кедрина, — объявил дворецкий, заглянув в библиотеку. — Ваша милость примет… или?

— Да, проводи сюда, — Докки оживилась, приказала подать чаю и поспешила навстречу подругам.

Вскоре дамы, переполненные радостью от встречи, а также новостями, которыми жаждали поделиться друг с другом, расселись вокруг чайного столика, накрытого расторопными слугами.

— Бабушка гостит у друзей на Васильевском острове, — сказала Ольга. — Я с ней не поехала — как чувствовала, что вы приедете, и едва получила вашу записку, как помчалась к вам.

— А я как раз направлялась к Ольге, — добавила Катрин. — Мы столкнулись в дверях и отправились сюда уже вместе.

— И правильно сделали, — Докки взяла чайник и разлила подругам чай в бело-розовые чашки тонкого китайского фарфора.

— На улице мы видели ваших родственников — они как раз усаживались в экипаж. Верно, встреча была не самой приятной: они не выглядели довольными, а в ваших глазах до сих пор горит мятежный огонь, — заметила Ольга.

Докки улыбнулась и кивнула.

— Пытались наставить меня на путь истинный. Им не дают покоя сплетни о моем пребывании в Вильне…

— …которые они же сами и распускают, — усмехнулась Катрин.

— Ну да бог с ними! Расскажите, как вы провели эти месяцы. Должна признать, вид у вас весьма цветущий, — Ольга откинулась в кресле, держа чашку с чаем в руках.

— Лето и парки Ненастного всегда благотворно сказываются на моей внешности, — отшутилась Докки, вкратце описала свое пребывание в Залужном и поспешный отъезд в Ненастное. Виденное ею сражение и встречу с Палевским из рассказа она выпустила, а свой приезд в Петербург объяснила опасениями, что французы продвигаются на север.

— Мне хватило этих страхов еще в Залужном, — сказала Докки. — Поэтому, услышав, что французская армия заняла Полоцк и направилась в сторону Себежа, я решила отъехать еще дальше — на этот раз в Петербург.

— Лучше держаться подальше от военных действий, — кивнула Ольга. — Даже если французы и не пойдут на север, находясь в поместье, вы изволновались бы, питаясь всевозможными и противоречивыми слухами. Здесь же все всегда в курсе последних событий — курьеры из армии прибывают каждый день и привозят точные сведения о положении на фронтах. У Катрин и вовсе такое множество знакомых в Главном штабе, что, похоже, сообщения сначала докладываются ей, а уж после — начальству.

Подруги рассмеялись. Катрин, с улыбкой присовокупив, что хочет поддержать свое реноме, сообщила:

— Вчера пришли известия, что корпус Витгенштейна разгромил французов к северу от Полоцка, а сегодня ко мне заезжал знакомый из штаба с рассказом, что армии наши наконец встретились под Смоленском и теперь там ожидается генеральное сражение.

— А есть известия от Григория Ильича? — поинтересовалась Докки, с волнением ожидая ответа Катрин.

Та улыбнулась:

— Пишет мне почти каждый день — когда только успевает. Он же с Палевским идет в арьергарде. Я, конечно, ужасно беспокоюсь за мужа, а он, напротив, кажется, только рад, что теперь не по-пустому отходит с армией, а сражается. Хотя в письмах сообщает не столько о военных действиях, сколько о жаре, которая всех измучила, о недостатке провианта, добычей которого якобы и занимается арьергард, забирая по округе со складов оставленное в них продовольствие и переправляя его в армию. Здесь же говорят, что за это время корпус Палевского имел чуть не дюжину или более боев, не считая мелких стычек.

Докки слишком хорошо понимала переживания Катрин. На войне пуля или снаряд может настичь любого, не разбирая, солдат это или генерал. Но Докки упрямо надеялась, что командование находится в относительной безопасности, хотя это было глупо, — ведь она сама видела, как французы пробрались в тыл и неожиданно напали на командование корпуса.

«Бедняжка Катрин, как это страшно, когда муж на войне, — думала Докки. — Муж или… возлюбленный. Как это страшно — жить в ожидании известий, не зная, жив ли, здоров ли. Все эти мужские игры в войну, — в ней неожиданно поднялась волна гнева. — Убивают друг друга — зачем, почему, для чего?..»

— Князь Вольский зачитывал письмо от своего приятеля из штаба графа Барклая-де-Толли, — тем временем говорила Ольга. — Тот описал один из боев, когда наша армия стояла на высотах и имела возможность наблюдать за сражением в низине корпуса Палевского с передовыми частями французов. Пишет, зрелище это было настолько захватывающим, даже величественным, и все были потрясены необыкновенным искусством, с каким Палевский командовал своими полками. Кстати, — она вдруг поворотилась к Докки, — будьте готовы встретить здесь своего приятеля.