Когда боги смеются - Александра Маринина

Сегодня она рискнула. Уж очень невыносимой была душевная боль, которую причиняли ей мысли об Игоре. Открыв дверцу встроенного в стену сейфа, Женя сунула внутрь руку и достала наугад две пачки купюр, в одной были доллары, в другой - рубли, пятисотенные. Поразмысли и немного, она положила пачку рублей назад, а с пачки долларов сняла резинку и тщательно их пересчитала. Сумма оказалась некруглой, семь тысяч триста стодолларовыми купюрами, еще девятьсот купюрами по пятьдесят долларов и шестьсот семьдесят бумажками по двадцать и десять долларов. Итого восемь тысяч восемьсот семьдесят. Наверняка отец не помнит точно, сколько здесь. Взяв две купюры по сто долларов, две по пятьдесят и несколько по двадцать и десять, Женя закрыла сейф и отправилась в магазин. Нет, не в "Охотный ряд", а куда ближе, где и товары не такие роскошные, и цены не такие высокие. Через час она вышла из магазина, одетая в длинную темно-синюю юбку с высоким, почти до трусиков, разрезом сбоку, и в блестящую коротенькую майку-топ, плотно облегающую высокую грудь и оставляющую открытой широкую полоску смуглой кожи на животе. На ногах у нее были изящные босоножки на высоких каблуках, на плече болталась крошечная голубая сумочка на длинной цепочке вместо ремешка. От полос и открытых плеч исходил сладкий аромат духов "Кашмир". Старую одежду Женя аккуратно сложила в пакет, который несла в руке.

Она отправилась в ресторан, в тот самый "Испанский уголок". Идти в босоножках было неудобно, тонкий каблук то и дело застревал в рифленой поверхности ступенек эскалатора, да и вообще Женя привыкла совсем к другой обуви. Она даже не подозревала, как трудно ходить на каблуках, не имея к этому привычки. Прохожие с интересом и недоумением оглядывались на нее, одета Женя была явно не по погоде, все ходили в куртках или пиджаках, но она не чувствовала холода. Она ощущала себя взрослой, красивой и свободной, и от одной мысли об этом ее бросало в жар. Ах, если бы ее сейчас увидел Игорь!

В ресторане она заказала паэлью по-валенсиански, не глядя в меню. Ей хотелось произвести впечатление знающего человека, хорошо знакомого с испанской кухней. Само название блюда, которое она увидела и запомнила еще в тот раз, когда была здесь с отцом, звучало для нее как волшебное заклинание.

- Это блюдо на двоих, - осторожно заметил высокий красивый юноша-официант. - Вы кого-нибудь ждете? Поставить второй прибор?

- Нет, я одна, - высокомерно ответила Женя, не очень понимая, что такое "блюдо на двоих".

- Вы знаете, что паэлья долго готовится? Вам придется подождать минут сорок, не меньше.

- Я не тороплюсь, - улыбнулась она. - Принесите мне пока кофе.

Она в книгах читала, что на Западе сначала пьют аперитив, а иногда кофе, не после еды, а именно до нее. Сидя у окна и глядя на Манежную площадь, она давилась слишком горьким и крепким кофе, мучительно стараясь удерживать на лице выражение задумчивости и легкой печали. Когда принесли заказ, Женя ужаснулась. Конечно, это было вкусно, но так много! Столько и вдвоем-то не съесть...

Аппетит у нее пропал, она для порядка впихнула в себя немного паэльи и попросила счет. Расплатившись и оставив в ресторане больше пятисот рублей, вышла на площадь, хотела было зайти в то кафе, где недавно была с Игорем, выпить сок и съесть пирожное, но передумала. Она сделала то, что хотела, но это не принесло ей радости. Снова навалилась тоска, босые ноги, натертые тонкими ремешками босоножек, невыносимо болели (она не догадалась купить колготки). Выйдя на улицу Охотный ряд, Женя не успела даже поднять руку в попытке поймать такси, как около нее остановился красный "Ниссан". Сидевший за рулем мужчина опустил стекло.

- Сколько? - задал он непонятный Жене вопрос.

- Что - сколько?

- Мартышка, - презрительно бросил водитель и уехал.

Женя почувствовала, как задрожали ноги. Он принял ее за проститутку! Она-то думала, что выглядит взрослой и красивой молодой женщиной, которая может привлечь внимание интересных и умных мужчин, а оказывается, она выглядит как дешевая уличная проститутка с Тверской. Даже если ей удастся и таком виде поймать машину, нет никаких гарантий, что она доедет до дому в целости и сохранности, другой водитель тоже может подумать, что она из "этих", и начнет приставать. Женя вдруг почувствовала, как холодно на улице. Изнывая от боли в ногах и дрожа от озноба, она направилась в метро.

Дома она не спеша сняла новую одежду, полюбовалась на нее несколько минут, погладила шелковистую ткань, потеребила пальцами тонкую цепочку на сумочке, постучала по ладони острым каблучком босоножек, тщательно упаковала обновки и сложила в тот самый пакет, из которого только что вынула старые джинсы и майку. Переодевшись в спортивный костюм, который обычно носила дома. Женя взяла пакет, вышла во двор и выбросила в мусорный контейнер. Дома это хранить нельзя, отец найдет. А кому отдать? У нее даже подружек нет. Единственное, что можно оставить, это флакончик духов. Он маленький, его можно спрятать вместе с косметикой среди белья в шкафу.

Вернувшись домой без пакета. Женя села в гостиной перед включенным телевизором и сначала даже не поняла, почему так плохо видит. И только спустя несколько минут, почувствовав соленый привкус на губах, поняла, что плачет. Выключила телевизор, вытерла слезы, умылась. Снова достала ключ от сейфа и положила туда неистраченные доллары. Она собралась было закрыть дверцу, но передумала. Снова запустила руку в его темную глубину и достала несколько бархатных футляров, больших, средних и маленьких. Открыла их и долго внимательно рассматривала кольца, браслеты и колье с изумрудами, бриллиантами и сапфирами. Ненависть поднималась в ней, закипала, давила на горло и мешала дышать. По-прежнему неторопливо Женя положила украшения на место и закрыла сейф, а ключ сунула в сумочку.

Теперь она знала, что ей делать.

Глава 19

Дождливая прохлада вновь сменилась удушливым теплом и назойливым солнцем. Циклону, наверное, надоела Москва, и он отправился порезвиться в другие места, оставив вместо себя неподвижно стоящий влажный горячий воздух, которому лень было даже слегка шевелиться, изображая ветер. Москвичи снова заахали в ожидании непереносимой жары, заворчали на непредсказуемые перемены климата, попрятали в шкафы куртки и пиджаки и сосредоточили внимание на висящих за окнами градусниках в попытках "правильно одеться", ибо к метеосводкам доверие как-то потеряли.

Зарубин и Доценко закончили томительный поквартирный обход и в качестве награды за безрезультатный труд позволили себе выпить пива и съесть шашлык, сидя за чистенькими голубыми столиками, расположенными на бульваре прямо в тени раскидистых каштанов.

- Итак, что мы имеем? - грустно начал Доценко, одним махом опорожнив литровую кружку на добрую половину. - Родители Алены Гребневой ничего не знают о соседе, который стригся в салоне у их дочери. Она им об этом не рассказывала. Это раз.

- А у нас в квартире газ, - тут же подхватил Сергей. - Подруги Гребневой тоже о таком клиенте не слышали. Это два.

- На дворе растет трава. - Миша тоже включился в игру. - Но это не означает, что такого клиента не было. Просто это не повод для обсуждения. Подумаешь, клиент, проживающий где-то рядом. Алена небось и вспоминала-то о нем только тогда, когда возле дома встречала. Мы с тобой отработали все фамилии из журнала предварительной записи, но ведь часто бывает, что записавшийся не приходит или на это время вообще никто не записывался, и тогда мастера берут случайного клиента, который в этот момент заглянул в салон. И фамилия его нигде не фиксируется. Это три.

- Ой, кум, и не говори! Ни один из опрошенных жильцов в десяти домах не признался, что стригся у Гребневой. Это четыре.

- Безобразия в квартире, - сердито буркнул Доценко. - Но что самое интересное, никто из них не сказал, что имеет привычку прогуливаться по вечерам и иногда встречал Алену, когда та возвращалась домой. Складывается впечатление, что этот свидетель куда-то испарился. То ли в отпуск уехал, то ли в командировку, то ли в больницу попал. Это пять.

- Баба ягодка опять. Редкое прочесывание с использованием научной организации труда результата не дало, и мы с тобой провели полный поквартирный обход, не успокоившись до тех пор, пока нам не открыли каждую дверь. Мы убили на это дело три дня. И ничего. Слушай, а может, его вообще нет, свидетеля этого? Может, мы с тобой как два идиота ловим черную кошку в темной комнате, а кошки там никогда и не было, - предположил Зарубин. - Хорошее пиво, пойду еще возьму. Тебе принести?

- Давай.

Пока Сергей отходил за двумя новыми кружками пива, Миша пытался осмыслить его слова. Как это - не было свидетеля? Не мог же жених Гребневой Алик его выдумать. То есть мог, конечно, выдумать можно все, что угодно, но зачем? Зачем ему врать? Какой смысл? Какая выгода?