Труба Иерихона - Юрий Никитин

Ляхич беспомощно огляделся. Без палмтопов, без огромных и бронированных машин он чувствовал себя голым и беззащитным. Взглянул на часы, они показывали, кроме времени во всех основных городах мира, еще и расписание бейсбольных матчей, порнокартинки с Интернета, цены на пиво в Гамбурге, еще массу полезных примочек, но ни компаса, ни локатора в них не оказалось.

– Я сейчас выхожу к огромному дереву, – сообщил Ляхич. – Похожему на гигантскую секвойю… Оно настолько огромное, что вокруг даже ничего не растет, я могу рассмотреть даже его вершинку…

– Сэр, – послышался нервный голосок Джозефа, – я не знаю, как выглядит секвойя, хотя, говорят, они растут в полумиле от моего дома… Какие еще приметы?

Ляхич задрал голову. В немыслимой высоте ствол становился пестрым, а вершинка вовсе белела бесстыдно голая, с обвалившейся корой, сухая, а сам шпиль, на который хоть надевай рождественскую звезду, почернел, обуглился. Видимо, это дерево не один десяток лет принимает удары молний на себя, как самое сильное и высокое…

Джозеф выслушал, слышно было, как он велел Гарриману залезть на дерево повыше, высматривать секвойю с сухой вершинкой. Ноги Ляхича все еще дрожали. Он опустился на землю, та пружинила, как дорогой диван. Пальцы нащупали мягкий прогибающийся ковер, толстый и настолько плотный, что вряд ли пропустит воду. Наверное, потому здесь все тонет в грязи: стоит гусеницами прорвать это покрывало, открывается настоящая топь…

Донесся треск, затем приглушенная ругань, шум, снова треск веток. Он расслабил сведенное было напряжением тело. Местные охотники наверняка ходят бесшумно. Это ломятся его люди, как сказал Джозеф про отряд Браузерса, словно стадо свиней. Хотя именно коммандос должны уметь двигаться через любой лес бесшумно, как тени…

Но, видимо, дальневосточная тайга – это не любой лес. Как Россия – не любая страна, действия которой можно просчитать на компьютере.

Ветви раздвинулись, первым вышел Джозеф, тупо огляделся. Он едва не наступил на вытянутые ноги Ляхича, руки сжимают автомат, пальцы на спусковой скобе. Еще шаг – и споткнется о его ноги, и Ляхич, опасаясь, что с перепугу юный лейтенант тут же выпустит автоматную очередь куда глаза глядят, сказал торопливо:

– Эй, я здесь…

Джозеф подпрыгнул, на какой-то жуткий момент черное дуло смотрело прямо в лицо Ляхича, затем лейтенант сказал с облегчением:

– Ох, это вы, сэр!.. Вы так замаскировались…

За ним вышли Гарриман и Гудвин, тоже «замаскированные»: в грязи с головы до ног, потеках липкого гадкого сока местных растений, потные и несчастные.

– Это все? – спросил Ляхич. – Да, невесело.

– Сэр, – сказал Джозеф, – я не думаю, что спасся кто-то еще. Нас расстреливали без всякого предупреждения. Это местные террористы, они не соблюдают правил…

Ляхич отстегнул клапан нагрудного кармана. Все молча смотрели, как пальцы майора выудили крохотный серый шарик. Ляхич ногтем большого пальца сковырнул колпачок, нажал такую же серую кнопку и швырнул под куст. В командном центре тут же примут сигнал бедствия, и на сигнал этого маячка вскоре прибудет транспортный вертолет в сопровождении одного-двух боевых…

– Сэр, – сказал дотоле молчавший Гудвин, – а как же…

Он дернулся, левая половинка лба исчезла, словно на нее обрушился топор мясника. На Ляхича плеснуло горячей кровью. Гудвин еще стоял, открывая и закрывая рот, а Ляхич, как и все остальные, метнулся в чащу, понесся, ломая кусты, перепрыгивая валежины, задевая деревья, натыкаясь на страшные растопыренные корни упавших деревьев.

Как хорошо, мелькнуло у Ляхича в разгоряченном мозгу, что первый из преследователей не стал дожидаться остальных, как сделал бы любой профессионал, а поторопился выстрелить! Иначе они бы так полегли все…

Он на бегу завис в переплетении толстых лиан, в сторонке мелькнула коренастая фигура Гарримана, в наушниках слышалось надсадное дыхание Джозефа.

– Левее! – крикнул Ляхич. – Уйдем выше по склону…

– Сэр, не лучше бы вниз, мы задыхаемся…

– Вверх, – отрезал Ляхич. – Люди всегда селятся… и ходят внизу. Как и звери. К тому же наверху… нас легче будет увидеть с вертолета…

Он осекся, вспомнив, что его маячок остался далеко, вертолету придется потратить немало времени, пока отыщет их под этим толстым зеленым покровом тайги, дикой и злой.

Склон повышался медленно. Все дальневосточные сопки – так здесь называют нечто среднее между горами и холмами – похожи на перевернутые чаши, густо поросшие лесом. Даже на острых вершинах, если попадаются острые, деревья стоят настолько тесно, что сверху никогда не увидеть пятнышка земли…

Джозеф догнал его на полпути к вершине, за ним вскоре вынырнул и Гарриман. Он прихрамывал, на щеке пламенела широкая ссадина.

– Поцеловался с деревом, – сказал он хрипло. – Черт, нам же нарочно дали уйти!

– Почему? – спросил Джозеф растерянно.

– Боялись, что ворвемся в их деревню и учиним резню… Как во Вьетнаме! Тупые сволочи…

Он сплюнул на землю, темный комок беззвучно утонул в слое гниющих листьев. Джозеф похлопал себя по карманам, предположил:

– Если они идут по следу, то оставим им записку, что ли?

Ляхич удивился:

– Что же напишете?

– Ну, предложим деньги…

Гарриман внезапно бросился к дереву в три обхвата, они видели, как он торопливо спустил штаны. Воздух наполнился вонью, Гарриман освобожденно сопел и крякал, тужился. Слышно было, как шипит нейтрализующая за­пахи смесь, ни одна собака не возьмет такой след, все ­коммандос приучены закапывать или как-то прятать свои отходы. Ляхич подумал невольно, что все это глупости с маскировкой следов: где не сможет пес, там след удержит человек.

– Это их лес, – сказал Джозеф с тоской. – Как бы далеко мы ни ушли, они в поисках пропитания уходят дальше… Здесь знают каждое деревце!

– В поисках пропитания? – спросил Гарриман. – Какого же черта? Мы им привезли это пропитание! Только лежи и жри в три пуза!

– Это же русские…

– Тем более! Они ж самые ленивые в мире!

– Да, но…

Джозеф в затруднении умолк. Что русские не просто ленивые, но даже самые ленивые в мире – он знал твердо. Но в то же время чувствовал, что вот так привезти сникерсы – тоже ошибка. Это не оскорбленное достоинство, как у горских народов, у русских нет ни гордости, ни достоинства… но все же их десант в эту деревушку был ошибкой.

– Французы! – вырвалось у него.

Ляхич оглянулся. Распухшее лицо было страшным: пуля прочертила глубокую борозду, теперь щека распухла, он страдал от боли, хотя рану залил анестезирующим клеем.

– Какие французы?

– Мы – французы, – сказал Джозеф торопливо, – культурные, образованные, демократичные!.. Что пришли в Россию с Наполеоном и принесли освобождение от крепостного права! Принесли конституцию, защищающую их права и уравнивающую со всеми слоями общества!.. Французы не понимали, почему подневольные крестьяне, вместо того чтобы встретить их, как освободителей, нападали на их отряды, а пленных всегда зверски убивали…

– Как – зверски? – невольно спросил Ляхич.

– У них есть старый обычай, – сказал профессорский сынок с дрожью в голосе. – Они пленных привязывают за ноги к вершинкам двух деревьев… предварительно пригнув к земле, а потом отпускают!

Ляхича передернуло.

– Тупоголовые, – процедил он на бегу с ненавистью. – Тупоголовые русские свиньи! Не понимают, что мы им несем мир!.. Чертовы русские… тупые грязные свиньи!.. Даже негры, эти тупые грязные свиньи, не такие тупые и грязные…

– Я говорил, – ответил на бегу Джозеф, – я предупреждал…

– Что ты предупреждал?

– Что вот так же обожглись французы.

Ляхич на бегу начал сворачивать, уже видел, что на вершине сопки сосны стоят так плотно, что с вертолета их не увидеть, не сбросить лестницы, нужно попытаться найти поляну, в любом лесу всегда есть поляны, проплешины, пустоши, на которых почему-то никогда не растут деревья, даже не решаются пустить корни кустарники…

С сопки, хоть и наискось, бежать было намного проще, но в распадке с разгону влетели в настоящее болотце. Помчались, как три огромных бизона, гнилая вода взлетала выше головы. Ляхич видел, как на бегу оступился Гарриман, исчез в туче брызг, а когда начал подниматься, вода была уже выше пояса.

Ляхич пробежал еще с десяток метров, пока понял, что Гарриман так и остался, барахтается, Джозеф упал впереди за широкий пень, выставил ствол автомата.

Они видели, как Гарриман погружается в гнилую воду. Похоже, там оказалась трясина. Для любого человека немыслимо утонуть в трясине, как и вообще утонуть: человеческое тело легче воды, тем более трясины, достаточно лишь не стараться выпрыгивать, после чего тело под действием гравитации уходит в воду еще глубже. Любой может просто лечь на воду, на трясину или зыбучие пески… и без спешки подползать к надежному твердому берегу… Но на Гарримане не меньше пятнадцати килограммов бронедоспехов, а снять так быстро уже не успевает…