Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

сородичей, гонец спешился и бросил поводья в руки конюшего султана. Его немедля провели к Властелину жизни, перед которым гонец, как и подобает, простерся ниц, прежде чем вынуть из-за пазухи срочное донесение.

Депешу передали Рустему-паше, и тот зачитал ее Сулейману: шехзаде Джихангир найден мертвым в Топкапы. Причина смерти – самоповешение.

Исторгнутый Сулейманом вопль муки разнесся над лагерем, многократно отразился эхом от стен окружающих горных хребтов и пронял до леденящей дрожи ужаса даже самых матерых ратников его воинства. Но когда янычары прослышали о том, что вызвало этот вопль отчаяния, никто из них и слезинки сочувствия не проронил. Скор же, однако, Всевышний на возмездие – вот что поразило большинство.

Часть 9

Смерть соловья

Глава 95

Топкапы, 1558 г.

Милостью Всевышнего и да пребудет с нами сила Его во веки вечные!

Святыми чудесами Мухаммеда, явленными с благословения Аллаха!

Тебе, о Султан султанов, Царь царей, земная тень Всевышнего, Владыка Белого и Черного морей, Румелии и Анатолии, Карамании, Конии, Диарбекира, Курдистана, Азербайджана, Персии, Дамаска, Алеппо, Каира, Мекки, Медины, Иерусалима, всей Аравии, Йемена и великого множества других земель, кои были завоеваны силой оружия моих доблестных праотцов и достославных предков (и да прольет Аллах свет на их гробницы!) и которые мое августейшее величество лично подчинило огненному мечу и победоносному клинку своему, о мой Султан Сулейман-хан, сын Султана Селим-хана!

Отец!

Во всяческих устных и письменных сообщениях я не раз взывал к моему Владыке о заступничестве против тех, кто стремится меня опорочить распространением всякой напраслины против меня. Аллах свидетель, я никогда не искал благорасположения к себе в отличие от других, которые снискивают себе популярность среди улемы и солдатни с умыслом возвыситься, набить себе цену и посоперничать с нашим благословенным отцом.

Я бессилен против их заговора, ибо сам никогда не стремился ни к чему иному, кроме верного служения тебе. Все, что у меня есть, это твоя любовь и любовь моей милостивой матери. Моя судьба всецело в твоих руках.

Однако поскольку я не пытаюсь совращать янычар и гарцевать перед ними на коне, я ныне и отдан на милость тем, кто чинит против меня заговор. Я знаю, что мне никогда не затмить великого света, пролитого тобою на мир.

Я тревожусь за твою безопасность, мой Владыка. Доносят мне теперь ежедневно о том, что брат мой в Порте, переодет до неузнаваемости и ведет всяческие разговоры с янычарами в их казармах, соблазняя их, сея смуту и подбивая на восстание.

Молюсь лишь о том, чтобы доносы эти были ложными, ибо нет мне покоя от знания, что мой великий Владыка в опасности…

Сулейман отшвырнул письмо. Выглядел он серым, осунувшимся и будто тонущим в провале между двумя величественными золотыми львами по обе стороны от трона. Рустем терпеливо дождался ответа на зачитанное послание Селима к отцу.

– Он ко мне взывает с мольбами прямо как женщина.

– Он боится Баязида.

– И правильно делает. Баязид – лев, истинный гази!

– Верно сказано, мой господин.

– А о самом Селиме твои шпионы что доносят? Все так же много пьет?

– Все свое время проводит в застольях или на охоте.

– И хочет, чтобы я его защищал.

– Всему свое время, мой господин, придет черед и Баязиду взойти на престол.

– После моей смерти пусть Всевышний их рассудит. – Сулейман сомкнул глаза. – Мой отец убивал родных ради престола, и сыновья мои, похоже, готовы делать то же самое. Ума не приложу, почему они так сильно жаждут власти. Мне вот только жаль, что мой отец не прожил подольше. Призвание гази подобно пылающему ярму. Оно уже стоило жизни двум моим сыновьям. – Он указал на валяющееся на ковре между ними письмо. – Есть зерно истины в жалобах Селима? Баязид наведывался в Стамбул?

– Мои осведомители ничего об этом не слышали.

– Кто это должен быть, Рустем? Селим из них старший. Престол должен был бы перейти к нему…

– Только Баязид, иного выбора нет.

– Баязид тебя сильно недолюбливает, Рустем.

– Я старею. Не думаю, что дотяну здесь до того времени, когда мне придется его опасаться.

«Пусть Аллах выбирает между ними», – подумал Сулейман. Сам он сделал все, что мог: написал законы, которые обезопасят будущее Империи от непредсказуемого поведения ее властителей. Вероятно, они помогут Османам пережить хоть воинствующего сумасброда, хоть пьяницу, на кого бы из них не пал выбор Всевышнего.

Чего он, однако, продолжал бояться, так это того, как бы не оставить после себя истинное наследие в лице двух сыновей, раздирающих империю в схватке между собой подобно паре стервятников, не поделивших право выклевать остекленевшие глаза трупа.

Глава 96

Людовичи сидел в большом зале, любуясь на горящие в камине поленья. Сзади подошла Джулия и положила руку ему на плечо.

– Тревожно выглядишь.

– Да вот задумался тут, что будет после смерти Сулеймана.

– Думаешь, ему недолго осталось?

– Шпионы так докладывают. Он же правит в Высокой Порте вот уже тридцать восемь лет. Никто не вечен. Даже Сулейман.

– Реки слез по нему прольешь?

Людовичи рассмеялся.

– Да пусть они хоть верблюда на султанский трон посадят, мне на это плевать. Перспектива изменений – вот из-за чего я нервничаю. Скромному купцу вроде меня не видать процветания в пору неопределенности. Мне же всегда нужно знать, кому и сколько именно засылать на лапу.

– Кто станет его наследником?

– Полагаю, об этом лучше у Хюррем спросить.

– Так, может, она себя провозгласит султаншей?

– Такое, пожалуй, даже ей не под силу. Нет, должно быть, все-таки Баязид. Какой из Селима султан? Это же конченый гуляка. Бей Алжира из него вышел бы отличный, но султан? Даже я подобного туркам не пожелаю.

С треском рассыпалась на угли прогоревшая чурка в камине.

– А Рустем-паша?

– Баязид скорее утопится в кипящей смоле, чем оставит его визирем. А потом, сам Рустем староват уже. Так что скоро все изменится. Новый султан, новый визирь. На какое-то время турки могут, чего доброго, еще и вспомнить о собственных законах и начать рьяно следить за их соблюдением, и вот тогда моя коммерция очень сильно пострадает.

Ветер взвыл за окнами и застучал ставнями.

– И кто будет следующим пашой, которого тебе придется заново обхаживать? – спросила она.

– Да кто ж его знает? – отвернулся Людовичи, вернувшись к разглядыванию языков пламени в очаге. – Диван же – змеиное гнездо, и никому не дано предугадать, кто из него вылупится и передушит всех прочих.

Иней переливался на куполах под солнцем, встающим в