Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так, значит, было-таки в действительности такое письмо?
– Конечно. Я на пустые угрозы не размениваюсь.
– И кто на вас шпионил?
– Да был у Людовичи один евнух по имени Гиацинт. Назовут же…
– У вас что, евнух на евнухе?
– Тонкая ирония, или ты так не думаешь? Прими это письмо от меня как прощальный дар. И ступай с миром, мой Аббас.
Он встал, чтобы уйти. Этой же ночью она умрет, он был в этом уверен. А на утренней заре он будет уже на борту карамусала скользить по глади Мраморного моря к заветной свободе.
– Ты сам-то их разве не ненавидишь – этих турок? – прошептала она.
– Что, госпожа моя?
– За все, что они сделали со мною. С тобою. Ты их разве не ненавидишь?
– До ломоты в костях ненавижу.
Хюррем сомкнула глаза. Разговор отнимал у нее последние силы.
– Они сделали из меня рабыню, а из тебя посмешище.
«Вот ведь, – подумал Аббас, – и на смертном одре в выражениях не стесняется».
– Так не хотел бы ты им отплатить за это толикой воздаяния?
– И что провидит под этим моя госпожа?
– Провижу им Селима следующим султаном.
– Не бывать такому.
– Кто знает, чему бывать. Вероятно, и ты мог бы еще в будущем на что-то сгодиться. – Она попыталась облизнуть пересохшим языком растрескавшиеся и уже сочащиеся сукровицей губы. – Я тебя завещала сыну в услужение. Так ты уж, вероятно, не откажешь мне в помощи в этом моем последнем начинании?
Она сомкнула глаза и тут же забылась. Аббас поднялся уходить, но из дверей обернулся и пристально вгляделся в нее: хрупкая и жалкая фигура. Как только она могла некогда наводить на него столько ужаса? И как только могло такое выйти, что он теперь проникся к ней таким сочувствием, когда она при смерти?
– Я вам помогу, – сказал он. – С радостью сделаю все, что в моих силах. Только на этот раз никак не из-за ваших угроз.
С этими словами Аббас вышел, тихо притворив за собою дверь.
Глава 100
– Почему же он так и не пришел? – сказала Джулия.
Людовичи, опершись о палубное ограждение, смотрел на растворяющиеся в фиолетовой утренней дымке купола и шпили великого города, зная, что видит их в последний раз.
– Понятия не имею. Я никогда не понимал по-настоящему причин его поступков.
– Как ты думаешь, он хоть жив? Не могла она его уже прикончить?
– Мои источники в Порте скоро дадут мне об этом знать. Если его убили, мы правильно сделали, что не стали задерживаться. Если же он жив и просто решил с нами не ехать, то мы и в этом случае ничего изменить не могли: его никто и ничто не переубедит.
Вода заиграла лужицами золотых бликов: взошло солнце. Карамусал, поймав свежий попутный бриз, стремительно двигался в направлении Дарданелл. Джулии припомнился первый и последний раз, когда она побывала на этом просторе до этого, – и взору ее открылись на утреннем горизонте призрачные очертания города, который на долгие годы стал для нее тюрьмой, а теперь отпускал на волю. Целая жизнь минула.
– Буду за него молиться, – пообещала она.
Хюррем умирала.
Сулейману это стало ясно сразу же, как он вошел в ее опочивальню. Он ее еле узнал. Плоть отпала от костей. Вместо лица – череп, обтянутый прозрачной кожей. Вместо тела – иссохшая куколка.
Ее приподняли, подложив под спину подушки. Муоми заплела ей волосы в косу с жемчугами и, уложив, пришпилила на место зеленую тюбетейку. Обрядила ее в белоснежный шелковый кафтан. Все это была настолько абсурдная пародия на ее юность, что Сулейман едва не разрыдался в голос, увидев ее.
Муоми и Аббас сидели, сгорбившись, у ее одра с бледными от ужаса лицами.
– Руслана, – прошептал Сулейман. Все прочие отступили от ложа. Он сел с краю и взял ее за руку. Она была бледной и холодной, как мрамор.
– Не покидай меня, – прошептал он.
– Я свободна, Сулейман. – Голос ее утратил всякую нежность, скрежетал рашпилем по металлу.
Он поднес ее пальцы к губам и поцеловал их.
– Я люблю тебя.
Рот ее изогнулся, как натянутый луком. Последовало долгое мгновение напряженной тишины.
– Жизнь была к тебе жестока, Сулейман. Ну так ты это заслужил.
Он уставился на нее в немом потрясении. Затем резко обернулся к лицам окруживших ложе:
– Вон отсюда! Все пошли вон!
Аббас, Муоми и прочие гедычлы поспешно ретировались.
– Я тебя ненавижу, – прошептала она. – И всегда ненавидела.
Не ослышался ли он? Сулейман склонился над самым ложем:
– Что?
– Баязид не твой сын. – Последним в жизни усилием она подняла голову от подушки. – Он от Ибрагима.
Султан вгляделся ей в глаза и увидел, как в них гаснет свет жизни. Всполох свечи на ветру – и следом кромешная тьма. Хюррем завалилась набок.
– Нет! Неправда!
Он сорвал с нее тюбетейку и вуаль, жемчуга из седых косм ее рассыпались бисером по мрамору пола, схватил стул и швырнул им в виченцское зеркало, брызнувшее тысячами осколков, и выбежал из комнаты.
Когда Аббас его отыскал, султан свернулся клубком на полу собственной спальни. Его слуги собрались поодаль, не зная, что делать. Аббас уложил его в постель.
Там он пролежал трое суток, отгоняя истошными криками обступавших его призраков. На четвертое утро он наконец призвал Аббаса и велел ему наглухо запереть и опечатать ее покои, дабы нога его более никогда не ступала ни в единую комнату, где он когда-либо слышал ее смех или ощущал ее объятия.
Часть 10
Приют отшельника
Глава 101
Амасья, 1559 г.
Два всадника сближались галопом на полном скаку, вздымая фонтанами грязь из-под копыт. Первый метнул копье, его противник попытался увернуться влево вниз под коня, но получил-таки скользящий удар в спину. Всадники вдоль арены зашлись криками ликования. Дудки и барабаны принялись нагнетать темп еще неистовее.
– Ш-ш-ш, – стал унимать Баязид своего арабского скакуна, взбрыкнувшего передними копытами в возбуждении от грохота музыки и гвалта криков окружающих его конников.
С ним поравнялся его конюший Мурад:
– Еще три очка. Задался день у «синих».
– Скоро нам, видно, придется метать копья по-настоящему, – отозвался Баязид. С этими словами он снова снялся с места и поскакал к середине арены навстречу двум всадникам «зеленых». При его приближении один из них метнул в него копье. Баязид пригнулся к самой шее коня, и копье просвистело над ним, не задев. Он резко отвернул своего араба вправо, и его напарник едва успел